Алистер Стюарт Маклин
     
     
     Страх - это ключ
     
     
     Alistair McLean. Fear Is The Key (1961) Перевод В. В. Кузнецова Нижний Новгород: Фидес, 1993
     
     
     ПРОЛОГ
     
     Май, 3-е число, 1958 год
     
     Если у вас хватит воображения назвать офисом деревянный ящик шести футов на десять, взгроможденный на четырехколесную повозку, тогда будем считать, что я сижу в своем офисе. Сижу уже четыре часа. Наушники до боли сдавили голову, а с моря через болота наползает сырая вечерняя мгла... Однако, если потребуется дежурить всю ночь, я буду сидеть всю ночь: нет ничего важнее пары наушников, от которых давно ноют виски. Единственный контакт с цивилизованным миром - это наушники и микрофон.
     Прошло уже добрых три часа, как Питер должен был выйти на связь. Путь к северу от Барранкильи неблизкий, но мы летали по этому маршруту тысячу раз. Три "дакоты" - ровесницы мистера Ноя и его ковчега - работали безотказно благодаря нашим неустанным заботам и вниманию к любой мелочи. Пит был прекрасный пилот, Барри - непревзойденный штурман, прогноз по западу Карибского моря хороший, а до сезона ураганов оставалось еще месяца три.
     Не было никакой объяснимой причины, из-за которой их появление задерживалось бы вот уже на целый час. Будь все в порядке, они давно бы летели на север, в Тампу, качнув крыльями над моим "офисом". Но за четыре часа ни один самолет не нарушил тишину этого сонного клочка земли, лежащего среди бескрайних озер и топей.
     Могли они не послушаться меня? Например, сделать длинный крюк над Юкатанским проливом, изменить курс и облететь Кубу? Самолеты, пролетавшие в те дни над охваченной войною Кубой, подстерегала масса неприятностей. Я подумал о грузе, который они везли, и решил, что такой вариант невозможен. Уж там, где таился хоть малейший риск, Пит был даже более осторожен и предусмотрителен, чем я.
     В углу моего "офиса на колесах" мурлыкало радио, настроенное на какую-то американскую станцию. Второй раз за этот вечер приятный тенор под аккомпанемент гитары исполнял песню о смерти, о смерти не то матери, не то жены, не то возлюбленной - я так и не понял, - но в песне он упоминал, о розе. "Моя красная роза стала белой, - проникновенно тянул он. - Красной она была при жизни, а белой стала после смерти". "Хорошая песенка!" - подумал я. (В красно-белый цвет были окрашены все три самолета нашей компании.) Я облегченно вздохнул, когда песня кончилась.
     Ничего интересного в моей комнате не было. Стол, два стула, битком набитый сейф да большая Р. С. А. - приемно-передающая станция с тяжеленным кабелем, который неуклюже пролезал через дыру в пороге, потом змеился по траве и грязи к повороту шоссе и проходил в трубу под асфальтом, откуда шел к главному зданию... Да еще зеркало, которое поставила Элизабет. Она изредка появлялась здесь, и я никак не мог решиться убрать его.
     Я взглянул в зеркало и скорчил гримасу: темные волосы, нахмуренные брови, усталые глаза, бледные, страшно осунувшиеся щеки - все напомнило мне, как отчаянно я был измучен. Я отвернулся и выглянул в окно. Увиденное и здесь меня не обрадовало. Единственное преимущество - я не мог видеть себя, а вообще-то сейчас глаза ни на что не глядели бы. Даже в хорошую погоду через это окно не увидишь ничего, кроме десятка миль пустынного болота, протянувшегося от аэропорта Стэнли Филдз до Белиза, а ведь вчера в Гондурасе начался сезон дождей, и мелкие волны бесконечно накатываются на единственный здесь травяной газон, а низкие, стелющиеся, рваные тучи поливают тонкими косыми струями иссушенную и растрескавшуюся землю, превращая пейзаж за окном в какую-то печальную серую пелену.
     Я сел к передатчику и отстучал позывные. Тот же результат, что и пять раз до этого, - молчание. Неплохо бы убедиться, что прием не нарушился, - я перестроился на другую волну. В уши ворвались звуки морзянки, голоса, пение, музыка... Я снова повернул вариатор на рабочую частоту.
     Шел самый важный из всех полетов нашей Транскарибской фрахтовой компании, а я должен торчать здесь, в этом треклятом "офисе"! И все из-за неисправного карбюратора на моей "ласточке".
     Вот она стоит на площадке перед ангаром в пятидесяти ярдах отсюда. Достаточно лишь взглянуть чуть правее противосолнечного козырька.
     Несмотря на трехдневную давность имеющихся у меня новостей, оснований для беспокойства не было. Я был убежден, что они вылетели из Барранкильи. Оба представителя Ллойда молчали (у них все было в высшей степени засекречено), но я видел по их поведению, обращению со мной, что все идет как надо. Правда, по радио вчера промелькнуло сообщение, что в стране возможен государственный переворот. Дело в том, что вот-вот должны начаться всеобщие выборы, в которых примет участие либеральная партия, что сторонникам диктатуры совсем не по вкусу. Однако в Колумбии иностранные граждане, даже беднейшие, при всех внутренних распрях всегда оставались в безопасности. Ни свои, ни чужие разведслужбы, ни полиция, ни власти - никто их не трогал. Так что это не так важно. Другое дело, если либералы и, что еще хуже, левые пронюхают о нашей сделке с правительством, тогда страшно... Но я имел дело только с проверенными людьми, которых рекомендовали мои друзья... Тем не менее я телеграфировал Питу, чтобы они прихватили с собой Элизабет и Джона: излишняя предосторожность не помешает. А может быть, сделка не состоялась - мне намекнули, что эту работу предлагали за крупную сумму одной компании в Тампе... Так или иначе, но хуже всего оставаться в неизвестности.
     В наушниках раздался громкий, как выстрел, щелчок. Я поморщился. Шум, треск, атмосферные разряды и вдруг какие-то осторожные стуки. Я поспешно повернул до предела верньеру регулятора громкости, одним прикосновением - доворачивая рукоятку подстройки частоты, и слушал, слушал, слушал... Как никогда раньше, я буквально втискивался в каждый шорох эфира. Ничего. Абсолютно ничего. Ни голоса, ни морзянки. Я сдвинул один наушник и откинулся на спинку стула, вытаскивая сигарету.
     В который раз за этот вечер радио молчало. Пусто. Прошло каких-нибудь пятнадцать минут после этой треклятой песни о красной и белой розах. Нехорошее предчувствие сдавило мне грудь.
     Я не мог дольше выдержать. Швырнув наушники на приемник, я отпихнул его от себя так, что чуть не разбил эбонитовые рукоятки, и достал из-под стола бутылку. Налив почти полный стакан, я поставил его на приемник рядом с наушниками.
     - Си-Кью-Эр вызывает Си-Кью-Эс, Си-Кью-Эр вызывает Си-Кью-Эс, слышите меня? Как слышите меня? Прием!
     Виски разлилось по столу, стакан грохнулся и разбился, когда я схватил рукоятку настройки и микрофон.
     - Си-Кью-Эс слушает, Си-Кью-Эс слушает! - заорал я. - Пит, это ты, Пит? Прием!
     - Я. Нахожусь на курсе, хоть и с опозданием. Извини за молчание. - Голос был слабый и далекий, но даже дефекты передачи не могли скрыть злости Пита.
     - Я сижу на приеме черт те сколько времени! - Гнев душил меня, я еле сдерживался. - Что случилось, Пит?
     - Плохо. Какая-то сволочь знала, что мы везем, и похозяйничала в самолете. Слава Богу, что главный заряд не взорвался, - сработал один детонатор, - а то бы нам было не улететь. Пострадала только рация, но Барри приволок целый мешок запчастей. Он только что починил ее.
     У меня похолодела спина и затряслись руки. Дрожащим голосом я спросил:
     - Ты сказал, что подложили бомбу? Вас хотели отправить к Иисусу!
     - Да.
     - Кто? Кто ранен?! - Меня била крупная дрожь.
     - Успокойся, брат. Все цело. Пострадало только радио.
     - Слава тебе Господи. Будем надеяться, что все позади.
     - Не беспокойся. Кроме того, у нас сейчас охрана. Нас уже полчаса сопровождает самолет американских ВВС. Должно быть, Барранкилья радировала, чтобы нас эскортировали. - Питер хрипло засмеялся. - Наверное, американцы что-то разнюхали насчет бомбы и решили охранять нас в полете.
     - Что за самолет? - Я был в недоумении. Только очень хороший летчик мог решиться сопровождать нашу "дакоту" на двести или триста миль вглубь Мексиканского залива. - Вы-то хоть знали о нем?
     - Нет, но ты не беспокойся. Все в порядке. Мы только что говорили с ним. Он знает все про нас и наш груз. Это старенький "мустанг" с подвесными баками для увеличения дальности. Реактивный истребитель не смог бы нас сопровождать так долго.
     - Понял. - Мною овладело какое-то тупое безразличие после всего пережитого и услышанного. - Скажите мне ваш курс!
     - Четко 040.
     - Местонахождение?
     Я не разобрал, что он ответил. Прием ухудшился.
     - Повтори, не понял.
     - Барри как раз сейчас колдует над этим. Он настраивается на радиомаяк. Подожди пару минут.
     - Ладно. Дай мне поговорить с Элизабет.
     - Пожалуйста.
     Еще пауза. И потом голос, который для меня дороже всех на свете:
     - Да, дорогой. Прости, мы тебе доставили много беспокойства. - Это было в ее духе. После всего, что она там перенесла, извиняется за доставленное мне беспокойство.
     - Как ты, в порядке ли? Ты ведь столько натерпелась. Хорошо ли тебе?
     - Ну конечно! - Хотя слабый и далекий голос был еле слышен, радость и спокойствие, нежность и легкость переполнили меня: с ней все было в порядке.
     - И мы почти добрались. Я вижу огни на мысу впереди.
     Короткая пауза, потом тихий, еле различимый шепот:
     - Я люблю тебя, дорогой!
     - Правда?
     - Да, всегда, всегда, всегда.
     Я с облегчением откинулся на стул и расслабился, умиротворенный... Потом резко подался вперед, услышав какое-то восклицание в наушниках (это крикнула Элизабет), и затем резкий, отчетливый голос Пита: "Он пикирует на нас! Этот подонок пикирует и стреляет!.. Оба пулемета! Он приближается! О...о!" Голос прервался и перешел в сдавленный стон, который быстро затих, потом в наушники ворвался истошный женский крик, крик боли и ужаса, и в тот же момент его начисто заглушил грохот - это взорвались топливные баки, - после чего все сразу смолкло.
     Казалось, взрыв контузил меня - я оцепенел, не двигаясь и не соображая. Прошло каких-нибудь две секунды. Только две, не более. Но уже нет ни звуков стрельбы, ни стонов, ни крика.
     Пустота... Две, всего лишь две секунды. Две секунды оторвали от меня их жизни, жизни дорогих мне людей, и оставили совершенно одного в этом пустом и ненужном мире.
     Моя красная роза превратилась в белую.
     
     Глава 1
     
     Сначала я совершенно не мог сообразить, на кого похож этот мужчина, сидящий за большим столом из красного дерева. Я попытался сравнить его с персонажами, вычитанными в романах или увиденными в фильмах о далеком прошлом (мне нравилось подгонять интересующих меня людей под книжные или киношные шаблоны). Я вспомнил судей, выходивших из зала суда, из какого-то кинобоевика про Юго-Запад Штатов. Разница между ними представлялась мне только в весе: одни были высохшие, худые и сутулые, другие - с тройными подбородками и телосложением типа "крошка Пауль". Других отклонений от нормы не было. Судья - это, как правило, пожилой человек, одетый обычно в кримпленовый пиджак и белые брюки. Галстук шнурком, на макушке панама с цветной лентой, лицо всегда красное, нос пурпурного цвета. Кончики отвислых седых усов "а ля Марк Твен" обязательно вымочены в кукурузной водке, мятном сиропе или в чем-то еще, что они пьют на своих раутах и приемах. Выражение лица равнодушное, манеры аристократические, моральные принципы высокие, а интеллект средний.
     Судья Моллисон был полной противоположностью этим персонажам. Он не подходил ни под одну из мерок тамошних судей, разве что по моральным принципам, да и те были не очень-то известны. Он был молод, выбрит до синевы, безупречно одет. На нем был в меру укороченный светло-серый тропический шерстяной пиджак и старомодный галстук в горошек. Что касается мятного сиропа и прочих напитков, то я вообще сомневаюсь, знал ли он, как открывается встроенный в стенку бар. По-моему, он был непьющим. Он казался добродушным - и, однако, не был им; он выглядел интеллигентным - и был им. Он был жутко интеллигентным и ужасно остроумным. И сейчас он как раз сострил на мой счет и с нарочито глупым видом ожидал, что я ему отвечу.
     - Сюда, пожалуйста, сюда! - улыбаясь, промурлыкал он. - Мы ждем, что вы скажете, мистер... э... э... ах да! Мистер Крайслер! - Он и виду не подал, что знает мое настоящее имя, было ясно, что судья решил чуть-чуть повеселить публику, разморенную тропической жарой.
     Если кто-нибудь из зрителей на скамьях зала суда не понял его юмора, пусть лучше бы шел домой: ему нечего было здесь делать. Однако публика зашевелилась в предвкушении чего-то забавного. В самом деле, стайка круглоглазых девиц-студенток быстро во всем разобралась. Они тут же развесили свои прелестные ушки. Взять хотя бы вот ту шатенку с грустным взглядом, сидящую на передней скамье, или крупную девицу в следующем за ней ряду. Может быть, она и не смеялась, хотя сморщенный нос и готовый расплыться в улыбке рот говорили об обратном, может быть, ей на лицо села муха - в зале их летало очень много.
     Я подумал, что подобную комедию обычно ломают задержанные, а не судьи, так что Моллисону лучше было сидеть на моей скамье перед загородкой, а мне допрашивать его, сидя за его столом.
     - Третий раз вы забываете, как меня зовут, судья! - укоризненно произнес я. - Те, кто иногда приходят в суд послушать вас, могут превратно понять вашу забывчивость. Вам следует быть повнимательнее, друг мой!
     - Я вам не друг, - огрызнулся он. Голос его зазвучал жестко и назидательно, как у прокурора, читающего обвинительное заключение. - И здесь нет адвоката и присяжных, к которым надо апеллировать. Вы слышали мой вопрос, мистер... э... Крайслер?
     - Ха, Крайслер! Никакой я не Крайслер! Но вы только и делаете, что стараетесь силком приклеить мне эту дурацкую кличку, слышите, вы, судья?
     - Вам не мешало бы послушаться моего совета вести себя приличнее и тем самым смягчить свою участь, - ядовито заметил судья. - Не забывайте, что я представляю власть и имею право заключить вас в тюрьму, причем на неопределенный срок. Еще раз прошу предъявить ваши документы. Где они?
     - Понятия не имею. Потерял, наверное.
     - Где?
     - Если бы я знал где, они не были бы потеряны.
     - Это и так ясно! - сухо заметил судья. - Но тогда мы бы ограничили место поисков и дали знать полиции, чтобы они опросили людей. Когда вы впервые заметили пропажу документов и где вы в этот момент находились?
     - Три дня тому назад, а где я находился, вы прекрасно знаете сами: сидел в зале мотеля "Ла Контесса" и обедал. Как раз тогда Уайлод Билл Пикок и его банда набросились на меня. - Я сделал выразительный жест в сторону миниатюрного шерифа, сидящего в плетеном кресле перед судейской скамьей; этот шериф не укладывался ни в какие рамки представителей власти: не более пяти футов четырех дюймов. По сравнению с судьей он казался просто щенком. В моем представлении "фараоны" выглядели этакими гигантами с огромным "смит-вессоном" на поясе и кучей блях на плечах, груди и фуражке. Здесь же тщетно было бы искать что-либо похожее на "смит-вессон" или кокарду - ничего этого в суде не было. Единственный револьвер - среднекалиберный короткоствольный кольт - торчал из кобуры полицейского офицера, стоявшего за моим правым плечом.
     - Вы не правы, они не бросились на вас, - мягко возразил судья. - Они искали заключенного, сбежавшего из исправительного лагеря. Недалеко отсюда. Эти заключенные ремонтируют дорогу. Мраморные Источники - город маленький, и здесь легко отличить незнакомца от местного жителя. Вы - незнакомец. Поэтому естественно, что...
     - Естественно! - фыркнул я. - Смотрите-ка, судья, он говорит, что я из тюрьмы! Он говорит, что заключенный сбежал в шесть вечера. А жандарм задержал меня в восемь. Можно ли за эти два часа распилить кандалы, принять ванну, подстричь ногти и сделать маникюр, побриться, снять мерку у портного, пошить костюм и купить рубашку и башмаки?
     - Такие вещи раньше случались! - упрямо заявил судья. - Злоумышленник, к тому же еще вооруженный...
     - И отрастивший свои волосы на три дюйма за два часа? - насмешливо прервал я его.
     - Ваша светлость, что-то в самом деле непонятно, - начал шериф, но Моллисон энергичным жестом остановил его и продолжил допрос.
     - Вы отказываетесь отвечать на мои вопросы? Почему?
     - Я вам уже сказал. У меня были свои собственные дела. Я находился в респектабельном ресторане и не сделал ничего предосудительного. И там, откуда я приехал, у человека не требуют предъявить письменное разрешение на то, чтобы гулять и дышать морским воздухом!
     - А они и не требовали у вас этого! - терпеливо возразил мне судья. - Все, что им было нужно, - это водительские права, страховое свидетельство, визитная карточка, старые бумаги - словом, то, что помогло бы установить вашу личность. Вы могли бы согласиться с их требованиями.
     - Я так и сделал.
     - Тогда как получилось это? - судья вопросительно кивнул в сторону шерифа. Я проследил за его взглядом. Даже при первой встрече в ресторане он произвел на меня далеко не благоприятное впечатление, а сейчас... Почти полностью залепленные пластырем щеки, скулы и подбородок превращали этого карлика в жалкого инвалида.
     Я смущенно пожал плечами.
     - Что вы хотите? Когда взрослые начинают свои игры, детям лучше сидеть дома у мамы.
     Шериф вскочил с плетеного кресла - зрелище было поистине потешное: узенькие щелочки глаз, выглядывающие из-под заплывших синяков, заклеенных пластырем, подергивающаяся вместе с наклейкой щека, распухшие суставы руки, крепко обхватившей ручку кресла, - видимо, он собирался на меня броситься, но тут судья резким взмахом руки остановил его. Я добавил:
     - Кроме того, вместе с ним на меня набросились две "гориллы", и я был вынужден защищаться.
     - Если они на вас набросились, - ядовито заметил судья, - то как же вы объясните тот факт, что оба офицера полиции находятся сейчас в госпитале: один - с разрывом связок на ноге, а другой - с переломом скулы?
     - Результат тренировки, судья. Властям Флориды следует побольше расходовать денег на обучение полиции приемам защиты и нападения. К тому же если бы они ели поменьше котлет и пили поменьше пива...
     - Замолчите сейчас же! - заорал судья. Пока он брал себя в руки, я быстро оглядел зал. Студентки сидели с выпученными глазами: этот разговор с судьей на них здорово подействовал; шатенка глядела на меня с таким выражением, словно решала какую-то головоломку; мужчина со сломанным носом, стоявший позади нее, пристально смотрел на меня и, как заводная игрушка, жевал кончик давно потухшей сигары; секретарь судьи, казалось, впал в транс. Двое молодых людей в дверях наблюдали сцену с олимпийским спокойствием. Позади них я увидел высушенную зноем пустынную улицу, а сквозь листья блики солнца на зеленых волнах Мексиканского залива...
     Судья пришел наконец в себя и продолжил допрос.
     - Итак, - начал он мрачным голосом, - мы установили, что вы - свирепый, неукротимый, высокомерный человек, обладающий притом недюжинной силой. У вас есть и оружие: "малокалиберный лилипут" - такт мы его назвали. Я мог бы передать ваше дело к разбору за оскорбление суда, нападение и избиение представителей власти при исполнении ими служебных обязанностей, а также за незаконное хранение огнестрельного оружия. Но я не стану этого делать. - Тут судья сделал короткую паузу и закончил: - У нас есть много серьезных обвинений, чтобы возбудить против вас дело.
     Судебный секретарь, уснувший в начале монолога судьи, открыл левый глаз, обвел им нашу группу и закрыл его снова. Гориллоподобный мужчина со сломанным носом, жевавший потухшую сигару, вытащил ее изо рта, осмотрел и бросил в корзину, буркнув что-то непонятное.
     - Где вы были до того, как прибыли сюда? - внезапно спросил судья.
     - В Санта-Катарине.
     - Я не спрашиваю, у кого вы были, впрочем, да, все верно... Как вы прибыли от... из Святой Катарины?
     - Автомобилем.
     - Опишите его. И водителя тоже.
     - Зеленый салон, седан, так скажем, э... средних лет бизнесмен с женой. Он седой, она блондинка.
     - И это все, что вы помните? - вкрадчиво спросил судья.
     - И это все.
     - Вы понимаете, что под такое описание подходят тысячи супружеских пар и их автомобилей?
     - Конечно, понимаю, - пожал я плечами. - Если вы и знаете, что потом вас будут спрашивать о том, какой пиджак был на...
     - По-нятно, по-нятно... - Он был порядочная язва, этот судья. - Автомобиль, конечно, не с местным номером?
     - Не с местным, только без слова "конечно".
     - Впервые прибывший к нам, вы уже знаете, как выглядят наши номера?
     - Он сам сказал, что приехал из Филадельфии.
     Секретарь открыл свой блокнот. Судья холодно взглянул на него, затем вновь повернулся ко мне.
     - А в Санта-Катарину вы прибыли из...
     - Майами.
     - Конечно таким же автомобилем?
     - Нет. Автобусом.
     Судья взглянул на клерка, который отрицательно покачивал головой, затем зловеще посмотрел на меня.
     - Вы не только наглый и беспардонный обманщик, Крайслер, - он нарочно опустил "мистер", словно я был уже осужден, - вы еще и неаккуратный и невнимательный лгун. Между Майами и Санта-Катариной нет никакого автобусного сообщения. Перед этим вы ведь останавливались в Майами?
     Я кивнул.
     - В отеле, - продолжал он. - Но, конечно, вы уже забыли название?
     - Ну конечно.
     - Пощадите нас! - Судья насмешливо воздел руки к небу. - Ваше наглое кривляние в суде - это настоящее издевательство. Мы достаточно наслушались вас. Автомобили, автобусы, Санта-Катарина, Майами, отели - ложь, все ложь. Вы никогда в жизни не были в Майами. Знаете, почему мы три дня держим вас у себя?
     - Ну-ка, ну-ка, скажите! - подзадорил я его.
     - Скажу. Чтобы собрать улики. Мы связались с иммиграционной службой и всеми авиалиниями, обслуживающими Майами. Ваше имя не значится ни в одном пассажирском или маршрутном листе, а ваши заявления никто не может подтвердить. Вы не все предусмотрели.
     Судья "темнил", но я прекрасно знал, что он имеет в виду: у меня были ярко-рыжие волосы и черные брови - такое сочетание встречается один раз из тысячи - во всяком случае, я никогда не слыхал о нем еще раз. Раньше я считал это преимуществом. Раньше... А теперь, если к этому добавить заметную хромоту и шрам, идущий от правого уха к брови, будет ясно, что полиция очень быстро может установить мою личность по таким приметам.
     - Но, как мы установили, - холодно продолжал судья, - вы в своих показаниях все-таки сообщили частицу правды. Единственную крупицу! - Он поднял вверх указательный палец. Тут внезапно распахнулись двери, и в зале появился запыхавшийся мальчишка-рассыльный. Слегка повернувшись всем корпусом, судья медленно приподнял брови - ни терпения, ни раздражения, только немой вопрос. Моллисон не любил торопиться.
     - Только что получено для вас, сэр! - выпалил единым духом рассыльный и протянул конверт. - Я думал...
     - Положите его сюда! - Судья небрежно кивнул на левый угол стола и снова повернулся ко мне, не удостоив рассыльного даже взглядом.
     - Как я уже заявил, один раз вы сказали правду. Вы говорили, что приехали сюда из Гаваны. Это и в самом деле так. А вот это все оставили после себя, когда попали в полицию. - Он полез в ящик стола и достал синюю книжечку с золотым и белым тиснением. - Узнаёте?
     - Британский паспорт, - бесстрастно ответил я. - Догадываюсь, что это мой собственный, иначе бы вы не пели и не танцевали вокруг него. И если он был у вас все эти время, то зачем...
     - Нам интересно было понаблюдать, как ваше вранье, притом очень искусное, будет связано с долей правды, которую нам посчастливилось услышать, хотя, признаться, правды-то мы от вас и не ожидали. - Он с любопытством посмотрел на меня. - Вы, конечно, понимаете, что это значит? Если у нас есть ваш паспорт, то наверняка есть что-нибудь еще. Вы молчите и ждете. Чего же вы ждете, интересно? Или вы невозмутимый чудак, Крайслер, или несносный нахал. А может быть, вы просто глупец?
     - Что же вы хотите, чтоб я сделал? Упал в обморок, что ли?
     - Наша полиция и иммиграционные власти имели в прошлом тесные контакты со своими кубинскими коллегами. - Он выжидательно взглянул на меня, но я оставался нем и неподвижен. - Так вот, наша телефонная связь с Гаваной и сейчас в полном порядке, и нам уже сообщили исчерпывающую информацию. Во-первых, ваше имя не Крайслер, а Форд. Вы провели два с половиной года в Вест-Индии и хорошо известны властям всех главных островов.
     - Ну что ж, судья. Когда имеешь много друзей, молва далеко шагает и...
     - Дурная молва: три судимости за два года. - Судья Моллисон быстро читал бумагу, которую вытащил из своей папки. - Ничего хорошего за эти два с половиной года, кроме трех месяцев, когда вы работали в Гаванской спасательной фирме по подъему затонувших судов. - Он бросил на меня короткий взгляд. - И в качестве кого вы там работали?
     - Я рассказывал им, какие гнусные рыбы плавают на большой глубине.
     Моллисон с глубокомысленным видом кивнул головой и снова уткнулся в бумагу.
     - "Поддерживал связи с уголовным миром и контрабандистами, в основном со специалистами по драгоценным металлам и камням; являлся одним из зачинщиков беспорядков среди заключенных в Нассау и Манджалене, причем во время бунта один из его сообщников сбежал. Выслан из Сан-Хуана, с Гаити и Венесуэлы. Объявлен персоной нон грата на Ямайке. Получил отказ, когда после отбытия срока обратился за разрешением на проживание в Нассау на Багамах". - Судья прервал чтение и уставился на меня. - Интересно! Англичанин, а на британские территории не пускают! Ну и ну!
     - У них какая-то глупая предвзятость в отношении меня, понимаете, судья?
     - Теперь у нас. Нелегальный въезд в Соединенные Штаты. - Судья Моллисон, как и подобает опытному юристу, был точен, отбрасывал мелочи и выбирал самое главное. - Как это происходило, понятия не имею, да и знать не хочу, но случилось это здесь. Вероятно, между Ки-Уэстом и портом Шарлотта, ночью. Впрочем, это неважно. Плюс избиение офицеров полиции при исполнении ими служебных обязанностей. Плюс необъявленный ввоз оружия и ношение его без соответствующего разрешения. Это примерно то же, что и нелегальный въезд. Да-а... - Он бросил листки на стол и потянулся. - За такой пышный букет вам полагается приличный срок, Форд. Однако... однако вы его не получите. Не здесь, по крайней мере. Я много консультировался с иммиграционными властями, и мы договорились, что в данном случае лучше всего будет высылка: у нас нет ни малейшего желания возиться с подобными типами. Мы получили сообщение с Кубы, что вы избили охранника, когда, находясь под стражей, работали в доке, что вы стреляли в полисмена, который арестовал вас на Кубе. Такие проступки влекут за собой тяжелое наказание. За первый вас не обязательно в этапном порядке передавать местным властям, а вот за второй... Компетентные лица имеют на этот счет только одно мнение. Тем не менее мы не будем вас этапировать в Гавану, а просто вышлем. Наши люди завтра сопроводят вас туда.
     Я молчал. Судебный зал тоже был спокоен. Сглотнув слюну, я хрипло произнес:
     - Судья, но ведь это совершенно несправедливо с вашей стороны.
     - Ну как сказать, это зависит от точки зрения, - задумчиво произнес судья и поднялся, собираясь объявить о закрытии заседания. Но тут его взгляд упал на конверт, принесенный мальчишкой-рассыльным. - Одну минутку! - громко произнес он и уселся снова, распечатывая письмо. Пробежав первые строчки, он поднял голову и с мрачной, не предвещающей ничего хорошего улыбкой посмотрел на меня.
     - Мы обратились в Интерпол, чтобы узнать что-нибудь про вас на вашей родине, хотя я сильно сомневался, что нам сообщат что-либо заслуживающее внимания. Ну, так и есть. Ничего не известно. Никакой информации... - Он быстро читал дальше. - О-о! Одну минуту! - Голос судьи перешел на крик. Сонный репортер вскочил с кресла, подхватив блокнот, и двинулся по проходу к судье, ловя каждое слово, публика в зале испуганно притихла. Судья перевернул сопроводительный лист и начал читать вслух:
     - "Тридцать семь Бэ Рю Поль Валери. Париж.
     Ваш запрос получен нами... К сожалению, информируем вас, что в нашей картотеке под именем Джона Крайслера или Джона Форда никто не значится, может быть пять близких по написанию имен и фамилий, но без фотографии и отпечатков пальцев идентификация невозможна. Высланный вами словесный портрет обнаруживает примечательное сходство с погибшим три года назад Джоном Монтегю Тальботом. Причина вашего запроса и настойчивые просьбы помочь в опознании неизвестного побудили нас выслать в ваш адрес приметы и краткий перечень содеянного покойным Тальботом. К сожалению, большей помощи оказать не имеем возможности... - Судья перевернул страницу. - Джон Монтегю Тальбот. Рост пять футов восемь дюймов, вес сто восемьдесят пять фунтов, ярко-рыжие волосы, зачесывает обычно на левую сторону, глубоко посаженные темно-синие глаза, орлиный нос, очень ровные зубы. Ходит, держа левое плечо чуть-чуть выше правого из-за устойчивой хромоты. - Тут судья взглянул на меня, а я посмотрел в открытую дверь. Признаться, описание было сделано неплохо. - Данные о времени рождения неизвестны, вероятно около 1920 г. Место рождения неизвестно. Никаких данных, чем занимался во время войны. Закончил университет в Манчестере в 1948 году. Бакалавр естественных наук. Работал три года в компании "Сиб, Горман и К°". - Он остановился и пытливо взглянул на меня: - Кто такие Сиб, Горман и К°?
     - Никогда о них не слыхал.
     - Да, конечно. Тогда поясню я. Широко известная европейская фирма, специализирующаяся, среди прочего, на подводном спасательном снаряжении. Не связано ли это с той скромной спасательной фирмой в Гаване, а?
     Не рассчитывая на ответ, судья продолжал чтение дальше:
     - "Специализируется на глубоководных подъемных работах. Ушел из фирмы "Сиб, Горман и К°", устроился в голландскую фирму аналогичного профиля, из которой исчез через восемнадцать месяцев, прихватив с собой пару двадцативосьмифунтовых золотых слитков на сумму шестьдесят тысяч долларов; слитки были подняты в Бомбейской бухте в числе других сокровищ с потопленного 14 апреля 1944 г. судна "Форт Страйкен". Потом возвратился в Англию, где устроился в фирму по подъему затонувших судов, основанную небезызвестным Мораном, отъявленным вором драгоценностей, особенно камней. Переправлял алмазы из Амстердама в Нью-Йорк. Алмазы были подняты с судна "Свет Нантакета", затонувшего в Лизарде в 1955 году. Поднятые и похищенные алмазы общей стоимостью восемьдесят тысяч долларов объявлены к розыску. За Мораном и Тальботом следили до Лондона. В Лондоне они были арестованы и заключены в тюремный вагон, но Тальбот стрелял в офицера полиции из миниатюрного автомата. Офицер вскоре скончался, а задержанные скрылись".
     Я подался вперед, вцепившись руками в дубовый брус барьера; все глаза были устремлены на меня, а я смотрел на судью, и только на него. В зале стояла жуткая тишина. Слышно было лишь, как о стекло билась муха да тихонько жужжал кондиционер.
     - "Тальбот и Моран в конце концов были выслежены и обнаружены в помещении склада каучука на берегу реки. - Судья Моллисон читал медленно, даже иногда с остановками, чтобы все находившиеся в зале осмыслили значение его слов. - Будучи окруженными, отвергли все предложения о сдаче. В течение двух часов активно сопротивлялись всем попыткам полиции захватить их. Полиция применила огнестрельное оружие и гранаты со слезоточивым газом. Затем в результате взрыва внутри склада возник сильный пожар. Все выходы охранялись, но никто не появился - оба преступника погибли в огне. Через 24 часа на пепелище пожарными были обнаружены принадлежавшие Тальботу кольцо с рубином, две оплавившиеся медные пряжки от башмаков и автомат калибра 4,25 мм немецкого производства; следов Морана не обнаружено".
     Голос судьи зазвенел и прервался. Моллисон привстал и снова сел в зловещей тишине и остолбенело уставился на меня, как будто увидел перед собой что-то невероятное. Потом медленно повернулся к маленькому человечку, сидевшему напротив него:
     - Шериф, как вы считаете?.. 4,25 мм, немецкий автомат, это...
     - Ну конечно! - Глухой и мрачный голос шерифа, раздавшийся из-под пластыря, выдавал сильное волнение. - Имеется в виду двадцатиоднозарядный автоматический пистолет, и мне известна лишь одна из таких систем - немецкий "лилипут".
     - Который находился у задержанного в момент ареста? - Это было скорее утверждение, чем вопрос.
     - Да, а еще он носит на левой руке перстень с красным камешком, - добавил шериф.
     Судья встряхнул головой, потом повернулся и долго-долго разглядывал меня. Неверие и скепсис в его глазах постепенно исчезли, уступив место твердой решимости.
     - Волк! - тихо произнес судья. - Матерый волк, никогда не меняющий свои повадки! Надо стрелять - стреляет. Надо убивать - убивает двоих. Кто подумает, что ты спасся из того склада? Нашли-то ведь твой труп, а не его? И кого ты уже успел прикончить здесь, во Флориде?
     Зал замер, затаив дыхание. Слышно было только жужжание мухи.
     - Убийца, убийца полицейских. - Шериф облизал пересохшие губы, посмотрел на судью и шепотом добавил: - Убийца. Его ведь повесят в Англии, правда, ваша светлость?
     Моллисон не ответил.
     - Воды! - Голос принадлежал мне, но даже для моих ушей он прозвучал, как карканье ворона. Я откинулся на спинку скамьи, медленно скользя вбок, держась одной рукой за барьер, а другой прижимая платок к искаженному гримасой лицу. У меня было много времени, чтобы отработать этот прием, и сейчас, как я понял, настал момент его применить. - Мне очень плохо! - слабеющим голосом повторил я. - Я боюсь... я боюсь. Я сейчас упаду!.. Воды! Неужели здесь нет воды? Где-нибудь! Хоть глоток! Каплю! - прохрипел я. Потом слабо махнул рукой полицейскому офицеру, охранявшему меня: - Ну пожалуйста! Прошу вас!
     Офицер повернулся (я очень бы удивился, если этого бы не произошло), и, когда он оказался ко мне лицом, я, развернувшись на носках и вложив весь вес тела в свою левую руку, нанес ему удар в то самое место - на три дюйма выше пояса строго посредине груди. Он сложился пополам, я успел схватить его портупею и выхватить из кобуры тяжелый кольт. Когда полицейский в ставшей осязаемой тишине со стоном, похожим на мычание, хватая ртом воздух, завалился в проход, я уже успел обвести дулом револьвера весь оцепеневший зал. Еще раз быстро окинув взглядом помещение, я перевел дыхание. Мужчина с перебитым носом смотрел на меня со смешанным чувством удивления и страха, очередная сигара в углу его рта мелко подрагивала. Шатенка подалась вперед, зажимая правой рукой готовый открыться в крике рот. Судья больше не был судьей. Он превратился в истукана, в бледное восковое подобие самого себя, неподвижно сидящее в кресле. Клерк, репортер, швейцар так же, как и судья, замерли в самых неестественных позах. Студентки и пожилая старая дева сидели с широко раскрытыми глазами, удивление на их лицах исчезло, уступив место страху. Печальная старушка, находившаяся ко мне ближе всех, что-то шептала или просто шевелила губами - казалось, она сейчас заплачет или закричит. Я смутно надеялся, что до крика или шума дело не дойдет. Но тут взглянул на шерифа и понял, что не один я вооружен: шериф доставал свой пистолет.
     Его движения не были такими совершенными, как показывают в кино: полы кожаной куртки цеплялись за тростинки, из которых было сплетено кресло, и мешали ему добраться до кобуры. Потребовалось целых пять секунд, чтобы ухватиться за рукоятку пистолета.
     - Не делайте этого, шериф! - громко отчеканил я. - Эта пушка смотрит прямо на вас!
     Но мужество, а может, глупость этого карлика были обратно пропорциональны его размерам. По глазам, с ненавистью устремленным на меня, по плотно сжатым губам, наконец, по лихорадочной суетливости можно было заключить, что его уже не остановить. Оставался единственный возможный способ. Я поднял револьвер и прицелился. Мушка остановилась чуть ниже локтя шерифа.
     Когда рука его с зажатым в нем оружием показалась из кобуры, я нажал на спуск. Грохот, многократно усиленный стенами маленького зала, оглушил всех, в том числе и меня. Кричал шериф или нет - не знаю. Пуля не то пробила ему руку, не то попала в пистолет - в горячке я не успел разобрать. Одно могу сказать твердо: я видел трясущийся правый бок шерифа и всех, неподвижно сидевших на местах, и пистолет, который свалился на стол неподалеку от записной книжки незадачливого репортера.
     А мой кольт уже был направлен на мужчину в дверях.
     - Входи, приятель, и становись рядом с ними! - махнул я ему револьвером. - А то как бы тебе не пришло в голову позвать на помощь. - Я дождался, пока он войдет, притворит дверь, потом быстро обернулся, услышав шорох у себя за спиной...
     Можно было не торопиться. Полицейский, шатаясь, стоял на ногах, но как он стоял! Он согнулся почти вдвое, одна рука еще касалась пола, другая шарила по спинке скамьи, рот судорожно раскрывался и закрывался, как у рыбы, вытащенной из воды. Вот он выпрямился - медленно-медленно - и занял устойчивое положение. На лице его были злость, и ненависть, и презрение, и полное безразличие к смерти.
     - Придержите своего "добермана", шериф! - отрывисто сказал я. - Иначе ему будет очень больно!
     Шериф, бросив на меня злобный взгляд, процедил сквозь зубы нецензурные слова. Он сидел, сгорбившись в своем кресле, поддерживая левой рукой правую кисть; он был слишком занят сейчас самим собой, чтобы предостерегать от опасности кого-нибудь другого.
     - Отдайте мой револьвер! - хрипло потребовал полицейский. Его как будто что-то душило, даже эти немногие слова он произнес с большим трудом, потом, качнувшись, он сделал шаг вперед и оказался не дальше шести футов от меня. Сущий ребенок, не больше двадцати двух лет! Дурак еще!
     - Судья! - громко сказал я.
     - Не делай: этого, Донелли! - Судья Моллисон вышел наконец из своего воскового шока. - Не делай этого. Этот человек - убийца! Ему ничего не стоит убить тебя! Стань на место!
     - Верните мне мой револьвер! - снова произнес Донелли. Слова судьи не возымели на него никакого действия - голос его был какой-то деревянный, бесчувственный, это был голос человека, чье решение похоже на решение ослепленного и раненого животного - его невозможно понять и остановить. По-видимому, Донелли было в самом деле наплевать на последствия.
     - Стань на место, малыш, - спокойно, даже чересчур спокойно произнес я. - Как уже сказал "его светлость", мне терять нечего. Если ты сделаешь еще один шаг, я выстрелю тебе в ляжку. Ты хоть знаешь, что делает тупоносая револьверная пуля без оболочки, а, Донелли? Если она перешибет твою берцовую кость, ты будешь калекой всю жизнь, хромым калекой - куда хуже, чем я. Если же она перебьет артерию, то от потери крови ты очень скоро подохнешь! Ты понял, болван?
     Он ничего не понял. Второй раз тишина зала взорвалась грохотом кольта. Донелли валялся на полу, зажимая обеими руками нижнюю часть бедра и глядя на меня с жалобным изумлением.
     - Ну вот, теперь все научились себя вести! - заметил я жестко и посмотрел в дверь. Выстрелы могли привлечь нежелательное внимание, однако там никого не было. Не то чтобы я беспокоился - кроме тех двух констеблей, которые бросились на меня в "Ла Контессе" и попали из-за этого в госпиталь, все наличные полицейские силы Мраморных Источников находились в зале суда, да к тому же еще были ранены, - нет, беспокойства не было. Но надо было немедля уходить - так всегда безопаснее.
     - Ты не уйдешь далеко, Тальбот! - Тонкие губы шерифа приоткрылись, обнажив стиснутые зубы. - Через пять минут после твоего ухода каждый полицейский в округе бросится за тобой в погоню, а через пятнадцать минут о тебе будет знать весь штат! - Он вздрогнул, лицо его исказила гримаса боли, и, когда он посмотрел на меня снова, взгляд его был зловещим. - Сообщения обгоняют убийц, Тальбот! Тебе не уйти, радио перегонит тебя далеко-далеко. Все будут стремиться уничтожить тебя, все будут стрелять!
     - Послушайте, шериф... - начал было судья Моллисон, но осекся под его ледяным взглядом.
     - Прошу прощения, судья. Сейчас говорю я. - Шериф кивнул на полицейского, корчившегося на полу: - Когда он прошляпил свой револьвер, слушание дела приостановилось... Ты бы лучше смывался, Тальбот. Тебе-то надо быть подальше отсюда!
     - Все будут стрелять и уничтожать? - повторил я задумчиво. Потом обвел взглядом зал: - Ну нет, джентльмены, вы подали мне идею, за которую вас медалью надо наградить!
     - Что вы там бормочете, мерзавец? - прохрипел шериф.
     - Молодые студентки из высшей школы не подойдут, - проговорил я. - Истерички... А впрочем?.. - Я тряхнул головой и посмотрел на шатенку: - Прошу, мисс! Должно быть, лучше вы!
     - Что?.. Что вы имеете в виду? - То ли она испугалась, то ли делала вид... - Что вы хотите?
     - Вас! Вы слышали, что сказал этот недоносок? Как только увидят меня, все постараются изрешетить все вокруг вместе со мной. Но они не решатся застрелить девушку, да еще такую хорошенькую. Я в опасности, и мне нужен страховой полис. Вы им и будете. Ну пошли!
     - Проклятый Тальбот, ты не сделаешь этого! - пролаял судья. - Невинная девочка. Ты подвергаешь ее жизнь опасности!
     - Это не я. Если кто и собирается подвергать ее жизнь опасности, так эта друзья шерифа.
     - Но... Но мисс Рутвен моя гостья. Я... я пригласил ее сегодня на...
     - Нарушение правил старого доброго южного гостеприимства? Я знаю, Эмилия Пост что-то говорила об этом. - Я взял девушку за руку, мягко подтолкнул вперед и повел через проход между скамьями. - Торопитесь, мисс, нам некогда! - Бросив ее руку, я скользнул взглядом по проходу, держа револьвер наготове. Через три кресла стоял человек со сломанным носом, выражение его лица показалось мне подозрительным: борьба, внутренняя борьба была написана на его неандертальской физиономии - настал момент бить тревогу. Он стоял, откинувшись назад, словно собирался пропустить меня, правая рука его была глубоко запущена во внутренний карман куртки, как раз в этот момент я упер ствол в его правый локоть. Нажим был очень сильный - я сам еле удерживал револьвер, но ведь я мог только догадываться, за что этот идиот уцепился правой рукой! Он взвыл, вытащил руку из кармана и плюхнулся на скамью в полуобморочном состоянии. Может быть, я неправильно понял его движение и позу, но, во всяком случае, я научил его - если это сигары, то он никогда больше не сунет портсигар во внутренний левый карман! Он еще продолжал стонать, когда я шел по проходу между скамьями. Вытолкнул девчонку на крыльцо, захлопнул дверь и запер ее. Это давало мне десять секунд, самое большое пятнадцать, но это было как раз то, что мне нужно. Я подхватил девушку под руку и побежал по тропе на улицу.
     У тротуара стояло две машины. Первая, открытый "Шевроле" без государственного знака, была полицейским автомобилем, в котором шериф, Донелли и я прибыли в суд, другая, по-видимому, принадлежала судье Моллисону. Это был низкосидящий "Студебеккер Хоук". Автомобиль судьи был, наверное, быстрее, но большинство этих американских "ястребов" имело автоматическую коробку передач, с которой я не был знаком. Я не знал, как управлять "Студебеккером", а время, отпущенное мне на принятие решения, истекало. С другой стороны, я успел хорошо познакомиться с автоматической коробкой "Шевроле". По дороге в суд я сидел точно позади шерифа, который управлял машиной, и всю дорогу наблюдал за его действиями - здесь-то я был уверен в себе и знал, что не ошибусь. "Забирайся! - кивнул я головой в сторону полицейского автомобиля. - Живо!" Краем глаза я увидел, как она открывает дверцу, - я в это время смотрел на "Студебеккер" и соображал. Самый быстрый и эффективней способ вывести его из строя - это разбить распределитель. Я потратил четыре секунды, отыскивая замок капота, потом взглянул на колесо. Будь оно бескамерным, а у меня мой любимый малокалиберный "лилипут", я бы не смог продырявить шины - дырки сразу бы затягивались. Пули кольта оказались толще, "Студебеккер" сразу же сел на свои широкие ободья.
     Девушка уже находилась в "Шевроле". Не открывая дверцу, я перевалился через борт и плюхнулся прямо на сиденье, бросив взгляд на приборный щиток. Потом выхватил у девчонки белую пластиковую сумку, которую она положила к себе на колени, попробовал открыть замок - не получилось, рванул за дужки, материал затрещал и порвался. Я вытряхнул содержимое на сиденье позади себя. Ключи от машины лежали на самом верху высыпавшейся кучи разного барахла. Значит, она запихнула их на самое дно и заперла замок. Ну что ж, по-видимому, девчонка испугана, но отнюдь не в ужасе, если попыталась подстроить такую пакость. Я внимательно посмотрел на нее: она была весьма недурна. Больше у меня не было времени отвлекаться.
     - Полагаю, вам все ясно? - заметил я. Затем завел мотор, выжал сцепление, включил передний ход, опустил рычаг тормоза и дал такой газ, что мотор взвыл, а колеса жалобно взвизгнули по гравию, прежде чем машина рванулась. Я толкнул девчонку локтем в бок и громко сказал:
     - Если ты еще раз выкинешь подобную штуку, мне будет очень жаль тебя. Обещаю тебе это.
     Вообще-то я водитель довольно опытный, и там, где дело связано с поворотами, преодолением зигзагов и все такое прочее, американские машины мне не нравятся. Но когда нужно разогнаться по прямой... здесь большой v-образный восьмицилиндровый мотор дает фору даже спортивным моделям из Европы. "Шевроле" так прыгнул вперед, словно внутри у него были ракетные двигатели. Я полагаю, что пользоваться полицейской машиной все равно что сидеть на необъезженном скакуне; когда наконец я выпрямился и бросил быстрый взгляд в зеркальце, то увидел, что были мы в доброй сотне ярдов от здания суда, в зеркальце мелькнули судья и шериф, выбежавшие на дорогу и скрывшиеся за автомобилем судьи, потом что-то тонко и пронзительно свистнуло над нами раз и другой. Один поворот - взвизгнули правые колеса, другой поворот - визжат левые, я сильнее нажал на газ - мы вырвались из городской окраины; перед нами расстилалось прямое как стрела полотно шоссе.
     
     Глава 2
     
     Мы двигались почти точно на север. Белая пыльная лента шоссе возвышалась над окружающим ландшафтом всего на несколько футов. Слева от нас в ярких лучах солнца блестел и сверкал опаловым переливом Мексиканский залив. Между дорогой и морем лежала унылая плоская равнина, поросшая мангровыми зарослями. Справа тянулись заболоченные леса: там и сям торчали чахлые сосенки. Я сначала даже подумал, что это пальметта.
     Я не наслаждался ездой, отнюдь нет. Я гнал "Шевроле" так быстро, - как только мог, и мягкое покачивание в кресле не вызывало во мне чувства безопасности. Темных очков не было, и, хотя солнце не светило прямо в лицо, резкий и беспощадный блеск субтропической равнины слепил глаза до рези и заставлял сильно щуриться. Автомобиль был открытый, но ветровой щиток так удачно защищал нас, что мы почти не чувствовали ветра, свистевшего мимо со скоростью восемьдесят миль в час. В закрытом зале суда температура, должно быть, была около сотни градусов. А здесь я не знал сколько, но вообще-то было жарко, и я не чувствовал удовольствия от езды.
     Никого. Лишь эта девчонка рядом. Она даже не потрудилась ссыпать содержимое обратно в сумку - сидит, сцепив руки, и молчит. Только на поворотах хватается за верх дверцы, а так сидит словно изваяние от самых Мраморных Источников. Единственный раз она пошевелилась, когда поправляла белую повязку-банданну на своих волосах. Она ни разу не взглянула на меня, я даже не знал, какого цвета у нее глаза. А разговаривать со мной она и вовсе не желала. Раз или два я мельком посмотрел на нее. Бледное лицо, губы крепко сжаты, наверху левой щеки маленькая родинка. Испугалась она или нет? Черт ее знает! А может, она думала о том, что ее ждет? Я тоже думал о том, что ждет меня.
     Восемь миль. Шесть минут езды от Мраморных Источников. То, что я ожидал, случилось. Кто-то определенно опережал меня.
     А произошло вот что. На шоссе нас встретил затор. Это было место, где какая-то предприимчивая фирма насыпала справа от дороги груды камня, кораллов, щебень. Утрамбовала все это, заасфальтировала и построила тут заправочную станцию и площадку-стоянку. Слева, поперек дороги, была поставлена большая черная машина - полицейский автомобиль, о чем красноречиво свидетельствовали две надписи: "полиция", сделанная на борту и капоте светящейся краской, и красное световое табло "стоп". Включенные на крыше маяки мерцали синими огнями. Почти из-под самых колес машины обочина обрывалась вниз с четырех-пяти футов в канаву, ведущую к мангровым зарослям, - проскочить здесь было невозможно. Справа же, где находился въезд на площадку и территорию заправочной станции, проезд между полицейским автомобилем и заправочными колонками был начисто перекрыт стеной, сооруженной из гофрированных черных пятидесятигаллонных бочек из-под бензина.
     Все это я успел узреть за те четыре или пять секунд, чтобы с воем и скрежетом осадить моего "резвого коня" с семидесяти до тридцати миль в час, - сзади нас на асфальте красовались две жирные черные полосы. Теперь я увидел полицейских. Один пристроился у капота, другой выглядывал сзади из-за багажника. У обоих были револьверы. Третий стоял наверху, он почти весь выпрямился за ближним ко мне заправочным автоматом, но я не увидел у него того, чего боялся больше всего, - этой смертельной короткоствольной машинки, выплевывающей каждую секунду четыре пули.
     Я сбросил скорость до тридцати миль в час, находясь метрах в тридцати пяти от заслона. Полисмены с оружием в руках поднялись и вышли в открытую из-за своего автомобиля, когда я краем глаза уловил какое-то движение справа от себя. Это чертова девка схватилась за рукоятку своей дверцы, собираясь открыть ее и выпрыгнуть на ходу! Ни слова не говоря, я наклонился и, поймав ее руку, рванул на себя так, что она закричала от боли. Затем, перехватив ее левой рукой за плечо, а локтем правой за талию, я толкнул ее перед собой так, чтобы полиция не могла выстрелить в меня, и нажал, на газ.
     - Сумасшедший! Ты убьешь нас! За какую-то долю секунды она успела увидеть колонну из пятидесятигаллонных бочек, которая неумолимо надвигалась, грозя обрушиться на нас. Гримаса ужаса на лице девушки и животный страх в ее голосе, когда она с диким воплем отвернулась от лобового щитка, мало меня тронули. Даже когда она своими наманикюренными ногтями вцепилась в мои кисти, я, сжав зубы, продолжал следить за тем, чтобы выдержать верное направление. Мы ударили в бочки левого ряда серединой крыла. Сильный толчок швырнул меня вместе с девушкой на руль. Как будто мотор въехал внутрь салона. Но, оказывается, кроме слегка погнутой баранки, ничего страшного не произошло. Машина спружинила, клюнув носом до предела, одна из верхних бочек с грохотом взгромоздилась на капот и покатилась по нему к ветровому стеклу, грозя раздавить нас. Я слегка повернул руль влево, бочка мягко ткнулась в ветровое стекло и соскользнула вправо вниз от машины на нижний ряд, который легко отодвинулся под ударом бампера - все бочки были пустыми! Я вернул руль обратно и выправил машину - заслон остался позади, вслед не раздалось ни одного выстрела - мы снова неслись вперед.
     Медленно, очень медленно девушка отняла лицо от моей куртки, обвела взглядом мои плечи, убегавшее назад шоссе, потом посмотрела на меня. Ее руки еще продолжали до боли сжимать и царапать мои запястья, но она не замечала этого.
     - Ты сумасшедший! - Я с трудом разобрал ее хриплый шепот сквозь мощное крещендо мотора. - Ты сумасшедший, сумасшедший, псих! - Может быть, она по-настоящему испугалась только сейчас, кто знает?
     - Отодвиньтесь, леди, - произнес я, - вы закрываете мне обзор.
     Она отодвинулась... на десять сантиметров, не более. Глаза ее, полные страха, были устремлены на меня. Она заметно дрожала.
     - Ты сумасшедший, сумасшедший! - повторяла она. - Пожалуйста, пожалуйста, ну пожалуйста, отпусти меня!
     - Я не сумасшедший! - Мое внимание было поровну распределено между набегающим на нас ландшафтом и видом в зеркале заднего обзора. - Я совсем не сумасшедший, мисс, просто я немного соображаю. За какую-то несчастную пару минут эти ребята не успеют сделать надежный заслон: они скатили шесть бочонков и кое-как поставили их друг на друга. У бочки, которая на нас грохнулась, пробки не было. Я давно понял, что все они пустые. А что до просьбы отпустить вас, то боюсь, что у меня нет на это времени. Взгляните-ка назад.
     Она посмотрела.
     - Они! Они догоняют нас!
     - А что же вы думали? Что они завернут в ресторан выпить чашку кофе?
     Дорога шла вплотную к морю, и повороты точно следовали за изгибами береговой черты. Управлять было легко, но когда я на одном из прямых участков оглянулся назад, то похолодел: полицейский автомобиль заметно приблизился, водитель гнал свою машину намного лучше меня, да и дорога, видно, была ему хорошо знакома. Через десять минут после засады он находился от меня в каких-нибудь полутора сотнях метров.
     Девушка несколько секунд наблюдала за настигавшей нас машиной. Потом повернулась ко мне. Она попыталась придать своему голосу спокойствие, и это ей почти удалось.
     - Что с нами будет?
     - Что-нибудь да будет, - коротко ответил я. - Они не станут церемониться, когда догонят нас.
     Я еще не кончил говорить, когда два или три раза очень быстро друг за другом раздались хлесткие, похожие на удар кнута, щелчки, сопровождаемые тонким свистом, хорошо слышным сквозь шипение колес и вой моторов. Взглянув на ее лицо, я понял, что ей не надо объяснять, что происходит. Она прекрасно поняла сама.
     - Ложись! - приказал я. - Прямо на пол!.. И голову - тоже! Пуля или авария - у тебя так больше шансов уцелеть.
     Когда она забралась так низко, что я мог видеть только ее плечи да нежный затылок, я вытащил из кармана револьвер, убрал ногу с педали газа, ухватился за рукоятку ручного тормоза и рванул ее на себя.
     Стоп-сигналы не зажглись - я ведь не трогал педаль тормоза, - и потому резкая остановка "Шевроле" оказалась тем более неожиданной. Визг покрышек, заносы вправо-влево показывали, что водитель полицейской машины изо всех сил старается удержать ее на дороге. Я быстро выстрелил. Ответная пуля проделала красивую лучистую дыру в центре ветрового стекла. Я выстрелил еще раз, и машину преследователей вдруг повело вправо, свесившись передними колесами с обочины вниз, она остановилась - такой занос обычно бывает, когда лопнет правая шина. Значит, я попал. Полисмены были целы и невредимы, если не считать, что они, должно быть, здорово стукнулись внутри своей колымаги при торможении и заносе; выскочив из машины, они сразу же устроили канонаду, но за четыре-пять секунд, пока они вылезали и целились, я был уже в ста - ста пятидесяти метрах, а стрелять из револьвера на таком расстоянии все равно что бросать в нас камешки. Поворот, потом другой - и они скрылись из виду. - Прекрасно! - констатировал я. - Пока что счет в нашу пользу. Можете подняться, мисс.
     Она выпрямилась и устало плюхнулась на сиденье. Несколько темно-золотистых прядей упали ей на лицо, она сняла повязку-банданну, поправила волосы и надела повязку снова.
     "Женщины есть женщины, - подумал я. - Даже если она будет падать в пропасть, но будет знать, что внизу сидит компания и ждет ее, она обязательно поправит при этом волосы".
     Кончив возиться с прической, она, не глядя на меня, произнесла глухим голосом:
     - Благодарю вас, что заставили меня лечь на пол. Иначе ведь могли убить.
     - Могли, - невозмутимо согласился я. - И тем не менее, леди, я думал не о вас, а о себе. Вам необходимо оставаться со мной рядом целой и невредимой. Если у меня не будет такого надежного страхового полиса, они используют все, начиная от ручной гранаты и кончая корабельной артиллерией, чтобы меня уничтожить.
     - Они и тогда стреляли в нас. - Она, вздрогнув, смотрела на дыру в ветровом стекле, от которой во все стороны змеились трещины. - Я ведь сидела как раз на этой линии!
     - Ничего, все в порядке. Попадают один раз из тысячи. У них наверняка есть инструкция без разбору не палить, но они, должно быть, озверели после той бензоколонки и забыли все приказы. Они, вероятно, стреляли нам по колесам. Трудно стрелять из быстро едущей машины. А может быть, они вообще не умеют хорошо стрелять?
     Шоссе было довольно пустынным: не больше двух-трех машин на милю, но даже это мне очень не нравилось. Почти во всех автомобилях ехали семьями, это были отдыхающие, и, подобно всем отдыхающим, они были очень любопытны ко всему, что видели. И не просто любопытны, но и стремились свое любопытство удовлетворить. Каждая машина, приближаясь к нам, тормозила - я видел в зеркальце горящие стоп-сигналы, - и все пассажиры немедленно принимались разглядывать наш "Шевроле" и его содержимое. Виной всему была пулевая пробоина на ветровом стекле. Голливуд и тысячи телепрограмм достаточно постарались, чтобы научить народ разбираться в таких вещах.
     Это, конечно, действовало на нервы. Самое худшее, однако, было в том, что в любой момент местные радиостанции, расположенные в радиусе ста миль, могли начать передачу о происшедшем в зале суда в Мраморных Источниках, к тому же дать полное описание "Шевроле", моих примет и примет девушки. Успокаивало, что добрая половина едущих обычно настраивается на эти бесконечные музыкальные программы с гитарой и аккордеоном или на разные там рок-н-роллы. Но неизбежно кто-нибудь из сидящих за рулем услышит последние новости, а если к тому же и встретит нас, то где гарантия, что ему не захочется показать себя перед женой и детьми и не попытаться нас остановить?
     Я схватил сумку девушки и, оторвав подкладку, сделал из нее большущую затычку: продев край ее в пулевое отверстие на стекле, довольно искусно замаскировал лучистые трещины. Сооружение было теперь гораздо крупнее той дырочки, но выглядело, менее понятным - мало ли каким камнем разбито стекло. Может, от тряски, удара, неосторожности, резкого изменения температуры - от чего угодно.
     Но этого было явно недостаточно. А когда по радио раздался голос диктора, рисующего в красках эпизод в зале суда, мои ярко-рыжие волосы, белый "Шевроле", мисс Рутвен, я понял, что машину необходимо бросить, и притом немедленно. Стало слишком опасно. Шоссе, идущее с севера на юг, было единственным, и шансов остаться незамеченным практически не существовало. Мне был необходим новый автомобиль, и как можно скорее.
     Почти сразу, минуты через три, представился подходящий случай. Мы проезжали через один из новых поселков, которых, как грибов после дождя, было полно на побережье Флориды. Меньше чем через двести ярдов я увидел маленькую стоянку в стороне от дороги. Там были припаркованы три автомобиля. По-видимому, они прибыли сюда одновременно - через просвет в деревьях я увидел компанию из восьми человек, которые спускались к берегу ярдах в трехстах от стоянки. Они тащили что-то похожее на переносную жаровню и корзинки с едой - кажется, они собирались здесь остановиться.
     Я выскочил из "Шевроле", захватив с собой девчонку, и быстро осмотрел три машины. Две - закрытого типа, третья - спортивная, без верха. Ни в одном из замков ключей зажигания не было, но владелец спортивного автомобиля, как и многие другие до него, оставил запасной ключ в укромном месте у рулевой колонки, он только прикрыл его кое-как лоскутом замши. Я, конечно, мог сейчас же поменять автомобили и скрыться, но, по-моему, это было бы слишком глупо. Пока "Шевроле" не найден, вся полиция, все поиски будут нацелены на него, и пропаже какой-то другой машины никто не придаст значения: но если на месте исчезнувшего автомобиля найдут разыскиваемый "Шевроле", тогда все сразу станет ясно...
     Через полминуты я затормозил "Шевроле" перед въездом в гараж одного из модерновых коттеджей, расположенных на берегу. Вокруг никого не было, и я не очень беспокоился. Дверь гаража была приоткрыта, я распахнул ее, загнал машину и захлопнул ворота.
     Когда спустя две-три минуты мы вышли из гаража, посторонний наблюдатель не обнаружил бы в нас ничего подозрительного. Согласно приметам, девушка была одета в блузку с короткими рукавами, причем точно такого же зеленого цвета, как и мой пиджак (это было дважды передано по радио). Теперь же блузка была снята, и девушка осталась в белой безрукавке, которую носило столько женщин в это жаркое полуденное время, что моей спутнице пока что разоблачение не грозило. Ее блузка была завернута в мой пиджак, а пиджак, свернутый подкладкой наружу и скомканный, я держал в руках. Галстук оттопыривал левый карман брюк. Вместо него на шею был повязан платок-банданна, снятый с головы девушки. Угол платка я, как щеголеватый кабальеро, заправил за воротник. Волосы свои подкрасил карандашом для бровей и ресниц, к счастью оказавшимся у девушки, так что теперь они не были такими ярко-рыжими. В блузе был спрятан револьвер. Идя медленно, чтобы скрыть мою хромоту, мы минут за пять дошли до спортивного автомобиля. Этот, как и брошенный нами в гараже, был "Шевроле", тоже открытый и с таким же мотором, но все сходство на этом и кончалось.
     Наша новая машина представляла собой облегченную пластмассовую двухместную модель. Я водил такую в Европе и знал, что скорость она выдает приличную.
     Выждав, когда тяжелый гравийный трамбователь поравняется с нами, я под грохот его катков завел двигатель спортивной "Корветты". Осторожность никогда не мешает - хозяин мог услышать тонкий посвист глушителя и заподозрить неладное.
     Развернув машину в обратном направлении, я поехал за катком. Лицо моей спутницы опять омрачилось страхом и беспокойством.
     - Знаю, знаю, знаю все, что вы скажете: я сумасшедший, я псих и все такое. Только не сумасшедший я. Следующая засада на дороге не так уж далеко отсюда к северу, и я не тороплюсь в нее впутаться. Вдруг там поставлен пятидесятитонный танк? Может, они считают, что я догадался об этом, что мы бросили это шоссе и подались на восток по боковым проселкам и болотным дорогам, - пусть так и думают. Здесь для путешествий и поисков места хватит. А мы поедем обратно, поедем на юг прямехонько по шоссе. Вот это-то им в голову не придет. Так что на несколько часов мы от них скроемся.
     - Скроемся? Где? Куда мы можем скрыться?
     Я не отвечал на ее вопросы, а она продолжала:
     - Отпустите меня, пожалуйста! Вы, вы сейчас уже в безопасности. Вы должны, должны это сделать! Вы ведь так уверены в себе, я вам совсем не нужна! Ну пожалуйста!
     - Не будь дурой, - устало ответил я. - Отпустить тебя! И через десять минут каждый полицейский в округе будет знать, на каком авто и куда я направляюсь! Ты, должно быть, в самом деле считаешь меня сумасшедшим?
     - Можете верить мне, - упорствовала она. Испуг у нее прошел - я больше не въезжал в стену из бочек, не стрелял в преследователей, не рисковал, - она теперь разговаривала совсем спокойно: - Вы же видели, что я никому не подала сигнал, никуда не убежала, хотя и могла, я ничего не сделала! Я даже могла ударить вас, когда вы не смотрели на меня.
     - Тот полицейский, Донелли, - нарочно перебил я ее. - Знаешь, доктора с ним помучаются немало.
     Она сразу поняла, к чему я это сказал, и снова побледнела, как тогда, во время стрельбы, но сдержалась и промолчала. Мужество у нее, конечно, было, а может, и нет, может, это был обыкновенный животный страх, только и всего.
     - У меня очень болен отец, мистер Тальбот. - Первый раз она назвала меня по имени, и я очень удивился, что она добавила "мистер". - Я очень боюсь, как бы не случилось с ним что-нибудь, когда он услышит обо всем. У него очень слабое сердце, и он...
     - А у меня жена и четверо малышей! - грубо прервал я ее. - Мы можем вместе проливать слезы. Успокойтесь - так будет лучше!
     Она ничего не сказала, когда вместе со мной вошла в магазин, к которому я подъехал, чтобы позвонить по телефону. Она стояла от меня не так близко, чтобы слышать разговор, и не так далеко, чтобы не видеть мятый, подкладкой наружу, пиджак, в котором я прятал револьвер. Выходя обратно, я купил пачку сигарет. Продавец взглянул на меня, потом на стоящую снаружи "Корветту".
     - Жаркий день, даже для поездки жарко, мистер. Издалека?
     - Только что с озера Чилкут. (Я видел указатель на шоссе в трех или четырех километрах севернее.) - Мое неумение говорить с американским акцентом могло меня выдать, поэтому я был немногословен и старался произносить слова приглушенно. - Рыбачил.
     - Рыбачил? - Тон был вроде бы безразличным, продавец разглядывал мою спутницу. - Поймали что-нибудь?
     Я насторожился. Хотя тон у него был беспечным, подозрительность моя вспыхнула с новой силой. Черт возьми, и болван же я! Ловил рыбу в каком-то паршивом топком болоте, когда прямо из дверей магазина открывается вид на Мексиканский залив!
     - Однако все пришлось бросить! - Мой голос задрожал от притворного гнева: - Поставил корзину на обочине на одну минуту, а тут какой-то псих проскочил под восемьдесят миль в час, не меньше. Причем так быстро, что я даже номер не успел разглядеть!
     - Можно было догнать его и побеседовать! - кивнул продавец на "Корветту" и задумался, глядя вдаль на дорогу, потом повернулся ко мне и, посмотрев прямо мне в глаза, быстро спросил: - Какой марки была машина?
     - Синий "Шевроле". Разбитое ветровое стекло. А в чем, собственно, дело?
     - В чем дело? - переспросил он. - Вы даже не понимаете, что вы мне сообщили! Малого, который там сидел, не разглядели?
     - Нет, не успел. Слишком быстро. Разве что волосы были рыжие и длинные.
     - Рыжие. Озеро Чилкут. Сходится. - Он бросился к телефону.
     Мы вышли наружу. Девушка заметила:
     - А вам палец в рот не клади! Он ведь так внимательно вас разглядывал. И вы так спокойно, так холодно отвечали ему!
     - Пошли в машину! Внимательно разглядывал! Он был слишком занят тобой, а не мной. Только когда он заговорил про жару, я сразу понял, куда он гнет. А если не хочешь попасться сам, подбрось крючок другому. Вот он его и проглотил.
     Мы сели в машину и тронулись дальше. Через четыре мили я подъехал к месту, которое заприметил по дороге сюда. Это была пальмовая рощица между берегом и шоссе. Надпись на деревянной, наспех сколоченной арке гласила: "Строительная компания "Коделл". Ниже была прибита вывеска: "Управление работ по покрытиям. Ехать вправо и внутрь". Там уже припарковалось пятнадцать - двадцать машин, кое-кто сидел на скамьях, стоявших на краю площадки, а большинство водителей не выходили из автомобилей. Все приехали посмотреть на возведение фундаментов под дома недавно заложенного дачного поселка. Линия фундаментов тянулась внутрь бухты - для этого здесь уже был подсыпан грунт. Четыре гусеничных бульдозера "катерпиллер" медленно выволакивали, переворачивая на ходу, обломки коралловых скал со дна моря, сбрасывали их на насыпную площадку, потом громоздились прямо на них и разравнивали; один бульдозер строил широкую полосу, направленную прямо в море, - наверное, здесь намечалась улица будущего поселка. Два других подсыпали площадки справа и слева от полосы под фундаменты домов; четвертый бульдозер насыпал длинную узкую полосу на север, изгибая ее обратно к улице, - вероятно, здесь была намечена гавань для яхт. Очень приятная картина, прямо-таки идиллическая - со дна моря на глазах вырастал поселок. Только мне было не до идиллии.
     Я поставил автомобиль вплотную к двум другим, закрытым, вытащил пачку сигарет, достал одну и закурил. Повернувшись вполоборота, девушка посмотрела на меня с недоумением.
     - Уж не то ли это место, где, вы говорили, можно укрыться?
     - Именно, - заверил я ее.
     - И вы собираетесь здесь остановиться?
     - Чем же здесь вам не нравится?
     - Да здесь...
     - Вы хотите сказать, где столько народу вокруг? Где любой может вас увидеть! В двадцати ярдах от шоссе, где каждый проезжающий полицейский патруль... Знаете, что я скажу? Каждый думает так же, как и вы. А я считаю, что это самое последнее место, которое придет на ум тем, кто охотится за мной. Почти идеальное. Вот здесь мы и остановимся.
     - Вы не можете оставаться здесь очень долго, - уверенно сказала она.
     - Конечно нет, - согласился я. - Двигайтесь ближе, мисс Рутвен, теснее, еще теснее! Вот теперь как следует. Человек спасает свою жизнь. Какая напрашивается картина? С вытаращенными глазами, высунув язык, он продирается через заросли или лезет через болото по грудь в воде. И конечно же не сидит в обнимку и не перешептывается с хорошенькой девушкой. Никому и в голову не придет такое, верно? Двигайтесь ближе, леди.
     - Хотела бы я, чтобы револьвер был у меня! - сказала она спокойно.
     - Я и не сомневался в этом. Еще теснее.
     Она придвинулась. Я почувствовал легкую дрожь, пробежавшую по ней, когда ее плечо прижалось к моему, и попытался представить, что бы я чувствовал, будь молодой хорошенькой девушкой в компании убийцы. Но это было слишком сложно: я был не так уж молод, да и мысли мои были направлены совсем в другую сторону. Вместо этого, чуть приподняв пиджак, я показал револьвер, а потом слегка повернулся, сделал вид, что наслаждаюсь бризом, смягчающим жару от ярких лучей, пробивающихся через пальмовые листья. Но жары-то уже не было. Этот легкий бриз стал тяжелым, в воздухе появилась сырость, редкие облачка на небе сменились тучами. Мне это здорово не понравилось: если станет еще прохладнее, тогда, чтобы не выглядеть пугалом, придется надевать пиджак на себя и блузку на девчонку, а этого как раз нельзя делать.
     Минут через десять после нашего прибытия на шоссе показался большой черный автомобиль. Я следил в зеркало, как он притормозил у нашей площадки и как два сидевших в нем полисмена, повернув головы, разглядывали машины и людей. Но осмотр был слишком поверхностный и быстрый, они как будто и не рассчитывали увидеть здесь что-либо интересное. Выпустив облачко синеватого дыма, автомобиль исчез. Надежда в глазах девушки - они были серо-стальные и очень ясные, я успел хорошо разглядеть их - погасла, словно пламя свечи от порыва ветра. Это же было видно и по ее поникшим плечам.
     Однако через полчаса надежда вернулась вновь. Под арку въехали два полисмена-мотоциклиста в шлемах и крагах, очень уверенные и очень мужественные. Они въехали под арку одновременно, совершенно одновременно остановились и абсолютно одновременно заглушили моторы. Несколько секунд они сидели в седлах, расставив ноги, потом слезли, размялись и начали обходить автомобили. Один из них держал в руке револьвер. Начали они с машины, стоящей у входа. Быстрым взором окинули кузов снаружи и долго, пристально разглядывали каждого сидевшего внутри; вели они себя нагло и ни за что не извинялись. Они были похожи на мстителей - так решительно и бесцеремонно было их поведение. Можно было подумать, что их товарищ был только что ранен и умирал. Или уже умер.
     Обойдя две или три машины, они внезапно направились к нам. Не доходя до нас несколько шагов, полисмены резко повернули и с обеих сторон подошли к "Форду", стоявшему чуть впереди нас, слева. Когда они проходили мимо нашей машины, я почувствовал, как напряглась девушка, и увидел, что она глубоко вдыхает воздух.
     - Не делайте этого! - Я быстро обхватил ее рукой и крепко притянул к себе. Вместо крика ее рот, прижатый к моей груди, издал сдавленный стон. Стоявший рядом полицейский быстро обернулся и посмотрел на нас. Девушка силилась оторваться от меня.
     Полицейский с усмешкой хмыкнул и вполголоса сказал своему товарищу:
     - С этими порядок. Обстановка нормальная, все соответствует.
     Но обстановка-то была совсем не нормальная. И я, я допустил такое. Я слегка разжал руки, и она отодвинулась от меня. Все лицо ее было пунцовым. Прижатая к моей шее, она, наверное, не могла дышать, а я сначала подумал, что она покраснела от замечания полисмена. Глаза у нее были широко раскрыты, и она жадно хватала ртом воздух.
     - Я собиралась выдать вас. - Голос ее прерывался, дыхания еще не хватало. - Все равно я это сделаю.
     Полицейские в это время проверяли документы у водителя "Форда". Он был одет в куртку такого же цвета, как и мой пиджак, а на голове у него была натянутая до ушей панама. Я успел разглядеть его, когда он въезжал на стоянку, - у него были черные волосы и круглое усатое лицо.
     Полисмены стояли около него, раздумывая и переговариваясь. Их голоса заглушались грохотом бульдозеров.
     - Не будь дурой! - сказал я спокойно. - У меня револьвер!
     - В котором остался один патрон!
     Она была права. Два я израсходовал в зале суда, один - чтобы продырявить колесо машины Моллисона и два - когда за нами гнался полицейский автомобиль.
     - Верно, один! - пробормотал я. - А ты умеешь считать! И у тебя будет уйма времени, чтобы научиться считать еще лучше, когда хирурги будут возиться с тобой в больнице. Если тебе еще потребуется, чтобы они с тобой возились.
     Она смотрела на меня, раскрыв рот, и молчала.
     - Одна маленькая пулька, а какой ужасный беспорядок может натворить! - Я поднял пиджак вместе с револьвером и упер ствол ей в бок. - Дуло сейчас приставлено к твоему ребру. Ты понимаешь, что это значит? - Я понизил голос, потому что один из бульдозеров перестал работать. - Эта кость не срастается, она так и будет разломана на две половинки. А это значит, что ты никогда больше, слышишь, никогда не сможешь гулять, мисс Рутвен. Ты никогда больше не сможешь бегать, танцевать или ездить верхом. Все, что тебе останется, - это таскать свое прекрасное тело на каталке или на костылях. И очень больно, все время будет больно, всю жизнь!.. Так хочешь крикнуть полицейских?
     Она ничего не ответила, только сильно побледнела. Даже губы стали белые.
     - Ты веришь, что я сделаю это? - мягко спросил я ее.
     - Верю.
     - Ну и как?
     - Ну так я все равно позову их, - просто ответила она. - Может, вы изувечите меня, но зато они возьмут вас. И тогда вы уже не сможете никого убить. Я должна сделать это!
     - Ваши благородные порывы делают вам честь, мисс Рутвен! - Насмешка в моем голосе совсем не соответствовала тому, что было у меня на душе. Она собиралась сделать как раз то, чего я совсем не желал! Чертова девка! - Что ж, иди и зови их! - прошептал я ей в ухо. - Увидишь, как они подохнут.
     Она резко отпрянула и уставилась на меня.
     - Что вы говорите? У вас ведь только один патрон!
     - Да, один и тот не для тебя. Один крик, одно громкое слово, леди, и ближайший к нам полисмен получит пулю, причем точно в середину груди. Я очень хорошо умею обращаться с кольтом - ты уже видела руку шерифа в суде. А здесь у меня нет выбора. Прямо в грудь. Потом сразу прицеливаюсь в следующего - он и сделать ничего не успеет: револьвер-то в кобуре, видишь? Он не знает, что у меня пусто. Он видит, что я убийца, и сопротивляться не станет. Я возьму у первого оружие и исчезну. Ясно?
     - Но... но я крикну ему, что...
     - Ну, ты-то будешь самой первой, леди. Хороший удар в солнечное сплетение - и пять минут полного нокаута.
     Наступила долгая пауза, полисмены еще проверяли документы у водителей, поглядывая на другие машины, в том числе и на нашу.
     Девушка спросила дрожащим голосом:
     - Неужели вы сделаете это?
     - Есть единственный способ уцелеть в этой передряге и не наделать глупостей, детка. Я сказал тебе все.
     - Я ненавижу вас. - В голосе не было никакого выражения, а в серых глазах таились боль и страх. - Я никогда не думала, что смогу ненавидеть так сильно. Это просто пугает меня.
     - Вот и сиди испуганная и веди себя спокойно.
     Я следил, как полицейские закончили свое путешествие по стоянке, не торопясь, вернулись к своим тарахтелкам и убрались восвояси.
     День тянулся очень медленно. Бульдозеры гремели и ползали, продолжая свой неутомимый путь все дальше в море. Управляющие покрытием приходили и уходили, но уходило больше, так что в конце концов на стоянке осталось только две машины - наша и "Форд" с водителем в зеленой куртке.
     Небо заволокло тучами - оно стало темно-синим. Начал накрапывать дождь. Почти сразу с дождем примчался один из этих неприятных тропических шквалов, которые всегда застают врасплох. Прежде чем я успел натянуть тент на машину, мы с девчонкой промокли насквозь. Когда я пролез внутрь машины и посмотрел на себя в зеркало, то увидел, что по голове, от макушки до шеи, тянутся черные полосы, - мой маскарад кончился. Я достал носовой платок и посмотрел на часы. Небо до горизонта было совсем темным, хотя еще был день. На автомобилях, проносившихся мимо по шоссе, уже горели огни. Вечер приходил явно раньше своего времени. Я завел мотор.
     - Вы же собирались дождаться полной темноты, - испуганно произнесла девушка. Может быть, она ждала еще полицейских, хотя все они, наверное, давно разъехались.
     - Да, собирался! - согласился я. - Но в это самое время мистер Чез Брукс показывает публике свой песенно-танцевальный экспромт. Это в нескольких милях по шоссе вон туда. - Я махнул рукой. - Он пляшет и поет, и вид у него, наверное, бесподобный.
     - Мистер Чез Брукс? - По ее тону я понял, что она опять считает меня рехнувшимся.
     - Ну да, из Питтсбурга, что в Калифорнии. - Я приложил визитную карточку хозяина автомобиля к рулевому колесу. - Далеко же ему пришлось приехать, чтобы подарить свою машину бандиту и убийце. - Я поднял глаза к тенту, по которому с пулеметной частотой барабанили капли. - Или ты думаешь, что они все еще сидят вокруг жаровни и ужинают в той бухте?
     Я выехал через арку и двинулся по шоссе направо. Когда она снова повернулась ко мне, я понял, что она не верит, что я в своем уме.
     - Мраморные Источники?!
     Пауза.
     - Вы возвращаетесь?! - Это было скорее утверждение, чем вопрос.
     - Правильно. Прямо в мотель "Ла Контесса", где на меня набросились эти болваны: я забыл там кое-какой хлам и хочу забрать его.
     Она молчала. Должно быть, думала, что я ненормальный. Ничего. Пусть себе думает.
     Я сбросил банданну - в сумерках белая повязка на голове выглядела куда подозрительнее рыжих волос - и изрек:
     - Это последнее место, где они станут меня искать. Здесь я проведу ночь или даже несколько ночей, пока не добуду лодку. И вы тоже. - Я пропустил мимо ушей ее громкий возглас и продолжал: - Когда я звонил из магазина, то спросил, свободен ли номер четырнадцать, и мне ответили "да". Я попросил оставить его для меня - дескать, мне посоветовали друзья, они сказали, что это самый лучший номер. Он и в самом деле лучший. Там есть уединенная комната с выходом прямо на море. В туалете спрятан мой чемодан. В этом номере я дрался с шерифом и его дураками. Наконец, там есть маленький гараж, где я могу поставить машину, и никто ни о чем не спросит...
     Милю, другую, третью девушка сидела, ничего не говоря и ни о чем не спрашивая; она закуталась в свою зеленую блузку, но та не спасала от промозглой сырости - дождь сделал воздух холодным, - и было заметно, что она дрожит. Заговорила она только тогда, когда мы подъехали к окраине Мраморных Источников.
     - Вы не сможете сделать так. Как же это? Ведь вам нужно расписаться, или представить карточку, или получить ключ, или пойти в ресторан... Вы... Вы не можете...
     - Нет, дорогая, могу. Я ведь попросил их оставить ключ в дверях и у номера, и у гаража и объяснил, что приедем очень усталые с дороги, и просил все подготовить, вплоть до ужина в номере. - Я прокашлялся. - Больше того, я предупредил, что у нас медовый месяц, и попросил не беспокоить. Кажется, меня поняли и обещали, что никого не будет.
     Мы подъехали к мотелю, а девушка все еще не нашлась, что ответить. Я зарулил прямо в ворота, разрисованные в сиреневые тона, повернулся к конторе, где сидел дежурный, и, почти упершись радиатором в крыльцо, остановился. Над крыльцом висела мощная ртутная лампа, и я поставил автомобиль прямо под нее. В тени крыши нельзя было разглядеть не только цвет моих волос, но и выражение лица. На крыльцо вышел служащий - негр, одетый в сиренево-синюю с золотыми пуговицами ливрею. На лице у него были очки с дымчатыми стеклами. Я подозвал его поближе.
     - Комната четырнадцать? - спросил я. - Как проехать, будьте добры?
     - Мистер Брукс? - Я кивнул, и он махнул рукой: - Вниз по этой дорожке, пожалуйста. Ключи в дверях. Хорошего отдыха.
     - Благодарю вас! - Я разглядел его повнимательнее. Болезненный, сутулый, худой, он, как зеркало, отражал все передряги судьбы. - Как вас зовут? - спросил я.
     - Чарльз, сэр.
     - Хотелось бы немного виски, Чарльз. - Я протянул ему деньги. - Только чистого, шотландского, водку не надо. И немного коньяка. Сможете достать?
     - Слушаюсь, сэр.
     - Благодарю.
     Я включил передачу и съехал к блоку номер 14. Он находился на мысу узенького полуострова между заливом, плескавшимся слева, и плавательным бассейном, расположенным справа. Ворота гаража были распахнуты настежь. Я загнал машину внутрь, потушил фары, запер ворота и только потом включил освещение.
     В дальнем углу слева была дверь, ведущая из гаража в дом. Мы прошли через нее и очутились в маленькой чистенькой кухоньке, уютной и прекрасно оборудованной - хоть всю ночь заваривай и пей кофе. Дверь из кухни вела в гостиную, в которой все было сиреневым: сиреневый ковер, сиреневые занавески, сиреневые покрывала на кровати, сиреневый абажур на лампе, сиреневые чехлы на креслах - мучительный цвет, куда ни глянь. "Видно, кто-то в мотеле одержим сиреневой манией", - подумал я. В гостиной было еще две двери: одна такая же, как и кухонная, только рядом с ней, вела в ванную; другая, в дальнем углу, - в коридор.
     Я пробыл в этом коридоре не более десяти секунд, держа девушку за руку. Заглянув в туалет, оказавшийся незапертым, я достал свой чемодан, который там так и стоял. Я вытряхнул его на кровать, когда в дверь постучали.
     - Наверно, Чарльз, - пробормотал я. - Открой дверь и останься внутри, возьми бутылки и дай "на чай". Не вздумай шептать, или подавать знаки, или выйти в коридор. Я все время слежу за тобой, револьвер нацелен тебе в спину, не сделай глупости!
     Она и не пыталась. По-моему, она замерзла, устала и вообще слишком измучилась за этот день, чтобы пытаться предпринять что-либо. Старик передал ей бутылки, принял деньги, очень сердечно поблагодарил и осторожно притворил дверь.
     - Ты наверняка измучилась и замерзла, - убежденно заявил я. - Я не желаю, чтобы мой страховой полис схватил пневмонию. - Я достал пару стаканов. - Немного коньяка, мисс Рутвен, потом горячая ванна. Может быть, что-нибудь еще?
     - Вы очень добры, - ответила она с благодарностью, - но только коньяк.
     - Ха, а ванну?
     - Не надо... - Небольшая пауза, и в глазах ее что-то вспыхнуло, впрочем, может, мне это только показалось, но я все же подумал, что зря ее считаю слишком усталой и измученной. - Пожалуй, и ванну, - добавила она.
     - Прекрасно. - Я подождал, когда она опорожнит стакан, подал ей полотенце и отвернулся. - Пожалуйста, не мойтесь всю ночь, я очень голоден.
     Дверь ванной закрылась, щелкнул шпингалет. Послышался шум воды, потом звуки, по которым можно безошибочно сказать, что кто-то моется. Мои подозрения пока не подтвердились. Потом шуршание полотенца, вытирающего тело, а минуту или две спустя вода снова полилась в ванну, но, чтобы кто-нибудь мылся, слышно не было. Я бросился к двери в кухню, оттуда в гараж и на улицу и подбежал как раз в тот момент, когда окно ванной распахнулось и из него вырвалось облако пара. Я схватил ее за руку, как только она спрыгнула на землю, зажал ей рот и затащил обратно.
     Закрыв дверь кухни, я внимательно посмотрел на нее. Она выглядела свежей, бодрой и чистенькой - помыться-то все-таки успела! Она надела одну из моих рубах, подоткнув ее за пояс юбки. Выглядела она расстроенной, по щекам текли слезы. Но лицо, лицо! Оно так и притягивало мой взгляд! Хоть она и просидела целый день рядом со мной в машине, сейчас я не мог оторвать от нее глаз.
     У нее были удивительные волосы цвета спелой пшеницы. Они искрились в свете лампы, свободно падая на плечи. Чем-то она была похожа на девушек из Прибалтики, у них такие же волосы. Эта девочка никогда не победила бы на конкурсах "Мисс Америка" - у нее на лице было слишком много упрямства, - она не выиграла бы даже конкурс "Мисс Мраморные Источники". Лицо было скорее славянского типа, скулы высокие и довольно широкие, губы полные. Спокойные серые глаза широко посажены, нос слегка курносый. "Подвижное, простое и приятное лицо, - подумал я. - Какой же радостью, симпатией, добротой и улыбкой может расцвести это лицо, если с него убрать обиду и страх". В прежнее время, когда я мечтал о собственном очаге и домашних туфлях, такое лицо снилось бы мне по ночам. Это вам не пергидролевые блондинки с Пятой авеню. За такое лицо и драться будешь, и на стенку полезешь.
     Я так и стоял, испытывая небольшую неловкость перед ней за насилие, когда сквозняк коснулся моей шеи. Тянуло от двери ванной. Десять секунд назад эта дверь была заперта изнутри. Десять секунд назад. Но не сейчас.
     
     Глава 3
     
     Мне не требовалось смотреть в широко раскрывшиеся глаза девчонки, чтобы понять, что сзади кто-то есть. Облачко пара пролетело мимо моего правого уха; такое облако не могло пролететь через щель между закрытой дверью и косяком. Даже если бы за дверью стояла паровая машина. Я медленно повернулся, опустив руки. Может быть, потом я успею что-нибудь сделать. Только не сейчас. Сейчас уже было поздно.
     Первое, что я заметил, - это оружие в его руках. Это не был какой-нибудь револьвер, который новички повсюду таскают с собой и выхватывают когда надо и не надо, - на меня был наставлен длинноствольный вороненый немецкий маузер калибра 7,63. Пуля из такого пистолета может пробить трех стоящих рядом людей.
     Второе, что я заметил, - это то, что дверной проем в ванной как будто перекосился. Его плечи были в проеме и не касались стенок, но проем казался шире, проем казался перекошенным.
     Третье, на что я обратил внимание, - это шляпа, которая была на нем, шляпа-панама, и зеленая куртка. Наш добрый сосед из "Форда", который раньше нас оказался на стоянке после обеда. Он протянул левую руку назад и мягко притворил дверь в ванную.
     - Вам не следовало оставлять окно в ванную открытым... Отдайте, пожалуйста, ваше оружие. - Голос был спокойный и глубокий, в нем не звучало никакой театральности или угрозы. Нормальный голос нормального человека.
     - Оружие?.. - я попытался прикинуться дурачком.
     - Слушайте, Тальбот, - дружески начал он. - Полагаю, что мы оба относимся к тем, кого вы можете назвать профессионалами. И нам нечего тратить время на ненужные диалоги... Револьвер. Он лежит у вас в правом кармане пиджака. Только достанете вы его левой рукой... Положите на ковер. Благодарю вас.
     Я молча подтолкнул к нему кольт. Я совсем не хотел, чтобы он подумал, что я не профессионал.
     - Ну, а теперь присядьте, - предложил он, улыбнувшись. Я не сказал бы, что лицо у него было круглое, как мне показалось на стоянке. Кусок скалы трудно назвать круглым. Оно было широкое. Лицо вышибалы. И к этому грубому лицу был прилеплен так не соответствующий ему одухотворенный греческий нос. Тонкие усики и морщинки, сплошные морщинки, как будто этот вышибала всегда улыбался, даже когда стрелял из своей гаубицы в человека.
     - Вы узнали меня на стоянке? - спросил я.
     - Нет.
     Он поднял мой кольт левой рукой, осмотрел барабан, вынул оставшийся патрон и убрал в карман, потом левой же рукой швырнул револьвер, да так ловко, что тот попал в мусорную корзину футах в десяти от него. "Черт побери, - подумал я, - если у него такая левая, то на какие чудеса способна правая?"
     - Я никогда не видел вас до этого дня, - продолжал он. - Больше того, я никогда до этого и не слыхал о вас, на стоянке я увидел вас впервые. А вот эту молодую леди я видел, да и слышал о ней неоднократно. А вы лопух, если не слыхали о ней раньше. Иметь такую добычу и быть ею же и одураченным - первый раз встречаю такое. Никакого маскарада, никакого тебе грима, никакого акцента, прическа, как у школьницы. А вы стоите рядом и хлопаете ушами. Другой на вашем месте разобрался бы сначала, кого он забирает с собой. Ибо Мэри Блэйр Рутвен - это имя значит очень многое. И если вы разговариваете с ней или с ее отцом, вам следует оставить жаргон и блатные замашки Грину Мору и ему подобным ублюдкам. Это не для нее.
     - А кто ее старик?
     - Исключительно важная персона. Блэйр Рутвен. Генерал Блэйр Рутвен. Слыхали о компании "Четыре сотни"? Так вот генерал держит контрольный пакет. Ведь это родители Рутвен дали Пилгримзу разрешение на землю. В общем, наверное, после Гетти он самый богатый человек в Штатах.
     Я промолчал. Случай мне и в самом деле представился исключительный, но что верно, то верно: не надо было хлопать ушами. Я подумал, что бы ответил мне этот профессионал, скажи я ему про свои мечты в отношении этой девчонки - о домашних туфлях, очаге... А тут еще тесть - мультимиллионер. Но вместо этого я спросил:
     - И вы услышали про нее по радио? Я видел, на стоянке у вас был включен приемник.
     - Верно, - одобрительно кивнул он.
     - Кто вы? - Мэри Рутвен впервые подала голос. Нет, она не прыгала и не кричала от радости, не благодарила Господа Бога, не плакала, не обнимала своего избавителя - она просто спросила, как его зовут. Вот что значит принадлежать к высшему обществу!
     - Яблонский, мисс. Герман Яблонский.
     - Наверно, вы тоже миллионер? - с кислой миной спросил я. Потом внимательно посмотрел на девушку. - Миллионы, миллионы, ха! Целая куча денег, чтобы вот так свободно разгуливать везде. Во всяком случае, теперь понятно, при чем тут был Валентино.
     - Валентино? - Она снова посмотрела на меня как на рехнувшегося.
     - Ну да, Валентино, "горилла" с перебитым носом в зале суда. Если твой папаша с таким же умением делает деньги, как подбирает тебе телохранителей, то он скоро разорится!
     - Это не мой личный... э... - Она сжала губы, тень неудовольствия промелькнула в ее серых глазах. Потом, повернувшись к верзиле, с достоинством и сердечностью произнесла: - Мистер Яблонский, я очень, очень вам признательна!
     Яблонский широко улыбнулся, не сказав ни слова. Достав пачку сигарет, он вытащил одну зубами, потом извлек спички, сброшюрованные книжечкой, и протянул сигареты и спички мне. Вот как теперь работают парни высшего сорта: вежлив, обходителен, предупреждает малейшее ваше желание. Хулиганы тридцатых годов им и в подметки не годятся. Впрочем, профессионалы такого типа, как Яблонский, намного страшнее других - под широкой улыбкой может скрываться зло, а ты и не догадываешься, что через мгновение он тебя продырявит... В старые времена шпана не связывалась с такими.
     - Я вижу, что ваше оружие готово к действию? - спросила Мэри Рутвен. Она не была такой спокойной и холодной, как пыталась казаться, - я видел, как часто билась у нее жилка на шее, - она старательно сдерживалась. - Я полагаю, что этот человек не сделает больше ничего плохого? - Девушка посмотрела на меня.
     - Абсолютно ничего! - заверил ее Яблонский.
     - Благодарю вас! - Она коротко вздохнула, как будто только что поверила, что весь ужас кончился и больше нет причин для страха. Она направилась через комнату. - Я позвоню в полицию.
     - Нет, - спокойно сказал Яблонский.
     Мэри остановилась.
     - Простите?
     - Я сказал: "Нет!" - повторил Яблонский. - Никаких телефонов, никакой полиции. Я думаю, мы не будем впутывать закон в наши дела.
     - Ради Бога, что вы хотите сказать? - Я увидел, как снова побледнело ее лицо. Но, по-моему, оно побледнело не от страха, как тогда в "Корветте", а от гнева. Когда у твоего папаши невозможно сосчитать все буровые вышки, которыми он владеет, ты можешь командовать людьми, как куклами.
     - Мы должны вызвать полицию! - медленно повторила она Яблонскому, словно объясняла ребенку, что надо принять лекарство. - Этот человек преступник, опасный преступник и убийца. Убил человека в Лондоне.
     - И в Мраморных Источниках тоже, - спокойно заметил Яблонский. - Дежурный полисмен Донелли скончался в половине шестого сегодня вечером.
     - Донелли умер?! - Ее голос перешел в шепот. - Откуда вы знаете?
     - Новости в шесть часов. Хирург, переливание крови - все бесполезно. Умер.
     - Ужасно! - Она повернулась ко мне, но не видела меня: мысли ее были не здесь. Потом снова обратилась к Яблонскому: - И вы... вы говорите, что не надо звать полицию? Что вы хотите?
     - То, что слышали. Никаких звонков.
     - У мистера Яблонского есть свои соображения, мисс Рутвен, - заметил я сухо.
     - Преждевременные выводы - вот причина скитаний по тюрьмам, Тальбот, - сказал, улыбаясь, Яблонский. - Для человека, которому осталось жить три недели, вы слишком бесстрастны. Не подходите к телефону, мисс!
     - Вы не выстрелите в меня. - Она уже прошла почти всю комнату. - Вы не убийца.
     - Да, не выстрелю, - согласился он. - Можно обойтись без этого.
     Он настиг ее в три длинных прыжка - двигался он быстро и мягко, как кошка, - поймал за руку, привел, обратно и усадил на стул рядом со мной. Она, кажется, пыталась сопротивляться, но он даже не заметил этого.
     - Ты не хочешь связываться с законом? - задумчиво произнес я. - Что-то твои манеры подозрительны, друг!
     - Во-первых, я тебе не друг - мне такая компания и даром не нужна! А потом, я не люблю связываться с полицией, если можно обойтись без нее.
     - Ну что ж, ладно.
     - Я не люблю шуметь или рисковать без нужды, - улыбнулся он.
     А вот я рискнул. Ноги мои были сжаты, руки лежали на ручках кресла. Спинка кресла крепко упиралась в стену, поэтому, как следует оттолкнувшись, я рванулся в прыжке, прицелился в точку на шесть дюймов ниже солнечного сплетения.
     Того, что произошло, я совершенно не ожидал и представить не мог. Еще раньше я удивлялся, как он мастерски владеет левой рукой, теперь же я увидел в действии правую. Он перебросил пистолет в левую руку, выхватил что-то из правого кармана и нанес мне страшный удар по темени - все это было проделано в доли секунды, во время моего прыжка. Он наверняка был готов меня встретить. Но все равно это было ошеломляюще...
     Очнулся я от холодной воды, которой плеснули мне в лицо несколько раз. Со стоном сел на пол, пытаясь ощупать шишку на голове, но связанными за спиной руками сделать это было невозможно. Тогда я оставил голову в покое, поднялся на ноги, подошел к ближайшему креслу и плюхнулся в него. Потом поднял голову и посмотрел на Яблонского. Он надевал на ствол маузера какой-то блестящий металлический цилиндр с отверстиями. Заметив мой взгляд, он улыбнулся. Он всегда улыбался.
     - Я не смогу быть таким же аккуратным в следующий раз! - произнес он учтиво.
     Я нахмурился.
     - Мисс Рутвен! - продолжал Яблонский. - Мне нужно позвонить по телефону!
     - А я при чем? - огрызнулась она. Эта манера разговора очень не шла ей.
     - Я собираюсь позвонить вашему отцу и хочу узнать у вас номер телефона. Его нет в справочнике.
     - Зачем вы хотите звонить ему?
     - За нашего общего друга объявлено вознаграждение, - тихо сказал Яблонский. - Об этом передали в сводке новостей сразу после смерти Донелли. Власти заплатят пять тысяч долларов за любую информацию, которая поможет арестовать Джона Монтегю Тальбота. - Он опять улыбнулся мне. - Я бы лучше сказал - Джона Флинта Тальбота!
     - Должно быть, на него уже объявлена открытая охота, - продолжал Яблонский. - Он им нужен живой или мертвый, и они не остановятся ни перед чем. А генерал Рутвен предложил награду удвоить.
     - Десять тысяч долларов?! - я ахнул.
     - Десять тысяч.
     - Трус! - прорычал я.
     - По последним данным, у старого Рутвена было двести восемьдесят пять миллионов. Он может... - Яблонский задумался. - Он может заплатить больше. Скажем, пятнадцать тысяч. Как насчет пятнадцати тысяч?
     - Продолжайте! - произнесла девушка. В глазах ее, устремленных на него, появился недобрый блеск.
     - Он может получить свою дочь обратно за пятьдесят тысяч долларов! - четко сказал Яблонский.
     - Пятьдесят тысяч! - Ей не хватало воздуха. Ха, будь она бедна, как я тогда бы я понял, почему она задыхается! А сейчас? Неясно!
     Яблонский кивнул.
     - Да, пятьдесят тысяч. Плюс, конечно, те пятнадцать тысяч, которые он мне вручит, как добрый христианин, за этого язычника Тальбота.
     - Кто вы? - потребовала девушка. Она была рассержена и хотела знать все. - Что вам нужно?
     - Я тот самый парень, прошу меня извинить, которому нужно шестьдесят "косых".
     - Но ведь это же вымогательство!
     - Вымогательство? - Яблонский удивленно приподнял бровь. - Вы ведь изучаете право, девочка. Так вот, в этих местах, где законом разрешено многое, вымогательство - это взятка за молчание, или плата за освобождение, или дань, выкуп за угрозу рассказать, кто такие те, за кого платят. Разве генерал Рутвен будет против? Но ведь я никому не угрожаю! Если ваш старик откажется от уплаты, я просто уйду отсюда и оставлю вас вдвоем с Тальботом. Кто меня осудит? Может, я испугался Тальбота? Он опасный человек.
     - Но тогда... но тогда вы не получите ничего!
     - Я обязательно получу! - сердечно, даже чересчур сердечно ответил Яблонский. - Я ведь представляю себе, что с ним сейчас происходит: он хочет что-либо предпринять, а для этого нужно что-то знать. А он ничего не знает. Для таких людей, как ваш отец, неизвестность самое страшное. И вдруг я объявляю ему мое предложение. Ваш старик не станет рисковать. Он не согласится, чтобы я оставил вас двоих. Он заплатит, уверяю вас.
     - Кража детей - государственное преступление, - мягко начала девушка.
     - Совершенно верно! - улыбнулся в ответ Яблонский. - За это полагается электрический стул или газовая камера. Но это для Тальбота. Украл-то вас он! Все, что я предлагаю, - это оставить вас вместе с ним, а самому уйти. Здесь нет никакой кражи детей. - Он резко и жестко спросил: - В каком отеле остановился ваш отец?
     - Его нет ни в каком отеле... - Голос девушки был слабый и безжизненный. - Он находился на Х-13.
     - Говорите толком, где это? - сердито прикрикнул Яблонский.
     - Где-то в заливе. Он на одной из этих плавучих платформ, на которых строят вышки. Я не знаю, где они находятся, эти платформы; может быть, в болотах Луизианы. - Она вздохнула. - Их сейчас кругом полно: в Миссисипи, Алабаме, Флориде. Одна даже в Ки-Уэсте. Да, о чем я говорю-то? Папа сейчас на Х-13.
     - Телефона, конечно, нет?
     - Есть. Подводный кабель. И радио - из офиса, на берегу.
     - Никакого радио. Слишком много ушей. Только телефон. Попросим оператора связать нас с Х-13, так можно?
     Она молча кивнула.
     Яблонский подошел к аппарату, снял трубку и попросил соединить его с этим номером. В ожидании он стал насвистывать какую-то мелодию, потом внезапно спросил:
     - Как ваш отец переправляется с берега на остров и обратно?
     - Катером или вертолетом. Обычно вертолетом.
     - Какой отель он предпочитает, когда бывает на берегу?
     - Не отель. Он останавливается в обычном доме, который снимает много лет. Это около двух миль от Мраморных Источников.
     Яблонский кивнул и стал насвистывать снова. Глаза его рассеянно блуждали по потолку, но, когда я передвинул ногу на несколько дюймов, он сразу же повернулся ко мне. Мэри Рутвен заметила и мое движение, и его быстрый взгляд - ее серые глаза также были устремлены прямо на меня. Я не увидел в них симпатии ко мне, но, подумав, решил, что в них не было и вражды, даже, кажется, появилось что-то похожее на сочувствие. Все же мы были с ней в одной лодке, а лодка эта тонула, и очень быстро.
     Свист оборвался. Я услышал неразборчивый голос в телефоне, а затем Яблонский громко и отчетливо произнес:
     - Мне нужно переговорить с генералом Рутвеном. По срочному делу. Это касается... Повторите! Громче! Я понял. Благодарю. - Он зажал рукой микрофон и посмотрел на девушку. - Ваш отец уехал с Х-13 в четыре часа дня и уже не вернется. Они сказали, что он возвратится, когда вы отыщетесь. Как видите, родная кровь ценится дороже нефти. Тем лучше для меня.
     Он попросил абонента на буровой дать новый номер и тут же заказал его. Почти сразу же ему ответили.
     - Генерал Блэйр Рутвен?.. У меня есть новости для вас... Новости и хорошие, и плохие. Ваша дочь здесь. Но вам будет стоить пятьдесят тысяч долларов, чтобы ее получить. - Яблонский замолчал и погрузился в слух, покручивая маузер на указательном пальце и улыбаясь как всегда. - Нет, генерал, я не Джон Тальбот. Но Тальбот здесь, рядом со мной. Я убедил его, что разлучать отца и дочь бесчеловечно. Вы знаете Тальбота или слышали о нем. Убедить его было невероятно трудно, и это убеждение обошлось в пятьдесят тысяч.
     Улыбка вдруг пропала с лица Яблонского, оно приняло холодное и жестокое, почти брезгливое выражение. Вот он каков, этот Яблонский. Но голос его, однако, оставался мягким и терпеливым, как будто он уговаривал ребенка:
     - Знаете что, генерал? Я только что услышал тихий щелчок в трубке. Так бывает, когда кто-то любопытный подключается к линии. Мне не нужно никаких слушателей. И никаких записей. У нас чисто приватная беседа. Это касается и вас - ведь вы хотите, чтобы ваша дочь вернулась?.. Конечно... Да... Благодарю вас! И еще прошу вас, генерал, оставьте всякую мысль просить кого-нибудь направить сюда полицию. Через две минуты, не более, нас здесь не будет... Что вы говорите? Отвечайте скорее, прошу вас! - Еще пауза, и Яблонский широко улыбнулся: - Угрожаю вам, генерал? Вымогательство? Кража детей? Полноте, генерал, не будьте таким наивным! Вы нигде не найдете закона, запрещающего нормальному человеку оставить убийцу одного и уйти, даже если этот опасный убийца украл ребенка. Да, я сейчас уйду и оставлю их вместе... Вы торгуетесь за жизнь вашей дочери, генерал? Неужели она не стоит одну пятидесятую долю процента всего, чем вы владеете? Неужели это вся ее цена для любящего отца? Она ведь слышит весь разговор, генерал, что она подумает о вас? Пожалеть какую-то мелочь за нее, за ее жизнь - ведь для вас пятьдесят тысяч - мелочь, крохи!.. Да, конечно, несомненно, вы можете с ней поговорить. - Он кивнул девушке, которая прошла через комнату и схватила трубку.
     - Папа, папочка!.. Да, я, я, конечно, я! Ох, папа, я никогда не думала!..
     - Все, достаточно! - Яблонский зажал ей рот своей широкой ладонью и отобрал трубку. - Удовлетворены, генерал Блэйр? Вы убедились, что это она? - Опять молчание, потом Яблонский радостно засмеялся: - Благодарю вас, генерал Блэйр! Что? Нет, мне не нужны никакие гарантии. Слово генерала Рутвена - достаточная гарантия. - Он снова молчал, слушая, и, когда заговорил опять, сардоническая усмешка, с которой он поглядывал на Мэри Рутвен, исчезла, уступив место выражению искренности, голос его звучал очень сердечно. - Кроме того, хочу сказать, генерал, что, если деньги не будут уплачены, а в доме окажется полиция, ваша дочь никогда больше не сможет говорить с вами... Нет, сомневаться в моем приходе не нужно. У меня просто есть достаточные причины сказать вам это. Итак, пятьдесят тысяч. - Он выпрямился. - Поднимайтесь, Тальбот. Мы имеем честь быть приглашенными в "высшее общество".
     - Угу. - Я остался сидеть. - А потом вы "подарите" меня властям и потребуете еще пятнадцать тысяч?
     - Конечно. Почему бы и нет?
     - Я смог бы дать вам двадцать тысяч отступного.
     - Да ну? - Он с иронией посмотрел на меня: - Носите с собой?
     - Не будьте дураком. Дайте мне неделю, или может быть...
     - Синичка в руках Яблонского лучше, чем журавль в небе. Вставайте и идите. И будьте осторожны: лишние движения для вас очень опасны.
     Он разрезал веревку, связывающую мои руки, и мы вышли через гараж. Девушку Яблонский держал за талию, а дуло пистолета находилось в тридцати дюймах от моей спины. Я не видел, но знал, что это так.
     На улице было очень темно. В нос ударил затхлый запах водорослей - поднявшийся северо-западный ветер пригнал этот аромат с побережья. Пошел дождь, капли его громко стучали по широким листьям пальм. До "Форда" Яблонского, стоявшего рядом с главным зданием мотеля, было меньше сотни ярдов, но и за этот путь мы прилично вымокли. Стоянка в эту пасмурную ночь была пуста, но даже сейчас Яблонский оставил автомобиль в самом дальнем и темном углу. Наверное, считал, что осторожность не помешает.
     Он открыл обе левые дверцы у "Форда" и остановился около задней.
     - Вы первая, леди, забирайтесь и двигайтесь. Поведете вы, Тальбот! - Он захлопнул мою дверь, как только я уселся за руль, проскользнул на заднее сиденье рядом с девушкой и закрыл свою. Потом довольно болезненно пощекотал мне стволом маузера шею у затылка (чтобы я не забывал о нем) и приказал: - Поворачивайте к югу на шоссе.
     Я отыскал и нажал нужные кнопки, завел мотор и тронулся. Проехав пустынный двор мотеля, я повернул направо.
     Яблонский спросил у девушки:
     - Ваш старик живет неподалеку от шоссе? Так ведь?
     - Да.
     - А есть другая дорога, чтобы проехать к нему? Задние улицы, боковые дороги?
     - Есть. Мы можем объехать город и...
     - Ясно. Поедем прямо, и только прямо. Никаких кружных дорог. Тальбот ведь проехал в "Ла Контессу", и все пятьдесят миль до Мраморных Источников никто за ним не следил.
     В безмолвии мы проехали весь городок. Прохожих почти не было: по дороге встретилось всего человек шесть. Я дважды останавливался перед красным светом - единственная пара светофоров в этом забытом Богом городишке, - и оба раза пришлось тормозить. И оба раза ствол маузера упирался мне в затылок. Когда мы выбрались из города на шоссе, дождь разошелся вовсю: он с грохотом барабанил по крыше и капоту, сквозь водопад на ветровом стекле ничего не было видно, "дворники" почти не помогали - мы медленно двигались в этих низвергающихся с неба потоках. Я держал скорость не более девяти миль в час. Свет фар каждой встречной машины почти ослеплял меня - яркое белое пятно во все лобовое стекло еще долго стояло в глазах уже после того, как машина проехала. А капли все стучали и стучали по крыше, стеклам, бортам, и звук этот убаюкивал меня.
     Мэри Рутвен смотрела в противоположное окно, почти вплотную прижавшись лбом к стеклу. Наверное, она хорошо знала дорогу, только не ночью и не в такую погоду. Развилку мы проехали: девушка чуть не просмотрела ее. "Здесь!" - она так резко схватила меня за плечо, что я крутанул баранкой, и машину занесло на обочину. Мне пришлось сделать несколько быстрых движений, чтобы "Форд" снова оказался на дороге. Я успел заметить мелькнувшее через завесу дождя слабое световое пятнышко и проехал вперед около пятидесяти ярдов, прежде чем удалось затормозить. Дорога была извилистая и очень узкая, я с великим трудом развернулся и поехал обратно до поворота. Ненавижу разворачиваться на таких пятачках: того и гляди, колеса сорвутся с обочины и без чужой помощи не обойдешься. Проехав немного по освещенной дороге, я медленно зарулил под освещенную арку, сразу за которой начался маленький тоннель. Проехав его, я почти уткнулся радиатором в широкие ворота из белого металла. Тоннель кончился немного раньше, сейчас автомобиль стоял в небольшом крытом дворике. Слева футов на двадцать тянулась стена, сложенная из известняка; высота ее была не меньше семи футов. Справа была белая лоджия с дубовой дверью посередине. По обе стороны от двери лоджии - окна, занавешенные изнутри. Осмотреться я не успел: все мое внимание сосредоточилось на мужчине, вышедшем из двери в лоджию. Вид его настолько ошеломил меня, что я еле успел затормозить.
     Он словно вышел из сказки о дворецком богатой вдовы. Это было само совершенство, он был безупречен. Ну просто поэма. Даже в высоких сапогах, мерцавших черным глянцем, было что-то поэтическое. Ярко-красные бриджи из бедфордской ткани, такого же цвета мундир, застегнутый до подбородка, перчатки, изящно подсунутые под эполету на левом плече, отделанный золотыми ветвями козырек фуражки - я был просто потрясен. Правда, когда он снял фуражку, волосы не выглядели столь же поэтически - они были жирные и лоснящиеся и давно не видели расчески, но это не столь важно. Гладкое коричневое лицо, широко посаженные черные глаза. Настоящий кавалер из поэмы, не хватает только гвоздики в петлице. Сложение у него было плотное, как и у меня, однако выглядел он стройнее. Он повернулся и взялся за ручку двери, по-видимому, собираясь идти доложить о нас, но в этот момент Мэри Рутвен опустила стекло, а мужчина оглянулся. Когда он узнал девушку, лицо его, до этого суровое и неприступное, озарилось такой яркой и радостной улыбкой, что я даже усомнился, как этот робот, выряженный во все красное, может так улыбаться.
     - Это вы, мисс Мэри? - Голос был глубокий, чистый и правильный - когда у тебя двести восемьдесят пять миллионов, ничего не стоит найти "пастуха", который смотрел бы за твоим "стадом" "Роллс-Ройсов" и притом имел бы хорошо поставленную дикцию. - Я очень рад видеть вас вернувшейся, мэм. Все ли у вас в порядке?
     - Я тоже очень рада вернуться, Симон! - Ее рука легла на мгновенье на его руку и пожала ее. Но тотчас девушка вздрогнула и вздохнула. - Как папа?
     - Генерал очень нервничали, мисс Мэри. Очень. Но сейчас как будто успокоились. Они просили меня подождать вас. Я сказал, что встречу вас, им беспокоиться не надо. - Он наклонился, заглянул внутрь машины и тут же резко отпрянул.
     - Ты не ошибся: это пистолет, - раздался спокойный голос Яблонского, сидевшего сзади. - И скажу тебе откровенно, сынок, держать его в руке приятнее, чем в кармане, - видишь, какой он большой? У тебя ведь тоже кое-что есть?
     Я быстро взглянул на слугу и понял, что он не ошибся: правая брючина у шофера заметно оттопырилась.
     Яблонский продолжал:
     - Только не вздумай им пользоваться, детка! Эти времена давно прошли. И потом, ты можешь попасть в Тальбота - видишь, он сидит за рулем. А ведь он тоже кое-что стоит! Пятнадцать тысяч бумажек на бочку - и я передам его кому угодно по первому требованию!
     - Не знаю, о чем вы говорите, сэр. - Лицо слуги снова стало совершенно невозмутимым, а голос - сухим и приветливым. - Одну минуту, я позвоню. - Он повернулся, вошел в маленькую прихожую за дверью, снял трубку и нажал на какую-то кнопку. Как только он сделал это, тяжелые ворота беззвучно разъехались в стороны.
     - Не хватает только рва с водой и подъемного моста, - пробормотал Яблонский, когда мы тронулись. - За таким забором можно прятать свои миллионы. Электрифицированные ворота, охрана. Собаки, наверное, и все такое прочее. А, леди?
     Она не ответила. Мы проехали через примыкающий к лоджии огромный гараж. Это был гараж-стоянка без отдельных боксов. Я убедился, что был прав в отношении "Роллс-Ройсов" - два автомобиля были именно этой марки: один песочного цвета, другой - серо-стальной. Кроме них там стоял еще "Кадиллак", но он-то, наверное, служил лишь для поездки в бакалейную лавку.
     Яблонский заговорил снова:
     - Старый добрый волшебник вернулся сюда. Лопух ряженый! И где вы только откопали эту "фею" в мундире?
     - Хотела бы я посмотреть, как вы скажете это ему, не имея с собой оружия! - вызывающе ответила девушка. - Он у нас уже три года. Девять месяцев назад трое в масках напали на автомобиль. В нем были только я и Кеннеди. Все трое были с револьверами. Одного похоронили, двое сидят в тюрьме.
     - Что ж, "фее" повезло, - заметил Яблонский и погрузился в молчание.
     Ведущая к дому асфальтированная дорожка вилась среди густых зарослей молодого дубняка. Темно-зеленые листочки и серые мокрые гирлянды испанского мха то и дело попадали в лучи фар нашей машины, задевали за ее крышу и стекла. Внезапно деревья расступились, и мы выехали на широкую площадку, на которой стройными рядами были высажены пальмы и пальметты. За ними, позади гранитной балюстрады, окруженный посыпанной гравием дорожкой, стоял дом.
     Девушка, кажется, сказала, что это отдельный дом для их семьи. Да, дом был отдельный и годился на семью... этак человек в сто. Он был необъятный, грандиозный. Очень старый, времен войны за независимость, допотопный колониальный домище. Огромное двухэтажное крыльцо с колоннами по бокам, забавная крыша с двумя башнями (я никогда не видел такие раньше), вместо железа на крыше стекло, так что и окна не нужны. Над крыльцом по обе стороны два высоких фонаря с тысячеваттными лампами - темнота осталась позади, здесь было светло как днем. А под фонарями расположились члены приемной комиссии.
     Я совсем не ожидал, что здесь будет приемная комиссия. Мне представлялось, что нас встретит дворецкий, церемонно и учтиво проводит в библиотеку, где, попыхивая трубкой и потягивая виски, греет у камина ноги старик генерал. Но ведь дочь его вырвана только что из рук злодея. Ей грозила смерть. Наверное, не очень-то уместно, когда звенит у двери звонок, потягивать виски у камина. Если только вы не полоумный. Так вот, значит, комиссия.
     Дворецкий тоже здесь был. Он спустился с крыльца, держа раскрытым огромный зонт. Кстати, дворецкий совсем не был похож на дворецкого - я таких дворецких еще не встречал. Скорее всего, он выглядел как хороший гангстер. Или вышибала. Все: осанка, плечи, грудь, взгляд, наклон головы - выдавало в нем профессионала. Он здорово походил на Валентино, того самого громилу-телохранителя, который прозевал девчонку в зале суда. У этого даже нос был сломан точно так же. М-да... у генерала изысканный вкус на дворецких. Или это только по случаю нашего прибытия?
     Однако дворецкий оказался достаточно вежливым и ловким: по крайней мере, я заметил, что еще до остановки автомобиля он подбежал к задней двери, распахнул ее и, поддерживая одной рукой зонтик, проводил Мэри Рутвен на крыльцо, где она с радостью бросилась на шею отцу. Мы с Яблонским остались стоять одни под дождем, нас никто не замечал.
     В этот момент девушка наконец оторвалась от отца, и я успел хорошенько разглядеть его. Он был высок ростом, стар, немного лысоват. Фигура худощавая, но не слишком. Одет в пиджак в серебристую полоску. Цвет пиджака был подобран под цвет волос. Лицо - линкольновского типа: худое, вытянутое, все изрезанное морщинами там, где это было видно, - потому что он носил пышные седые усы и бороду. Он не был похож ни на одного из богачей, которых я встречал раньше, - те были чисто выбриты, коротко подстрижены и, конечно, не так величественны. Да-а... двести восемьдесят пять миллионов что-нибудь да значат... Мне старый Рутвен показался похожим на судью, какого я ожидал увидеть утром в зале суда в Мраморных Источниках, когда я так ошибся.
     - Прошу вас, господа! - приветливо произнес он. Я удивился, подумав, что такое обращение относится, наверное, не ко мне. Не может быть! Это казалось невероятным, но генерал обращался к нам с Яблонским, стоявшим у подъезда. Впрочем, у меня ведь не было выбора: не только маузер Яблонского был нацелен мне в спину - один из стоящих в тени колонны тоже вытащил пистолет.
     Мы прошли холл, выложенный цветной плиткой, и через широкий коридор вошли в большую комнату. Я оказался прав в своих предположениях - это была именно библиотека. В камине весело пылали сосновые чурки. Тонкий запах кожаных переплетов, аромат великолепных "коронас" и доброго шотландского виски сливались в приятное сочетание, заставлявшее чувственно вздрагивать ноздри. Я обратил внимание, что ни у кого не было зажженной сигары. Стены там, где отсутствовали книжные полки, были облицованы полированным буком. Стулья и кресла, обитые темно-золотистой кожей, были расставлены у стен и под окнами, задрапированными бархатными портьерами. Тяжелый ковер бронзового оттенка, расстеленный от стены до стены по всему полу, сильно напоминал поле с густой пшеницей, качаемой ветром, так велико было впечатление от переливающегося ворса. Ворс был такой длинный, что колесики на ножках мебели не были видны.
     - Виски, мистер э... э... э...
     - Яблонский. Не откажусь, генерал, пока нахожусь здесь и ожидаю.
     - Ожидаете... чего, мистер Яблонский? - У генерала Рутвена был спокойный, ровный баритон с выразительной интонацией. Конечно, имея такое состояние, можешь говорить спокойно - тебя будут слушать, не шелохнувшись.
     - Маленькая козочка вернулась домой, не так ли? - Голос Яблонского был почти так же спокоен, как невозмутим тон генерала. - Я жду маленькую бумажку с вашей подписью на ней. Пятьдесят тысяч кругляшек.
     - Да, конечно. - Казалось, генерал удивился, зачем Яблонский еще раз напоминает ему о соглашении. Он встал, подошел к камину и вытащил желтый чек из-под пресс-папье. - Я держал его здесь только затем, чтобы проставить фамилию получателя.
     Мне показалось, что легкая улыбка тронула его губы, но из-за усов и бороды это было незаметно - я не был уверен, что это именно так.
     - И вам не придется беспокоиться насчет моего телефонного звонка в банк, что чек настоящий. Я не привык так делать дела.
     - Понимаю вас, генерал.
     - Ну и конечно, дочь моя для меня гораздо дороже, чем это. Благодарю вас, сэр, что вы вернули ее мне.
     - Благодарю. - Яблонский взял чек, заглянул в него, потом с хитрой улыбкой посмотрел на Рутвена.
     - Ваша запись не в порядке, генерал, - заметил он. - Я просил пятьдесят тысяч, а здесь написано - семьдесят!
     - Поправка, - утвердительно кивнул Рутвен и взглянул на меня. - Я обещал десять тысяч за информацию об этом человеке. Кроме того, я чувствую себя морально обязанным выплатить пять тысяч, обещанных властями. Ведь крупную сумму намного легче выплатить единовременно, чем по частям, правда?
     - Хорошо, а остальные пять тысяч?
     - Ну, это за ваше беспокойство и за удовольствие, которое доставило мне задержание этого человека без вмешательства властей.
     Снова мне показалось, что генерал улыбается в усы.
     - Я ведь могу позволить себе маленькое удовольствие, вы понимаете.
     - Ваше удовольствие - это и моя радость, генерал. Я отправляюсь, с вашего разрешения. Вы уверены, что справитесь с этим парнем? Он преступник, причем хитер, коварен и очень быстр.
     - У меня есть люди, которые справятся с ним. - Было ясно, что генерал имел в виду дворецкого, а не компанию в ливреях, которая толпилась внизу. Он нажал кнопку и, когда в дверях возникла фигура в униформе, приказал: - Будьте добры, Флэтчер, пригласите сюда мистера Виланда и мистера Ройала.
     - Почему бы вам не пригласить их самому, генерал? - Я смекнул, что являюсь центральной фигурой в этой маленькой компании, и, так как меня никто ни о чем не просил, решил, что пришло время выступить лично. Наклонившись к корзине с искусственными цветами на полке камина, я показал на маленький микрофон, замаскированный под декоративную подставку: - Комната прослушивается. Любой из ваших друзей готов прийти на помощь по первому зову. Для миллионера и светского человека у вас довольно странные привычки, Рутвен. - Я осекся было, увидев, как в дверь вошли трое, но тут же добавил: - И тем более странные друзья.
     О друзьях, положим, я выразился не совсем точно. Первый как раз подходил для этого фешенебельного дома. Среднего роста, прекрасного сложения, он был одет в превосходно сшитый костюм и курил сигару длиною в руку. От сигары исходил тот самый аромат, который я почувствовал, едва вошел в библиотеку. Возраст мужчины был чуть больше сорока, волосы темные, виски слегка тронуты сединой. Короткие черные усики украшали гладкое, почти без морщин лицо, покрытое густым загаром. Идеал голливудского героя - представителя "высшего общества": красив, обаятелен, вежлив, предупредителен до мелочей. И только когда он приблизился ко мне, можно было заметить, какая сила и непоколебимость были заключены в нем. Властный, не терпящий возражений взгляд, уверенная поступь, гордая осанка - весь он дышал мощью, физической и интеллектуальной, это был человек-скала, которого невозможно свалить.
     Второй был послабее, если можно так выразиться. Трудно сказать почему, но впечатление было именно такое. На нем был мягкий серый фланелевый костюм, белая рубашка и серый галстук. Он был немного ниже среднего роста, широкоплеч. Лицо бледное, гладкое, прямые волосы, зачесанные назад, были такого же цвета, как у Мэри Рутвен. Сколько я ни приглядывался к нему, так и не смог понять, что делало его слабее первого мужчины. Чего-то у него было в избытке, а чего-то не хватало... Добавлю лишь, что лицо у него было абсолютно бесстрастным, а глаза казались совершенно пустыми. Мне встречались такие лица.
     Термин "слабый" или "сильный" не подходил для третьего, замыкающего шествие. В этой комнате он выглядел так же, как выглядел бы, скажем, Моцарт в клубе любителей рок-н-ролла. Лет ему был двадцать - двадцать два, он был высокий, тощий, с черными полубезумными глазами на мертвенно-бледном лице. Глаза его ни на мгновение не успокаивались, они беспрестанно бегали из стороны в сторону, перескакивали с одного лица на другое, как у заводной куклы. Я не запомнил, во что он был одет, у меня перед глазами стояло только его лицо. Трясущееся лицо алкоголика или завзятого наркомана.
     Я подумал, что, если хоть на сутки этого парня лишить его порошка, он взбесится, как тысяча дьяволов, и разнесет все на свете.
     - Подойдите, мистер Виланд, - обратился генерал к человеку с сигарой, и я в который раз заметил, что голос у него спокойный и добрый. Он кивнул на меня: - Это небезызвестный Тальбот. А это мистер Яблонский, который и привез ее сюда.
     - Рад видеть вас, мистер Яблонский. - Виланд, дружески улыбаясь, протянул ему руку. - Я главный инженер и представитель генерала по выпуску продукции. - "Ха, - подумал я, - ты такой же главный инженер, как я президент Соединенных Штатов". Виланд повернулся к мужчине в сером костюме: - А это мистер Ройал, мистер Яблонский.
     - Мистер Яблонский?! А-а... мистер Яблонский! - Слова не были просто произнесены, они в торжествующем крике сорвались с губ тощего юнца с бегающими глазами. Я заметил, как его рука быстро скользнула за отворот куртки и в ней блеснул револьвер. Теперь его глаза не бегали. Они со злобным выражением сверлили моего конвоира. - Два года я ждал этого дня, два долгих года, - хрипло произнес он и вдруг испуганно спросил: - Черт вас дери, Ройал, в чем дело?
     - Ларри, здесь молодая леди! - Я был готов поклясться, что рука Ройала не двигалась, она не была ни в кармане брюк, ни в пиджаке, однако сомнений быть не могло - что-то металлическое, с тусклым блеском, вдруг резко ударило Ларри по запястью, и револьвер мальчишки со звоном грохнулся на инкрустированный бронзой журнальный столик. "Ну и дела, - подумал я. - Фокусник в цирке не сделает все так быстро, как этот Ройал. Великолепная работа! Даже лучше, чем у Яблонского". - Мы знакомы с мистером Яблонским, - продолжал Ройал мелодичным голосом с мягкими вкрадчивыми интонациями. - Мы с Ларри, по крайней мере. Верно, Ларри? Из-за наркотиков. Ларри шесть месяцев отсидел за это. А поймал его Яблонский.
     - Яблонский? - протянул генерал.
     - Ну да, Яблонский! - с улыбкой кивнул Ройал. - Детектив-лейтенант Яблонский из нью-йоркского отделения по расследованию убийств.
     
     Глава 4
     
     Наступило молчание. Оно было зловещим и длилось так долго, что мне захотелось вскочить и удрать куда-нибудь подальше. Наконец генерал обратился к человеку в смокинге:
     - Что за нелепица, Виланд? - Голос его был сух и бесстрастен, лицо ничего не выражало. - Вы пустили в дом субъекта, у которого не все в порядке. Он неуравновешен, вооружен, в прошлом был судим и отбывал срок. Не понимаю. Что касается офицера полиции, то мог меня, по крайней мере, кто-нибудь предупредить...
     - Успокойтесь, генерал, - вышел вперед Ройал. - Это мое упущение. - Он вежливо улыбнулся. - Я был не совсем точен. Бывший детектив-лейтенант, так бы я выразился, и довольно известный. Самая яркая фигура в управлении в свое время. Наибольшее количество арестов, самый большой процент раскрываемости среди всех полицейских отделений восточных штатов. Но ваша официальная карьера закончилась, не так ли, Яблонский?
     Лицо Яблонского оставалось непроницаемым. Это вовсе не означало, что он ни о чем не думает. Моя физиономия тоже была закрыта на замок, тем не менее меня сверлила мысль, как бы отсюда без последствий сорваться. Все находившиеся в библиотеке слушали генерала и Ройала и на какое-то время обо мне забыли. Я осторожно огляделся. Нет, не все. Валентино, мой случайный знакомый по залу суда, стоял по ту сторону входа и с интересом наблюдал за мной. Со злорадным чувством я заметил, что правая рука его висит на перевязи - я хорошо тогда его пихнул стволом револьвера в локоть. Однако левая была спрятана в карман плаща, и по тому, как она была сжата в кулак, я понял, что Валентино не безоружен. Он прямо-таки рот раскрыл от удовольствия, когда догадался, что я замышляю.
     - Яблонский был главной фигурой во время грандиозного скандала, который лихорадил нью-йоркскую полицию в годы войны, - продолжал Ройал. - Тогда произошло множество убийств, причем погибли важные персоны - и все это на его участке. Ну так вот, почти все он раскрыл. Все знали, какие могучие силы стояли за спиной убийц. Все, кроме Яблонского. Ему было просто наплевать на это. Все, что было у него, - это десять высокопоставленных трупов и ни одной версии. Можно к этому добавить, что среди полицейского начальства у Яблонского было много врагов, которые всячески ему мешали. Это кончилось восемнадцать месяцев тому назад и стоило Яблонскому десятка морщин и сотен седых волос. Припоминаете, мистер Виланд?
     - Да, теперь вспомнил, - кивнул, тот в ответ. - Тогда исчезло шестьдесят тысяч, и он не нашел ни цента, так ведь? И длилось это три года, я правильно говорю?
     - А кончилось полтора года тому назад. Наверное, с тех пор локти кусаете, Яблонский?
     - М-да... а перевоплощение весьма удачное, - холодно заметил Яблонский, глядя на Ройала. - Снова респектабельный горожанин, даже более солидный, чем раньше. Он работает у вас, генерал?
     - Простите, а в чем, собственно, дело?
     - В том, что если это так, то это будет стоить вам на сто бумажек больше, чем вы думаете. Именно такую сумму запрашивал раньше Ройал за венок на могилу ваших или чьих - не знаю - противников. Очень красивые венки, доложу я вам. А может быть, цены поднялись, а, Ройал? И на кого падет теперь ваш выбор?
     Никто не проронил ни слова, Яблонский продолжал:
     - Ройал известен в картотеках полиции в доброй половине штатов, генерал. Его никто не мог поймать, хотя известно о нем все. Это транспортировщик, один из лучших в Штатах. Только транспортирует он не мебель, не продукты, а людей. На тот свет - я имею в виду. Он берет много, но работает великолепно, и не было еще случая, чтобы кто-то из его жертв спасся. Или чтобы кто-то из заказчиков заявил претензию. Он свободный художник, так сказать, но услуги его пользуются огромным спросом, причем у такой респектабельной публики, на которую вы ни за что и не подумаете. И не только потому, что никто еще не заявил претензий. Просто у Ройала железное правило - не оставлять в живых ни одного свидетеля и делать как можно меньше следов. Вот почему очень трудно доказать что-либо в отношении его. Тем не менее много, очень много людей спали бы во много раз спокойнее, если бы знали, что их нет в списках Ройала. - Яблонский потер подбородок тыльной стороной ладони. - Я удивляюсь, в каком качестве он работает у вас, генерал? Может быть, теперь он оставил свое прежнее ремесло и делает что-то другое?
     Впервые с момента нашей встречи у генерала появилось какое-то выражение на лице. Даже не выражение - его трудно было бы заметить из-за бороды и усов, - просто кровь отхлынула у него от лица. Он медленно облизал губы, затем повернулся к Виланду:
     - Вы знали об этом? Правда ли то, что было сказано сейчас?
     - Да, Яблонский сказал основное, - подтвердил Виланд и добавил: - Попросите их пройти в другую комнату, генерал. Нам необходимо переговорить.
     Рутвен кивнул и еще раз взглянул на нас - лицо его было такое же бледное. Виланд повернулся к Ройалу. Тот улыбнулся и произнес без всякого выражения:
     - Вы, двое, идите. Да, Яблонский, оставьте свой пистолет.
     - А если я не сделаю этого?
     - Тогда ваш чек не будет оплачен! - жестко ответил Ройал. - Все слышали достаточно ясно, что вы сказали!
     Яблонский бросил маузер на столик. Ройал, даже не взглянув на него, быстро пошел вперед.
     А "трясун" Ларри, улучив момент, так ткнул револьвером меня в спину, что я вздрогнул и невольно застонал. Никто не произнес ни слова. Я прорычал:
     - Попробуй еще раз сделать это, ублюдок, и дантисту придется целый день потратить на твою поганую рожу!
     Тогда он дважды так же больно ткнул меня дулом в то же самое место, а когда я повернулся к нему, с похвальной быстротой ударил меня стволом в лоб, потом в щеку и, отпрыгнув на два шага, подленько усмехнулся, прицеливаясь мне в голову. Он прямо умолял меня взглядом прыгнуть на него.
     Я быстро взял себя в руки, повернулся и вышел в дверь.
     А там, расставив ноги в тяжелых башмаках, стоял мой "друг" Валентино с пистолетом в левой руке. Он явно ожидал меня. Когда Ройал медленно повернулся и притворил за нами двери в библиотеку, Валентино что-то сказал ему, и тот остановился, загородив мне дорогу, - я полетел на пол от толчка и подножки, потом что-то твердое прошлось мне по ребрам - это был башмак Валентино. Оказывается, у него в носке была металлическая пластина!.. Яблонский помог мне подняться и пройти в следующую дверь. Я оглянулся и внимательно посмотрел на ухмыляющегося Валентино, затем на Ларри. Ничего, братцы. Кто-то ведь будет смеяться последним, правда? Я вошел в комнату. Мы пробыли в ней около десяти минут. Яблонский и я сидели, "трясун" нервно расхаживал около нас, держа в руке револьвер, как будто боялся, что я захочу с ним рассчитаться. Ройал стоял, небрежно опершись о спинку кресла. Все молчали. Наконец вошел дворецкий и пригласил нас обратно. Мы тут же пошли. В коридоре снова стоял Валентино, но на этот раз я увидел, как Ройал подошел к нему и что-то строго сказал, отчего тот сморщился и отвернулся. Я спокойно прошел мимо него. Ройал, видать, был фигурой среди вышибал и телохранителей в этом доме...
     В библиотеке чувствовалась перемена настроений: девушка расслабленно сидела у камина, отблески огня красиво играли на ее волосах цвета спелой пшеницы. Виланд и генерал выглядели успокоившимися и даже заговорщически улыбнулись друг другу. На столике валялась пачка газет. Я обратил внимание на жирный заголовок одной из них: "Разыскивается убийца констебля Слейза и шерифа Ваундза!" Дальше шла моя физиономия в двух стандартах, потом такса за мою поимку. Видимо, для того, чтобы разрядить обстановку, в комнату вошел слуга с подносом, на котором стояли бокалы, графин и сифон с шипучкой. Я обратил внимание на слугу: это был молодой человек, но двигался он так скованно и жестко, словно у него внутри ничего не сгибалось. Вероятно, он был сильно болен. Когда он ставил поднос на столик, казалось, у него трещат все суставы - настолько это выглядело неуклюже. Я смущенно отвернулся, чтобы не показать ему, что видел, как он неловок. М-да... довольно странный случай...
     Однако и дворецкий, и слуга хорошо знали все правила этикета. Слуга, передвигаясь с таким же трудом, наполнил бокалы, дворецкий поднял поднос и начал всех обходить. Девушке он предложил "шерри", затем виски каждому из четырех мужчин, "трясуна" он подчеркнуто не заметил и остановился прямо передо мной. Я с удивлением уставился на его волосатые руки, перевел взгляд на перебитый нос, потом вопросительно посмотрел на генерала. Тот кивнул мне, и я снова посмотрел на серебряный поднос. Гордость не позволяла мне взять бокал, но аромат янтарной жидкости был так привлекателен, а промокшая одежда и боль в боку настолько возбудили мою жажду, что я не выдержал:
     - Прощальный глоток приговоренному, так, генерал? - спросил я, поднимая бокал и глядя поверх него на Рутвена.
     - Пока что даже не осужденному. - Он поднял свой. - Ваше здоровье, Тальбот.
     - Очень остроумно! - усмехнулся я. - А что скажут власти Флориды? Передадут вам пакеты с цианистым калием или пришлют багажом электрический стул для меня?
     - Ваше здоровье, - мягко повторил он. - Вы не приговорены и, возможно, не будете приговорены никогда. У меня есть для вас деловое предложение.
     Я осторожно опустился в кресло. Свело мышцу правого бедра, по которому мне напоследок врезал своей бутсой этот негодяй Валентино. Расслабившись, я махнул рукой в сторону лежавших на столике газет.
     - А это, генерал? Вы, должно быть, знаете все. Все о том, что произошло сегодня, все о моих прошлых подвигах. И после всего этого что может предложить человек вашего круга такому, как я?
     - Предложение очень выгодное. - Мне показалось, что у него покраснели щеки около скул, но голос оставался таким же спокойным и размеренным. - В обмен на маленькую услугу, которую вы окажете мне, я предлагаю вам жизнь.
     - Прекрасное предложение. А в чем состоит эта маленькая услуга, можно узнать?
     - Я не могу в данный момент раскрыть вам все подробности. Это можно сделать... ну, скажем, через тридцать шесть часов. Так вы говорили, Виланд?
     - Да, тогда все будет известно, - согласился тот.
     Чем больше я наблюдал за ним, тем меньше он казался мне похожим на главного инженера по выпуску продукции. Он затянулся своей "коронас" и обратился ко мне:
     - Вы принимаете предложение генерала?
     - Не говорите ерунду. Что мне остается делать в моем положении? И если я выполню задание, что тогда?
     - Вас обеспечат необходимыми бумагами, паспортом, небольшой суммой денег и направят в одну из стран Южной Америки, - ответил генерал. - У меня есть связи.
     "Какого черта, - подумал я. - Документы и путешествие в Южную Америку. Это лучше, чем камень на шею и путешествие на дно Мексиканского залива!"
     - А если я не соглашусь, то...
     - Если вы откажетесь, они забудут о дружеском к вам расположении и передадут вас копам! - с сардонической усмешкой закончил Яблонский. - Вся эта история весьма неприглядна, - продолжал он... - Почему генерал выбрал именно вас? Ведь он может нанять для этой цели практически любого человека! Тогда зачем ему нужен убийца? Какая ему от вас польза? Почему он не хочет отдать негодяя в руки правосудия?
     Он отхлебнул из бокала и задумался ненадолго, потом отчеканил:
     - Генерал Блэйр Рутвен! Моральные устои Новой Англии своей строгостью известны всем. Но они существуют не для людей типа Рокфеллеров. У них другая мораль. Она очень дурно пахнет! С помощью этого человека вы хотите обделать темные дела, генерал. Иными словами, эта рыбка у вас для мутной воды. Очень темной и очень мутной. Одному Богу известно, что вы замышляете. Бог вам и будет судьей. Что до меня, то я ни за что бы в это не поверил!
     - Я никогда в жизни не совершал и даже не замышлял бесчестного поступка! - с достоинством ответил генерал.
     - Боже мой! - с укором воскликнул Яблонский, качая головой. Несколько мгновений он молчал, затем резко произнес: - Спасибо за виски, генерал. Будьте особо осторожны с Тальботом: он может воспользоваться малейшей вашей оплошностью. С вашего разрешения я возьму чек и откланяюсь. Теперь у Яблонского есть пенсионное обеспечение. Я ваш должник.
     Прощайте!..
     Я не заметил, кто подал знак. Скорее всего, Виланд. Опять я не успел углядеть, как Ройал выхватил револьвер, он уже держал его. Яблонский тоже прицелился - у него в руках был крохотный автоматический пистолет с коротким стволом, он был даже меньше моего "лилипута", который остался у шерифа в Мраморных Источниках. Оба - и Ройал, и Яблонский - стоили друг друга: оба держали пальцы на спусковых крючках, и если бы Ройал продырявил Яблонского из своего кольта 22-го калибра, то и Яблонский успел бы всадить в него очередь из своей "игрушки".
     - Вы хотите, чтобы я задержался, генерал? - сквозь зубы спросил Яблонский.
     - Уберите этот чертов револьвер! - крикнул генерал Ройалу. - Яблонский на нашей стороне! По крайней мере, я надеюсь на это. Да, я хотел бы, чтобы вы остались. Но если вы пожелаете, никто не помешает вам уйти.
     - И чего же от меня хотят? - обратился Яблонский к Ройалу и Виланду. - Может быть, генерал, который не совершал и не замышлял бесчестного поступка, рассчитывает, что я должен чем-то заплатить ему за этот чек? Или, в противном случае, он изорвет его в клочки?
     Вопрос попал в цель - генерал опустил глаза. Виланд спокойно ответил:
     - Два дня, Яблонский, только два дня, самое большее - это три. Потом забирайте свои монеты и будьте здоровы. Все, что от вас требуется, - это обеспечить охрану Тальбота, когда он будет выполнять наше поручение.
     Яблонский задумался ненадолго, затем протянул:
     - Да... понял... Видимо, Ройал нужен здесь для более высоких дел: ему надо охранять важную персону, а не смотреть за этим головорезом. Должно быть, Тальбот очень нужен вам, так ведь?
     - Да, верно, - кивнул Виланд. - А учитывая то, что нам рассказала про вас мисс Рутвен, а также то, что мы узнали от Ройала, мы уверены, что вы с Тальботом справитесь. Заодно и деньги ваши будут в полной безопасности.
     - Так-так... Теперь скажите мне: я арестован и обязан смотреть за другим арестантом или же я волен прийти и уйти, когда захочу?
     - Вы слышали, что сказал генерал? - резко ответил Виланд. - Вы свободны. И если захотите уйти, никто вас не задержит и ни в чем вам не помешает.
     - Семьдесят тысяч за караульную службу! - хмыкнул Яблонский.
     - Тальбот должен быть в такой же безопасности, как казна в Форт-Ноксе!
     Я успел заметить, как Ройал и Виланд переглянулись и тут же отвели глаза. Яблонский продолжал:
     - Но я беспокоюсь за эти семьдесят тысяч по другой причине. Я понимаю: если кто-нибудь узнает, что Тальбот здесь, мои монеты плакали. Все, что я получу, - это десять лет строгой изоляции за укрывательство убийцы. - Он, прищурившись, посмотрел на Виланда, потом на генерала и вкрадчиво спросил: - Где гарантия, что никто в этом доме не проболтается?
     - Не проболтается никто! - твердо ответил Виланд.
     - Шофер живет снаружи? - как бы невзначай поинтересовался Яблонский.
     - Снаружи, - подтвердил Виланд. - Пожалуй, это неплохая идея избавиться от...
     - Нет! - порывисто крикнула девушка. Она вскочила на ноги, сжав кулачки.
     - Никаких идей! - твердо произнес генерал. - Кеннеди остается, мы вполне уверены в его порядочности.
     Виланд повернулся к генералу, но тут опять вмешалась девушка.
     - Симон не продаст! - заявила она безапелляционно. - Я пойду и предупрежу его.
     - Симон? - удивленно протянул Виланд. - Какой Симон?
     - Симон Кеннеди, шофер и слуга генерала! - Она сделала несколько шагов и вдруг остановилась прямо перед Виландом, стройная, уверенная в себе, даже непреклонная. Вот когда заговорила кровь многих поколений тех, кто прибыл сюда на "Мэйфлауэре". Да еще двести восемьдесят пять миллионов, стоящих за ней! Она отчеканила: - Вы самый отвратительный человек из всех, кого я когда-нибудь знала! Я ненавижу вас! - И вышла, хлопнув дверью.
     - Моя дочь слишком переутомлена от всего пережитого, - поспешно сказал Рутвен. - Она...
     - Забудем об этом, генерал. - Голос Виланда был вежлив и спокоен, как всегда, но сам он выглядел уставшим. - Ройал, вы можете показать Яблонскому и Тальботу их комнаты. Восточный конец нового крыла. Все уже приготовлено.
     Ройал слегка поклонился и повернулся, собираясь идти, но Яблонский поднял руку.
     - Минуту! Работа, которую вы собираетесь поручить Тальботу, в этом доме?
     Рутвен взглянул на Виланда и покачал головой.
     - Тогда где же? - потребовал Яблонский. - Если этот красавчик будет где-нибудь в сотне миль отсюда и его кто-нибудь опознает, нам придется расстаться с ним. Тем более тогда плакали мои денежки. Я считаю, что имею право знать немного больше, чем мне сейчас известно, генерал.
     Снова генерал и Виланд быстро обменялись взглядами, причем последний едва заметно наклонил голову.
     - Думаю, что мы можем вам сказать, - начал генерал. - Работа предстоит на Х-13 - моей буровой вышке в заливе. - Он слабо улыбнулся. - Пятнадцать миль от берега - кругом вода. Никто не сможет его случайно увидеть, мистер Яблонский.
     Яблонский удовлетворенно кивнул, не сказав ни слова. Я уставился в пол, не смея поднять глаза. А Ройал сказал мягко:
     - Ну, пошли.
     Я допил свое виски и поднялся. Тяжелая дверь, ведущая в библиотеку, была настежь распахнута в коридор, и Ройал, держа револьвер в руке, встал около нее, давая возможность пройти мне вперед. Ну что ж, ему лучше знать. А может, моя хромота заставляет двигаться медленнее. Но люди могут и ошибаться.
     Валентино в проходе не было. Я прошел в коридор и, полуобернувшись, остановился у края двери, как будто ожидая, когда Ройал покажет мне, куда идти дальше. Потом, вложив все силы в удар, я толкнул дверь подошвой правого башмака.
     Ройал попал точно между косяком и дверью. Попади туда только голова, череп раскололся бы как орех, но в проеме оказались и плечи. Правда, удара вполне хватило и так - он со стоном выронил револьвер, который откатился в проход на пару ярдов; я наклонился за ним, схватил за ствол и начал выпрямляться, как вдруг услышал, что позади меня кто-то прыгнул. Рукоятка револьвера пришлась Ройалу куда-то по лицу - я не углядел, куда метил. Он, как подрубленное дерево, со стоном рухнул на пол. Мне понадобилась пара секунд, чтобы отпихнуть его в сторону и перехватить оружие, но этих двух секунд вполне хватило и Яблонскому. Я просчитался снова. Резким ударом ноги он выбил кольт у меня из рук, да так, что тот откатился футов на двенадцать. Я бросился ему в ноги, но он, как кузнечик, отпрыгнул в сторону, поднял колено и успел поддать мне так, что я еще быстрее вылетел через коридор в дверь. Повторять нападение было поздно: маузер Яблонского смотрел мне точно в переносицу.
     Я, опустив голову, медленно поднялся на ноги. Прибежавшие на шум генерал и Виланд (с оружием в руке) успокоились, увидев меня под дулом пистолета. Виланд наклонился и помог стонущему Ройалу принять сидячую позу. У него была длинная, быстро набухающая кровью рана под правым глазом - завтра из-за синяка глаз будет не виден. Через какие-нибудь полминуты Ройал встряхнул головой, вытер тыльной стороной ладони кровь с лица и медленно огляделся. Глаза его остановились на мне. Я ошибался, когда говорил, что глаза его были совершенно пустые. Сейчас, глядя ему в лицо, я не заметил ни пустоты, ни безразличия. Я увидел в них, вернее даже почувствовал, свежий запах сырой земли на только что отрытой могиле.
     - Я вижу, что действительно нужен вам! - весело сказал Яблонский. - Никогда бы не подумал, что кто-то мог выкинуть такую штуку с Ройалом и остаться после этого в живых. - Он сунул руку в боковой карман, вытащил пару изящных наручников и ловко защелкнул их у меня на запястье. - Остались от старых времен, - извиняющимся тоном произнес он. - Может быть, нужно проволоку или цепь, чтобы приковать его к стене? - улыбаясь, спросил Яблонский.
     - Наверное, достаточно и этого, - механически ответил Виланд. Видно, он еще не мог опомниться, как вдруг такое могло произойти с его лучшим стрелком и охранником.
     - Прекрасно! - Яблонский взглянул на Ройала. - Можете не запираться на ночь, я присмотрю за Тальботом.
     Ройал нахмурился, переводя взгляд с меня на Яблонского. Да, взгляд у него вполне осмысленный - я увидел там не одну, а даже две моих могилы.
     Слуга с перебитым носом провел нас наверх, потом по длинному коридору в дальний конец дома, вытащил ключи, отпер дверь и впустил нас внутрь. Это и была спальная комната, обставленная немногими, но роскошными предметами: мраморный умывальник в углу, современная кровать из красного дерева вдоль одной стены. В противоположной, левой, стене была дверь, ведущая в соседнюю спальню. Слуга достал второй ключ из кармана и отпер ее. Там висело большущее зеркало почти во весь стенной проем и стояла старинная железная кровать с никелированными шарами. Казалось, она была сделана из рельсов - такой прочной она выглядела. Как я понял, это и было мое ложе на эту ночь.
     Мы вернулись в первую комнату.
     Яблонский протянул руку.
     - Ключи, пожалуйста.
     Слуга замешкался, исподлобья поглядывая на него, потом выпрямился, протянул ему связку из двух ключей и собрался уходить. Однако Яблонский загородил ему дорогу и ласково промурлыкал:
     - Вот мой маузер, дружок. Хочешь, он тюкнет тебя в темечко два раза?
     - Я боюсь, что не понимаю вас, сэр!
     - Сэр, говоришь? Приятно слышать. Даже не думал, что ты учился хорошим манерам по Алькатрасу. Еще один ключ, дружище. Тот, который открывает дверь в спальню Тальбота с другой стороны!
     Слуга нахмурился, отдал третий ключ и исчез. Какие бы манеры он ни изучал, однако на наружную дверь все-таки налетел. Яблонский усмехнулся, нарочито громко задернул шторы, тщательно проверил стены - нет ли щелей, в которые можно подглядывать, - и подошел ко мне. Раз пять или шесть он стукнул кулаком по краю кровати и массивному стволу пальмы, стоявшей в кадке, потом по стене, по креслу - в комнате стоял грохот. Потом сказал, шумно отдуваясь:
     - Вставай, дружок. Это тебе маленькое предупреждение, чтобы ты не вздумал выкинуть со мной такую же штуку, как с Ройалом. И запомни: если ты хоть пальцем пошевельнешь, я тебя еще не так отделаю. Тебе небо с овчинку покажется, так и знай, мерзавец!
     Я и не собирался шевелиться, как, впрочем, и Яблонский; оба мы тщательно прислушивались. Тишина в проходе была неполной: за дверью слышались простудные хрипы слуги с перебитым носом и его плоскостопное шарканье. Наконец этот соглядатай Виланда протопал по ковру у лестничной площадки, и все смолкло.
     Яблонский достал из кармана ключ, бесшумно отомкнул и снял с меня наручники и спрятал их в карман. Потом пожал мне руку, да так крепко, словно собирался переломать пальцы. Я также пожал ему руку и в ответ на его улыбку тоже растянул рот до ушей. Мы закурили и начали осторожно осматривать комнаты, разыскивая спрятанные микрофоны, места для которых было более чем достаточно...
     
     Ровно через двадцать четыре часа ярдах в четырехстах от ворот генеральского дома я сел за руль автомобиля. Это был такой же спортивный "Шевроле-корветта", как тот, украденный мною накануне, в котором я с Мэри Рутвен удрал от погони. В замок зажигания был вставлен ключ.
     Весь этот долгий день и вечер небо было совершенно безоблачным. Для меня этот день был и в самом деле очень долгим: пролежать двенадцать часов одетым и прикованным к кровати в комнате с закрытым окном, где температура доходила до 100° по Фаренгейту, - после такой тепловой обработки поневоле будешь двигаться медленнее, чем черепаха на Галапагосских островах. У меня прямо мозги расплавились. Яблонский принес мне обед, потом устроил показуху для генерала, Виланда и Ройала, как он крепко сторожит меня и как он меня слегка отделал. Это он сказал "слегка". На самом деле для усиления эффекта он меня всего заклеил пластырем: подбородок, обе скулы, щеку. Выглядел я красиво, ничего не скажешь! Но моя внешность не шла ни в какое сравнение с Ройалом. Вот уж кто в самом деле вернулся из боя! Ему еле хватило пластыря, чтобы замаскировать огромную шишку на лбу. Правый глаз почти закрылся, скулу венчал лилово-красный синяк. Что и говорить, над Ройалом я поработал славно! Однако я хорошо понял, несмотря на отсутствующее выражение в его единственном открытом глазу, что он не успокоится до тех пор, пока в свою очередь всласть не поработает надо мной.
     Ночной воздух был прохладен и свеж. С моря тянуло запахом соли. Я убрал верх и откинулся в кресле так, чтобы встречный ветерок хоть немножко продул меня: голова была очень тяжелая. Было совсем не жарко, но я проспал часов восемь сверх моей допустимой нормы и сейчас расплачивался за это. В то время я и не думал, что продрыхну так долго; я вспомнил Яблонского, эту бестию с точно приклеенной улыбкой, который полночи стережет мою пустую спальню с тремя ключами в кармане. Я нащупал в своем кармане дубликаты этих ключей, которые Яблонский каким-то чудом ухитрился достать или подобрать, - черт его знает, этого экс-детектива-лейтенанта, наверное, он сделал это утром, когда ездил зачем-то в Мраморные Источники. Бог с ним, с Яблонским. Лучше бы он позаботился как следует о себе, чем о других, тем более о таких, как я. Ему-то сейчас куда труднее приходится - только сидеть и ждать.
     Последние лучи светло-вишневого цвета растаяли в тишине. Сумерки загустели, и над ленивым покрывалом Мексиканского залива зажглись первые звезды...
     Я заметил промелькнувший справа от дороги неяркий зеленый огонек. Проехал второй такой же, а перед третьим я круто свернул и осторожно спустил "Корветту" на узенькую насыпь. Ярдов через тридцать я остановил автомобиль, почти упершись бампером в грузного мужчину, державшего в руке зажженный фонарик, - фары я погасил чуть раньше.
     Он подал мне руку (я никак не мог перестроиться на темноту) и, ни слова не говоря, повел по деревянным сходням на маленькую пристань, с другой стороны которой плавно покачивалось что-то большое и темное. Глаза мои уже немного привыкли к мраку, я ухитрился ухватиться за леер и без посторонней помощи мягко спрыгнул на кокпит.
     Низенький толстяк поднялся, приветствуя меня:
     - Мистер Тальбот?
     - Он самый. Капитан Займес, если не ошибаюсь?
     - Джон. - Маленький человечек хихикнул и объяснил, слегка картавя: - Мои мальчики смеются, когда слышат такое обращение, они спрашивают: "Капитан Займес, в каком состоянии ваш океанский лайнер, готов ли он следовать в Иокогаму?" Ну просто маленькие дети. - Займес вздохнул с оттенком грусти и закончил: - Так что просто Джон будет вполне достаточно для капитана маленькой "Матапаны".
     Я посмотрел поверх головы, стараясь разглядеть его "мальчиков". Хотя было темно - еле виднелась узенькая полоска горизонта, - тем не менее я определил, что "мальчики" были ростом не менее шести футов и сложены весьма крепко. Да и "Матапана" оказалась не такой уж маленькой. Все матросы были греки, шхуна тоже была греческой. Даже если она и закладывалась здесь, то строил ее определенно какой-нибудь живущий во Флориде грек: он достаточно уверенно и ярко выразил себя в этом судне для ныряльщиков - ловцов губок. Взглянув на его изящные борта, высоко задранный нос, даже сам старина Гомер ни на йоту не усомнился бы, что судно - прямой потомок древних галер, бороздивших когда-то волны Эгейского и Левантийского морей. У меня в душе шевельнулось чувство спокойствия и благодарности судьбе, что я попал на борт такой посудины, да к тому же с таким экипажем.
     - Прекрасная ночь для работы, - заметил я.
     - Может быть. А может быть, и нет, - без всякого энтузиазма ответил он мне. - Во всяком случае, это не та ночь, которую бы выбрал Джон Займес...
     Я не уловил, что он имел в виду, и переспросил:
     - Слишком ясно, что ли?
     - Не в этом дело. - Он обернулся, быстро сказав что-то по-гречески, после чего матросы кинулись отдавать швартовы. Капитан опять повернулся ко мне: - Простите, что говорю на чужом языке, но вся троица здесь не больше полугода. Это мои ребята. Они больше не захотели нырять: слишком тяжело и очень мало платят. Тяжелая, даже очень тяжелая работа. Мы написали в Грецию, чтобы приехало несколько молодых парней. - Помолчав немного, он сказал: - Мне не нравится погода, мистер Тальбот. Слишком красивая ночь.
     - Так и я о том же! - удивился я.
     - Нет! - он энергично покачал головой. - Чересчур красивая. Видите, как спокойно. И что бриз дует с норд-веста - это очень плохо. А какое красное, прямо кровавое, солнце было на закате? Это тоже плохо. А маленькие волны, что качают "Матапану"?
     - Я слышал, что здесь совсем не бывает волн или раз-два в году.
     - Верно, но я не о том. К хорошей погоде волна поднимает и опускает судно каждые три секунды, самое большее - четыре. А сейчас? - Он пожал плечами. - Двенадцать секунд, а может быть, и все пятнадцать. Сорок лет я плаваю в Тарпоньей бухте. Я знаю эти воды, мистер Тальбот. Я соврал бы, если бы сказал, что кто-то другой знает эти места лучше меня. Будет большой шторм.
     - Большой шторм, говорите? - Фантазия моя разыгралась не на шутку. - А было предупреждение об урагане?
     - Нет, не было.
     - А эти признаки всегда бывают перед ураганом?
     Капитан пожал плечами.
     - Не всегда, мистер Тальбот. Однажды, что-то лет пятнадцать тому назад, было штормовое предупреждение, а по погоде и волне этого совершенно не скажешь. Ну, рыбаки с Южных Кокосовых островов наплевали на все и ушли в море. Пятьдесят человек погибло... Но если в сентябре есть такие знаки, шторм будет обязательно. Он всегда приходит.
     "Да, - подумал я, - никто не сообщил мне ничего хорошего за эти два дня". Я спросил:
     - А когда он придет?
     - Через восемь часов, через двадцать четыре, через сорок восемь - никто не знает, - со вздохом ответил шкипер. Он показал на запад, на набегавшие черно-маслянистые волны: - Но придет оттуда. Ваш спасательный жилет внизу, мистер Тальбот...
     Через два часа плавания - это составляло тринадцать миль - мы приблизились к этому треклятому шторму. Мы двигались полным ходом, но "полный" ход на "Матапане" только назывался так. Около месяца тому назад двое гражданских инженеров переделали выхлоп на подводный, поставив вдобавок промежуточный глушитель; они выполнили свою работу великолепно, теперь выхлоп мотора был не громче приглушенного шепота. Но вместе с тем тяга мотора и скорость уменьшились почти вдвое! Но и этого при усилившейся качке мне хватало за глаза, как, наверное, и тем двум умникам-инженерам... Чем дальше мы шли по освещенному звездным светом заливу, тем больше и глубже были провалы между волнами, тем безнадежнее казалось мне наше положение. Но, как говорится, я сам выбрал себе карту, и мне с ней предстоит играть...
     Луны не было. Постепенно исчезли и звезды - тучи черной простыней затянули небо. Начался дождь, несильный, но холодный и нудный. Джон Займес дал мне брезентовый плащ, чтобы укрыться; на "Матапане" была и рубка, но я не имел ни малейшего желания забираться туда.
     Должно быть, меня слегка укачало и я задремал, потому что, очнувшись, я не услышал шума капель по моему дождевику - небо прояснилось снова.
     Кто-то потряс меня за плечо. Это был капитан.
     - Вот она, мистер Тальбот, Х-13.
     Я выпрямился, ухватившись за мачту, - качка стала просто невыносимой, пока я спал, - и посмотрел в направлении его вытянутой руки. Не было никакой нужды показывать рукой - на расстоянии полумили Х-13 заслоняла собой все небо.
     Рассмотрев ее хорошенько, я отвернулся, потом посмотрел снова. Она была на месте, хоть я и молил Бога, чтобы она сгинула с глаз моих, эта проклятая вышка! Жизнь для меня значила не так уж много, но жить-то мне хотелось, должно быть, потому что я страстно желал находиться сейчас за тысячу миль. Я просто испугался! Если это конец пути, то как не хочется сходить с "Матапаны"! Помоги мне, Господи!
     
     Глава 5
     
     О подобных вышках, построенных в море, я слыхал и раньше. Мне даже рассказывали ее устройство и указывали размеры люди, которые такую вышку возводили. Но это все равно что объяснять на пальцах фермеру, никогда не бывавшему в городе, как выглядит и как устроен небоскреб, настолько действительность отличается от рассказа. Я смотрел на Х-13 и не мог в это верить. Это было грандиозное угловатое и неуклюжее страшилище, каких я раньше никогда не видел. В нем было что-то нереальное, как в романах Жюля Верна или в повести про марсиан и их корабли.
     На первый взгляд в мерцающем свете звезд она производила впечатление какого-то сказочного леса из труб, торчащих прямо из моря. На половине высоты от уровня воды эти трубы были охвачены огромной массивной платформой, которую все они как бы пронзали. Справа, на самом краю этого леса, начинаясь от платформы и упираясь в небо, в сказочной паутине перемычек и балок стояла сама буровая, увенчанная волшебными гирляндами разных огней - рабочих, стояночных, предупредительных для самолетов. Наверху покачивался громадный подъемник.
     Я не из тех, кто, не веря тому, что видит, старается ущипнуть себя: дескать, не сон ли это? Сейчас мне очень хотелось встряхнуть головой и прогнать это страшное видение - впечатление было такое, словно на пустом месте перед вами вдруг вырос огромный злой джин. Трубы, как мне рассказывали, были массивными металлическими сооружениями огромных размеров; каждая из них в состоянии выдержать вес в несколько сотен тонн; здесь я насчитал не менее четырнадцати таких труб, по семь с каждой стороны. Самым удивительным оказалось то, что эта чудовищная платформа была подвижной: все сооружение буксировалось в море; по прибытии на нужное место трубы, высота которых была больше уровня подъемников, загонялись глубоко в дно, после чего на них монтировалась эта самая платформа весом около пяти тысяч тонн и на ней - жилое помещение, буровая, машины, причем платформа рассчитывалась так, чтобы при самом жестоком урагане волны до нее не доставали.
     Все это мне рассказывали, но одно дело знать и совсем другое - увидеть воочию.
     На мою руку легла чья-то рука, и я вздрогнул. Я совсем забыл, где нахожусь.
     - Ну и что вы об этом думаете, мистер Тальбот? - Это был шкипер. - Нравится, а?
     - Да, прекрасная вещь! И сколько эта малютка стоит? Хотя бы приблизительно?
     - Четыре миллиона долларов. - Займес пожал плечами. - Может быть, четыре с половиной.
     - Веселенькое предприятие, - заметил я. - Четыре миллиона капиталовложений!
     - Восемь, - поправил меня Займес. - Человек не может так просто прийти и начать бурить, мистер Тальбот. Сперва надо купить участок морского дна, пять тысяч акров - три миллиона долларов. Затем бурить - милю, а может, и две мили глубины. И то, если повезет, но может статься и так, что надо перебираться на другое место, и не один раз!
     "Восемь миллионов долларов, - подумал я. - "Пустяк"! Правда, неизвестно, окупятся ли эти восемь миллионов? Риск велик. Я слыхал, что геологи ошибаются значительно чаще, чем угадывают. Генерал Блэйр Рутвен готов выбросить такую сумму на ветер! Какой же, однако, куш он может сорвать в случае удачи? Да еще учитывая, что это человек с такой репутацией, человек "высшего света", который запросто может обойти законы! Конечно, все подготовлено (а это совершенно очевидно), и никто ни к чему не придерется! Меня прямо дрожь пробрала от этой мысли! Я обернулся к Займесу.
     - Можем мы подойти и пришвартоваться? Вплотную?
     - Как захотим, так и сделаем. - Он указал на ближайшую сторону гигантского сооружения: - Видите судно, стоящее вдоль стенки?
     Я нечетко разглядел в темноте что-то узкое и длинное, футов этак двести пятьдесят, длиной, совершенно незаметное рядом с громадой вышки - мачта судна еле достигала половины высоты платформы буровой.
     - Не помешает ли оно нам, Джон?
     - Вы имеете в виду, что нам из-за него не пристать? Так мы обойдем его и пристанем с южной стороны. - Он тронул руль, и "Матапана" отвернула от стенки, направляясь в проход, огибающий Х-13 в южном направлении. Вскоре "Матапана" коснулась края полосы, освещенной прожекторами и лампами, установленными на платформе вокруг подъемника.
     Даже на расстоянии четверть мили мы ясно видели фигурки людей и различали приглушенный рокот - работали компрессор и дизель, - несмотря на шум волн, мы хорошо слышали их. Мне очень понравилось, что на вышке есть люди. Я раньше как-то не думал, что работа здесь будет вестись круглосуточно, и ожидал увидеть пустой и темный каркас, где живет какой-нибудь сторож, а здесь даже мотор "Матапаны" не был слышен из-за шума на буровой.
     Судно начало лавировать, потом повернуло к юго-западу, подставив борт крутой и короткой волне. Нас тут же начало забрызгивать, и я быстро промок. Я забрался под навес около рулевого, закурил последнюю сигарету и взглянул на шкипера.
     - Вон то судно, Джон, как часто оно ходит?
     - Не знаю. По-моему, не очень. Это судно используется для перевозки груза и как силовая установка. Оно привозит продукты, увозит отходы, а также снабжает топливом буровую. Если вы присмотритесь повнимательней, мистер Тальбот, то увидите, что это как бы маленький танкер. Сейчас он привез соляр для дизелей и, возможно, дает энергию на вышку. Обратно он может везти нефть.
     Я выглянул из-за края навеса. Да, очень похоже, что это и в самом деле танкер. Мне встречались такие суденышки во время войны. Приподнятые, с неглубокой осадкой и голой, почти без надстроек палубой, они после небольшой переделки машинного отделения включались в состав флота в качестве заправщиков судов каботажного плавания. Меня очень заинтересовало утверждение Займеса, что у этой посудины свободное расписание, а сейчас она никуда не отплывает.
     - Мне нужно попасть на это судно, Джон. Можно? - спросил я. Мне совсем не хотелось перебираться на судно, но я понял, что должен это сделать. Мысль о том, что здесь может быть корабль, более или менее постоянно готовый к плаванию, не приходила мне раньше в голову; я сразу же смекнул, что это может оказаться для меня самым важным в создавшейся ситуации и требует очень внимательного изучения. - Так можно или нет? - повторил я вопрос.
     - Но... но мне приказано доставить вас прямо на вышку, мистер Тальбот!
     - Правильно. Так и надо. Но попозже. Можете вы пристать или нет?
     - Попытаться можно. - Капитан Займес сильно нахмурился. - Плохая ночь, мистер Тальбот. Очень плохая ночь!
     Он говорил мне это, когда я с трудом удерживался на качающейся палубе. Держа на юго-запад, мы плыли напротив середины длинной стороны платформы вышки, и я увидел, что массивные стальные ноги, поддерживающие ее, расположены совсем, не так симметрично, как я представлял себе раньше. Между четвертой и пятой колоннами был промежуток футов этак в полтораста...
     Платформа здесь имела уступ, опускавшийся значительно ниже главной палубы буровой; тонкая, ажурная стрела крана, расположенного на этой платформе, находилась на уровне верхушек колонн, поддерживающих вышку. А танкер был пришвартован прямо под платформой к колоннам, закрывая проем между ними и прихватывая пролет у двух перекладин.
     Минут через пять шкипер снова повернул судно на запад, направляясь к южной стороне буровой. Держать точный курс на беспорядочной толчее волн было очень трудно. "Матапану" прилично болтало на зыби, и мы себя чувствовали совсем не здорово. Это неудобство кончилось только тогда, когда Займес устремил "Матапану" на северо-запад, прямехонько в крайнюю с юга колонну. Мы оставили нос танкера футах в сорока слева от себя, правым бортом чуть не чиркнули по этой чертовой ноге - колонне и наконец с облегчением очутились прямо под платформой.
     Один из матросов - черноволосый грек с бронзовым от загара лицом (звали его Эндрю) - быстро прошел на нос судна и, с завидной сноровкой проделав, все необходимое, надел на кнехт петлю из толстенного манильского каната. Капитан, маневрируя судном, выбрал слабину троса и сейчас удерживал его в легком натяжении - даже качка и та значительно уменьшилась. Все было сделано очень тихо и аккуратно. По-моему, нас еще никто не видел и не слышал.
     - Пожалуйста, как можно скорее! - озабоченно-просяще произнес Джон. - Я не знаю, сколько мы будем в состоянии ждать. Я очень волнуюсь: вот-вот придет настоящий шторм!
     "Что ж, - подумал я, - все мы озабочены и все мы волнуемся. Но волнение капитана не такое уж, страшное - сиди себе и жди или укройся от волны хотя бы вот за этим танкером. И больше никаких забот - никто не собирается проламывать тебе череп, никто не думает привесить тебе на шею сорокафунтовый камушек и отправить на дно Мексиканского залива. А мне ведь это обещали..."
     - Капитан Займес, вам совсем не надо волноваться, - произнес я успокаивающим тоном. - Самое большее - это полчаса.
     Потом, сбросив плащ, надел верхнюю часть гидрокостюма, которая до этого была привязана у меня на груди, оттянул резиновый воротник, расправил манжеты на запястьях, натянул на плечи лямки кислородного аппарата, застегнул поясные пряжки, защелкнул маску за плечевой ремень, взял плащ и осторожно переступил через борт резиновой лодчонки, которую команда к этому времени надула и удерживала рядом с "Матапаной".
     Эндрю уже сидел на другом краю этого хлипкого сооружения, держа в руках страховочный линь. Как только я устроился, он, перехватывая руками борт "Матапаны", быстро переместил лодчонку ближе к носу, прямо под мрачную громаду платформы. Управлять резиновой лодочкой на такой зыби - очень трудное занятие, а управлять ею против волны, по-моему, невозможно вообще. Однако молодой грек каким-то чудом выгребал в нужном направлении.
     Я негромко скомандовал "стоп", и Эндрю развернул лодку носом к волне. Затем чуть подработал веслами, и корма лодчонки мягко ткнулась, в нависавший во мраке борт танкера. Света не было: громада платформы не давала ему пробиться вниз, и нам приходилось действовать на ощупь. Правда, в платформе был квадратный люк, через который пробивались лучи от фонарей, установленных на стреле крана, но свет от них выхватывал лишь узкое пятно на палубе судна далеко впереди нас. Я разглядел вертикальный трап, который спускался из люка, - металлические ступени с поручнями, заключенные в железную клетку, - что-то типа пожарной лестницы. Наверное, его можно было опускать при приливе и отливе.
     Все было словно по заказу: ночь, мрак, ни души вокруг - дай Бог, чтобы это везение продолжалось. Я вытащил фонарик и ступил на палубу. Медленно шел я в темноте, ощупывая леер, натянутый перед нефтяными танками. На корме чуть виднелся какой-то мерцающий огонек. Ни стояночные, ни ходовые огни судна не горели. Что касается рождественской иллюминации на стреле крана, то из-за платформы ее свет сюда просто не попадал.
     Я дошел до сдвижных дверей, ведущих на высокий полубак. Рассчитывая, что качка поможет мне сдвинуть створку, я повернул верхнюю и нижнюю защелки и в такт с подъемом судна толкнул дверь вниз. Так и вышло: я смог просунуть в дверь голову и плечо. На палубе полубака были свалены бочки, бухты тросов, веревочные концы, деревянные клинья, цепи - словом, все, что требуется в работе боцманской команде. Для меня здесь ничего интересного не было. Задвинув дверь, я захлопнул защелки и двинулся мимо танков на корму. Тут было еще беспорядочнее и страшнее: открытые люки, трубы любых мыслимых размеров и веса, идущие как вдоль борта, так и поперек судна, огромные клапаны и кинкеты со штурвалами для управления, грязные, причудливой формы вентиляторы и многое-многое другое. Черт ногу сломит! Настоящие вирджинские джунгли, только из железа! Я мужественно продирался через них, не встречая ни трапа, ни ограждающей решетки.
     На корме, вообще-то говоря, тоже не было ничего интересного. Почти все пространство занимала рубка. Одна переборка рубки имела иллюминаторы, два из которых были открыты. Я сунул голову в один из них и посветил фонарем. Машины. Две. Одна в рабочем состоянии, другая под чехлом. Обе на верхней палубе? Интересно!
     Эндрю терпеливо ожидал в своей скорлупке. Я скорее почувствовал, чем увидел, его вопрошающий взгляд и покачал головой. Не то чтобы покачал, а просто мотнул головой, когда стал напяливать маску и этот дурацкий резиновый полушлем. Он сразу все понял, потому что кинулся помогать мне. Лодчонку так сильно болтало и било о борт танкера, что мы оба, держались за его борт, - у каждого оставалась свободной только одна рука. С помощью Эндрю я обвязал вокруг талии брасовый конец (страховочно-сигнальный шнур) и взял в рот загубник. Даже с таким пустяковым делом мы провозились не менее двух минут.
     В кислородном аппарате замкнутого типа я мог погружаться на глубину не более двадцати пяти футов. Нефтевоз имел предельную осадку пятнадцать футов, так что беспокоиться мне было не о чем. Подводный поиск на страховочном конце, или на "привязи", как его окрестили, оказался намного легче, чем я предполагал: на глубине пятнадцати футов волнение почти не ощущалось. Эндрю ослаблял или выбирал брасовый конец так, как будто находился рядом со мной и видел каждое мое движение. И где он научился этому - ведь он же совсем молодой!
     Я дважды тщательно осмотрел всю подводную часть нефтевоза, обратив особое внимание на каждый из двух килей, установленных по бокам. Когда я делал второй обход, то на половине пути столкнулся нос к носу с огромным угрем, который приплыл на свет и начал тыкаться своей отвратительной пастью, унизанной страшными зубами, в стекло фонаря; я несколько раз включил и выключил свет. Страшилище тихо убралось восвояси. Это было единственное, что заслуживало внимания за оба подводных обхода.
     Пятнадцать минут тяжелого подводного поиска в кислородном снаряжении вымотают кого угодно. Когда я вернулся к надувнушке и перевалился через борт, то почувствовал, что сильно устал. Но я очень хорошо знал, что на усталость права не имею. Я облазил весь этот проклятый мазутовоз и сверху и под водой! Так выложиться - и не найти ничего! Какое-то опустошение нашло на меня. Усталость, подавленность. Очень хотелось закурить. Я подумал о веселом треске дров в камине, горячем кофе и неиссякаемом стаканчике в дружеской вечерней беседе. Где они! Д этот черт, скалящий зубы, Герман Яблонский, дрыхнет сном праведника в необъятной кровати в генеральских апартаментах!
     Я сдернул маску, скинул аппарат, стряхнул ласты с онемевших ног, снял гидрокостюм и забросил все это на палубу танкера. Через три минуты, промокший до нитки, но одетый, как положено, в прорезиненный плащ и сапоги, я поднимался по вертикальному трапу на верхнюю палубу буровой, которая находилась надо мной в доброй сотне футов. Небо заволокло тучами, звезды исчезли, впрочем, толку от них было немного; мне подумалось было, что ослаб свет огней на верхней палубе вышки, но это мне только показалось - просто они были очень далеки. Через некоторое время я почти добрался до цели, оставался какой-то десяток футов до люка в верхней платформе. Здесь ступени были ярко освещены мощным прожектором. Так, ну а вдруг кто-то посмотрит через люк, что я ему скажу? Что я, дескать, второй инженер с танкера и что меня мучает бессонница? Как я очутился здесь и какую правдоподобную историю смогу придумать, когда вокруг моих резиновых сапог вода стекает с резинового плаща, а вместо манишки - резиновый воротник? Сам я был безоружен, но за последнее время утвердился во мнении, что любой из тех, кто связан с генералом Рутвеном или с Виландом, просыпаясь утром, прежде чем надеть подштанники, нацепляет кобуру с револьвером. Определенно, все, кто попадался мне, были вооружены.
     Ну а если на меня здесь сейчас наставят оружие? Спускаться по ста тридцати ступенькам обратно? Любой дурак, совсем не умеющий стрелять, прихлопнет меня не торопясь. А там внизу, на палубе танкера, - клапаны, трубы, штурвалы - одним словом, мягкая перина, на которую я грохнусь с этого огороженного трапа! Короче, заключил я, любой мало-мальски благоразумный человек сейчас же слезет вниз и забудет об этом трапе.
     Но я поднялся и вылез на верхнюю палубу. Здесь никого не было. Трап выходил в будку, огороженную с "трех сторон: с одной стороны были перила и край платформы, с двух других - высокие Железные перегородки. Четвертая сторона открывалась прямо на палубу, где был установлен кран, Я увидел освещенную площадку и услышал голоса людей, находившихся не далее чем футах в тридцати от меня, - они возились с механизмом крана. Конечно, я не пошел и не затесался к ним в середину. Я высмотрел себе убежище - закуток, прикрытый куском стальной переборки с дюжиной приваренных к ней ступенек. На последнем дыхании я поднялся по этим ступеням, переполз несколько ярдов открытого пространства и очутился за громадной перекладиной в тени колонны. Теперь-то я мог спокойно наблюдать всю панораму на буровой. В сотне ярдов на север на большой приподнятой платформе находилась собственно буровая вышка, казавшаяся отсюда еще более громадной. На палубе рядом с ней была кабина управления и люди, копошившиеся вокруг нее; под платформой, как я предположил, находились дизель-генераторы и жилье командования. Меньшая платформа (я прятался на ней), расположенная к югу от большой, была совершенно пустая и имела лишь леерное ограждение от падения в море. Зачем она? Что-то шевельнулось у меня в памяти... Ага! Мэри Рутвен говорила, что отец иногда пользуется вертолетом, чтобы попасть на вышку. Значит, это и есть площадка для него.
     На верхней палубе, между северной и южной платформами, почти у меня под ногами несколько человек с помощью подъемника на гусеничном ходу грузили большие бочки в ярко освещенный проем в переборке перед суеверной платформой. Нефть необходимо перекачивать наверх, на бочках была надпись "Мад" - это специальная химическая смесь солей бария, которую используют для ускорения затвердевания под давлением цемента в скважине. Здесь, на верхней палубе, было много таких навесов, где хранились бочки. Большинство бочек было открыто; по-моему, именно здесь надо искать то, что мне нужно. Я перебрался на край южной платформы, нашел трап и спустился на верхнюю палубу между северной и южной платформами. Вообще-то, здесь не требовалось осторожности и скрытности: верхняя палуба была пуста. Меня беспокоило лишь одно - время, чертово время, оно слишком быстро шло, и погода - полчаса назад ветер дул в два раза слабее, чем сейчас. А что, если капитан Займес плюнет на все и отчалит на своем "океанском лайнере" без меня? Со мной, без меня - мне необходимо остаться здесь: возвращение на берег равнозначно невыполнению задания. Я стиснул зубы и направился к первому хранилищу.
     Дверь была закрыта на тяжелую металлическую Щеколду, но замка не было. Я отодвинул щеколду, толкнул дверь и вошел вовнутрь. Темно. Я нажал кнопку фонаря. Хранилище около сотни футов длиной. На полупустых стеллажах по обе стороны от прохода лежали трубы, свинченные друг с другом так, что они занимали почти всю длину склада. Труб было немного - три или четыре дюжины. На каждой трубе перед стыком была полукруглая выборка, как будто кто-то зубами выгрыз половину толщины металла. Кроме труб в складе не было ничего. Я потушил фонарь, вышел наружу и захлопнул дверь. Когда я взялся за щеколду, тяжелая рука опустилась на мое плечо.
     - Ищешь, дружок? - Низкий, хриплый, довольно грубый голос. Что-то ирландское почудилось мне в нем. Я медленно повернулся. Впрочем, не так уж медленно, резко запахивая полы плаща, как будто пытаясь получше закутаться от пронизывающего ветра и начавшего моросить мелкого дождя, слегка блестевшего в лучах прожекторов. Это был невысокий коренастый мужчина средних лет с помятым лицом, на котором равно могло появиться добродушное или свирепое выражение. Сейчас оно склонялось к свирепому, но не вполне. Я решил рискнуть.
     - Да, вы не ошиблись, задавая мне такой вопрос. - Я и не пытался скрыть свое британское произношение, даже слегка подчеркнул его. Присущий образованным людям правильный английский акцент вызывает обычно меньше подозрений, чем сюсюкающий американский сленг. - Главный инженер посоветовал мне разыскать старшего бурового мастера. Это вы? И как вас зовут?
     - Голли! - рявкнул он так, словно хотел крикнуть: "Пошел вон!" - но передумал в последний момент, видимо, мой аристократический тон все же подействовал на него. - Мистер Джерольд послал тебя разыскать меня, а?
     - Да, именно так. Неприятная ночь, не правда ли? - Я натянул поглубже поля зюйдвестки. - Я вам, парни, совсем не завидую и...
     - Если он послал тебя за мной, - прервал он меня, - какого черта ты шляешься здесь и суешь нос куда не надо?
     - Почему? Я увидел, что вы очень заняты, и решил, так как он считает, что потерял здесь, то я посмотрю и...
     - Кто потерял и где? И что потерял? - Он глубоко вздохнул, начиная терять терпение.
     - Генерал. Генерал Рутвен. Свой чемоданчик с очень важными и срочными бумагами. Вчера он делал инспекционную поездку и был на вышке, прямо вот здесь, где я стою сейчас, когда получил страшное сообщение и...
     - Какое сообщение?
     - Он узнал, что его дочь похищена. Он улетел на вертолете, а чемодан со всеми бумагами оставил здесь.
     - Я понял. Говоришь, очень важные?
     - Исключительно важные. Генерал хватился его, как только вошел в дом. Чемоданчик довольно крупный, крокодиловой кожи, имеет желтую монограмму С. С. Ф.
     - С. С. Ф.? Ты же сказал, что чемодан генерала?
     - Бумаги генерала. Он пользовался моим чемоданом. А я - Фарнборо, его личный секретарь для конфиденциальных поручений. Мне думалось, что буровые мастера вышек должны знать секретаря генерала по ведомостям и прочим бумагам.
     - С. С. Ф., говоришь? - вся подозрительность и свирепость исчезли с его лица. - Случайно, не Клод Сесиль?
     - Одно из моих имен в самом деле Клод, - спокойно ответил я. - По-моему, имя неплохое. - Я угадал - это был ирландец - у него очень быстро сменилось настроение.
     - Виноват, мистер Фарнборо. Не берите в голову, не надо обижаться. Хотите, я и мои ребята поможем вам искать?
     - Буду очень обязан вам.
     - Мы будем здесь через пять минут.
     Он отправился давать команду своей бригаде. Но меня уже не интересовали результаты поиска - моим единственным желанием было смыться с платформы как можно скорее. Конечно, здесь не было никакого чемоданчика и вообще мне уже все стало ясно: бригада буровой оставляла все на вышке незапертым с непринужденностью людей, не имеющих никаких подозрений и не боящихся ничего. Я даже не стал "заглядывать в другие склады, потому что совершенно успокоился, обнаружив, что в любой момент смогу попасть в любое из этих хранилищ. Несмотря на то что в пятнадцати милях отсюда все вопросы и данные по работе вышки тщательно засекречивались, мастеру-ирландцу и в голову не придет какое-нибудь подозрение. Есть такой тип людей, которые, один раз уверившись в тебе, уже никогда не подумают плохое. Кстати, такие люди легко узнаются при первой же встрече. Буровой мастер Голли был как раз из этой породы.
     Я мог сейчас спокойно подойти к трапу, спуститься на танкер и исчезнуть, но это было бы глупостью. Поиск чемоданчика не идет ни в какое сравнение с розысками мистера Фарнборо. Они могут подумать, что я упал за борт, - включат все прожектора и в несколько минут обнаружат "Матапану". И даже если я буду на борту судна, мне нельзя покидать окрестности вышки - ведь я не нашел то, что искал. Кроме того, на берег пойдет депеша, что на Х-13 побывал неизвестный, который назвался личным секретарем генерала. Откуда генералу знать, что это был я? Последует приказ удвоить бдительность, никого на вышку не пускать и т. д.
     Так, теперь другой вариант. Предположим, поиски окончатся. Мастер рассчитывает, что я пройду с ним на вышку к жилым помещениям, чтобы сообщить мистеру Джерольду о неудаче поисков. Тогда путь для отступления на танкер через люк будет отрезан. А мастеру рано или поздно придет в голову поинтересоваться, как я попал на вышку. Он ведь сообразит, что несколько часов на вышку не прибывал ни вертолет, ни судно. Из чего следует, что я нахожусь на Х-13 давно. Но если я нахожусь давно, почему я так медлил с поисками весьма срочных бумаг в оставленном чемодане?
     Как и следовало ожидать, поиски закончились безрезультатно. Двери были закрыты, щеколды задвинуты. Буровой мастер направился ко мне, но в это время в кабине зазвонил телефон и он бросился к нему. Я отступил в тень и застегнул все пуговицы плаща. Это не могло вызвать подозрений: ветер крепчал и холодный дождь хлестал под углом градусов сорок пять по верхней палубе.
     Мастер повесил трубку и повернулся ко мне:
     - Извините, мистер Фарнборо, ничего нет. Вы уверены, что он оставил его именно здесь?
     - Несомненно, мистер... э...
     - Каррен, Джей Каррен... Ну, так его здесь нет, вы сами видите. И мы не можем больше искать. - Он поежился под своим блестящим клеенчатым плащом. - Пора топать и раскручивать эту чертову трубу.
     - Вот как? - удивился я.
     Он осклабился и пояснил:
     - Надо вытаскивать бур и менять его.
     - В такую ночь и в такой ветер? Это, должно быть, займет очень много времени?
     - Да, время уйдет. Часов шесть, если все будет хорошо. Этот бур сейчас находится на глубине две с половиной мили, мистер Фарнборо.
     Я изобразил на лице удивление, хотя внутренне совершенно успокоился. Столько времени работать в такую погоду! Это потруднее, чем искать чемоданчик!
     Он собрался уходить. Его люди уже выкатили подставки для труб и монтировали их на северной платформе.
     - Пойдемте, мистер Фарнборо?
     - Прошу прощения. - Я хмуро улыбнулся. - Я бы посидел вон там у трапа. Мне надо придумать, как сообщить генералу. - На меня нашло вдохновение. - Вы же говорили с ним только что. Одному Богу известно, как я оправдаюсь перед ним!
     - Да. Трудновато. Не завидую вам. - Слова были просто делом вежливости, голова его была занята тем, что делали рабочие на платформе.
     - Будьте осторожны, - добавил он.
     - Да, конечно. Благодарю вас.
     Я понаблюдал, как он перебирался к, вышке и как он начал командовать. А еще через пару минут я был в надувнушке и через пять минут - на борту "Матапаны".
     - Как вы долго, мистер Тальбот! - ругался капитан Займес. Его маленькая подвижная фигура, подпрыгивающая вокруг меня, чем-то напоминала мне скакавшую на плоту обезьяну из детского мультфильма. Было темно, шум машины "Матапаны" стал значительно громче, чем перед моим уходом. Что же, это естественно - сейчас обороты были увеличены не только для того, чтобы ослабить натяжение швартового троса, но и затем, чтобы четко держать судно против волны, - нос то и дело погружался в воду, хотя брызгоотбойник еще не перехлестывало. Подставлять борт было уже нельзя: волна была высокая и короткая, так что иногда даже оголялся винт, который тут же завывал каким-то особенным воем.
     - Как, удачно? - прокричал капитан Займес мне в ухо.
     - Нет.
     - Что ж, ничего не поделаешь, надо срочно уходить.
     - Десять минут, Джон. Только десять минут! Ужасно важно!
     - Нет, мы должны сейчас же отчаливать. - Он поднял руку, чтобы скомандовать молодому греку, стоящему на носу, отдать швартовы, но я схватил его за руку.
     - Неужто боитесь, капитан Займес? - Я отчаялся уговорить его.
     - Да, я начинаю бояться, - с достоинством ответил он. - Все умные люди знают, когда настает время бояться, а я себя дураком не считаю, мистер Тальбот. Сейчас такой момент, что только сумасшедшие не могут бояться. А у меня шестеро детей.
     - Ну а у меня трое! - У меня не было ни одного, если честно признаться. Более того, я и женат-то не был.
     Мы довольно долго простояли в кромешной тьме, держась за мачту. Никто не проронил ни слова - слышен был лишь свист ветра в снастях, стук дождя да шум машины. Я решил переменить тактику.
     - От этого зависят жизни людей, капитан Займес. Не спрашивайте больше ни о чем. Скажу лишь, что люди могут и погибнуть, если капитан Займес не согласится подождать еще десять минут.
     За долгую паузу, в которую слышался только шум капель, стучавших по моей шляпе и плащу, я успел подумать: "Неужели все сорвется? Что же придумать еще?" - когда услышал в ответ:
     - Хорошо. Десять минут, и ни секунды больше.
     Я напялил гидрокостюм и ласты, надел прибор, надежно обвязался брасовым концом и взял в рот загубник. Почему-то опять пришел на ум Яблонский: наверное, храпит на своей трехспальной постели. Черт с ним! Я подождал, когда гребень особенно большой волны, поднявшей "Матапану", пройдет к корме и нос судна опустится, и шагнул вперед, схватившись за швартовый конец между "Матапаной" и колонной.
     Перехватывая руками трос, я перебирался к перекладине - она была не далее двадцати футов от носа "Матапаны", - но даже на таком небольшом расстоянии не представляю, как бы я добрался до нее без маски и загубника, я бы захлебнулся: меня все время захлестывало. В последний момент я не рассчитал - колонна была где-то рядом, - и я ударился об нее плечом и грудью. Я выпустил из рук трос и схватился за поперечную перекладину, но это оказалась труба для перекачки соляра из танкера - она была примерно такого же диаметра. Все это делалось в темноте при слабом отсвете фонарей около подъемника вышки. Я снова схватился за швартовый конец и попытался обследовать стальную колонну слева, со стороны моря. Это оказалось нелегким делом. Каждая волна, поднимавшая нос судна, натягивала канат и прижимала мою руку к металлу колонны, да так крепко, что я боялся, как бы мне не раздавило пальцы. Наконец, когда волна пришлась мне прямо в спину, я отпустил швартовый конец, перевернулся в воде на голову и, подобно цейлонским ныряльщикам, пошел вниз, освещая колонну. Эндрю аккуратно потравливал брасовый конец. Десять футов, двадцать - ничего нет. Тридцать - ничего, тридцать пять - ничего, черт возьми! Сердце мое стало давать перебои, голова закружилась: я погрузился значительно ниже допустимого для кислородного снаряжения предела. Я всплыл до пятнадцати футов, уцепился за какую-то железку и отдышался.
     Истекли пять из отпущенных мне минут. Время безжалостно уходило. Но должен же он быть на этой буровой! Именно на ней! Сам генерал сказал об этом, а у него не было никакого резона врать.
     Что же тогда делать? Если его нет на борту танкера, нет под ним, то где же он? Я был готов поклясться, что хорошо проверил нефтевоз и сверху и снизу, хорошо проверил и платформу. Но если его нет на платформе, значит, он может быть под ней. А если он находится под ней, следовательно, должен быть трос или цепь, крепящие его к колонне. Их-то мне и следует искать!
     Я стал быстро соображать, какую из четырнадцати колонн они могли использовать. Почти с полной уверенностью можно отбросить те восемь ног, на которых покоилась платформа с самой буровой вышкой: слишком много народу было на ней, слишком много света, лишних глаз, может, даже снастей для ловли рыбы, привлеченной светом прожекторов, - словом, много опасностей.
     Значит, надо искать под платформой для вертолетов, где сейчас болталась на привязи "Матапана".
     Так, теперь этот ряд колонн - надо выделить наиболее вероятные. Черт возьми, у меня остались какие-то минуты! Проклятье, скорее, скорее! Ряд, обращенный наружу, не годится (к нему швартуются суда), опасно, внутренний ряд - возможно, даже очень возможно...
     Средняя колонна. К ней пришвартована "Матапана". Я ее облазил хорошо, там ничего нет. Остается две. Которая из них - правая или левая? Времени почти не оставалось. Левую обследовать легче: мой брасовый конец проходит мимо нее, на правую же уйдет много времени. И надо искать глубже, глубже!
     Я вынырнул, дважды дернул линь, чтобы Эндрю ослабил натяг, уперся ногами в нос судна и оттолкнулся, как мог, к левой угловой колонне.
     Вместо толчка получилось что-то очень робко-неуклюжее - я понял, почему капитан Займес боялся: ветер и волны превратились в сплошную стену, перемешанную с клочьями пены. Но у капитана Займеса было все-таки сорокафутовое судно с мотором в сорок лошадей. Справлюсь ли я сам? Поясные грузы не помогали мне - они превратились, в тяжелые вериги, не дающие возможности ни на шаг продвинуться к колонне, - а ведь до нее было всего пятнадцать ярдов. Не помню, как добрался до колонны, но я сделал это.
     Снова выждав момент, я опять встал на голову и ушел под воду. Сейчас это оказалось намного легче. Случайно моя рука нащупала ряд глубоких канавок с острыми краями, которые тянулись по колонне вертикально вниз. Я сообразил, что эта нарезка сделана для зацепления с зубчатым колесом, которое поднимает или опускает колонну. Больше на колонне не было ничего. Я промахнулся и здесь...
     Вырезы чем-то напоминали ступеньки, вырубленные в скале. Я быстро заработал ластами и ушел на большую глубину. Уши болели от давления, снова закружилась голова, противная сладость ощущалась во рту - нет, ничего похожего нет, только одни ступени. Я пошел наверх.
     Немного не доходя до поверхности, остановился передохнуть и подумать. Я был в отчаянии, тело отказывалось повиноваться мне, я с ужасом чувствовал, что и последний шанс мною использован. Не так уж много мне осталось жить. А может быть, уйти футов на пятьдесят и сбросить аппарат? Я в изнеможении прислонился головой к колонне.
     Внезапно вся усталость слетела с меня, как будто ее и не было! Огромная стальная нога, уходящая на дно, "пела"! Все кругом было мертво, мрачно, темно, но стенка колонны определенно звучала низким тоном. Я сорвал шлем и, съежившись от воды, хлынувшей под маску и воротник, прижал ухо к металлу. Колонна вибрировала с определенным звуком, хорошо отдававшимся у меня в голове. Наполненная водой труба не может так вибрировать. Но она дрожала и гудела, вне всякого сомнения! Значит, внутри колонны воды не было, там был воздух! Воздух! Я вспомнил, где слышал такой звук. Он часто встречался мне в моей прошлой профессии - это был шум, с которым работает четырехцилиндровый воздушный компрессор, и в данный момент такой компрессор работал внутри огромной колонны глубоко под водой на дне Мексиканского залива в пятнадцати милях от берега! Это было вне всякого здравого смысла, какая-то навязчивая идея. Я отстегнул пряжку нагрудного ремня аппарата и упер ее одним концом в трубу, - прижавшись к другому ухом. Казалось, что вибрирующая и подрагивающая стенка трубы передает чей-то настойчивый, требовательный голос, пытающийся что-то сообщить мне, что-то очень срочное и важное, что мне следует выслушать. И я слушал. Полминуты, наверное, если не целую минуту. Я слушал - и все вокруг изменилось и наполнилось самым точным и ясным смыслом. Это была разгадка, разгадка, о которой я и мечтать не мог. Это был ответ на все мои вопросы. И когда я почувствовал, что это, может, быть, ответ, когда я решил, что это, несомненно, ответ, тот ответ, который я чудом нашел, и когда я понял, что половина задачи решена, - тогда я отбросил все сомнения.
     Я трижды резко рванул брасовый конец, и дальше все понеслось с пугающей быстротой. Сильные руки буквально вырвали меня из воды, я лишь отталкивался и уворачивался от острых кромок борта и шлепнулся на палубу, как мешок с углем. Отстегивая лямки аппарата, я услышал, как рявкнул капитан Займес, командуя отдать швартовы. Взревела машина, "Матапана" рванулась назад, потом сделала поворот, чуть не зачерпнув бортом волну, и легла на обратный курс.
     Минут через десять, когда я уже снял гидрокостюм и обсыхал около ревущего и пышущего жаром дизеля и когда по жилам еще растекалось тепло от второго стакана коньяка, ко мне спустился капитан Займес. Он ласково улыбнулся, то ли оттого, что я наконец на борту, то ли просто успокоился, но на лице его больше не было озабоченности и недовольства. Да и судно почти не качало на попутной волне. Он глотнул коньяку, с удовольствием крякнул и наконец, впервые после моего возвращения, обратился ко мне:
     - Удачно или нет?
     - Удачно. - Я почувствовал легкое угрызение совести. - Большое спасибо, капитан Займес!
     Он буквально расплылся.
     - Вы удовлетворены, мистер Тальбот, и я очень рад! Но благодарить надо не меня. Нет. Давайте поблагодарим нашего друга, который видит всех нас, всех ловцов губок, вообще всех тех, кто выходит в море!
     С этими словами он чиркнул спичку и зажег фитилек маленькой керамической, похожей по форме на лодку, лампадки, установленной перед застекленным образом Святого Николаса. Я с кислой миной посмотрел на него. Я понимал его благочестие и уважал чувства, но подумал, что все-таки он зажег лампадку слишком поздно...
     
     Глава 6
     
     В два часа ночи капитан Займес пришвартовал "Матапану" к тому самому деревянному пирсу, от которого мы отчаливали. Было темно, так темно, что не отличить море и берег, к тому же дождь со страшной силой барабанил по крыше рубки. Мне надо, было немедленно идти. Я должен был без сопровождения конвоя вернуться сейчас в дом, встретиться и переговорить с Яблонским. Но прежде всего мне надо было обсохнуть: весь мой багаж остался в "Ла Контессе", а пиджак и брюки на мне были, мягко выражаясь, сыроватые. Зайти обсохнуть было некуда. Генерал обещал сообщить подробно о моей предстоящей работе через тридцать шесть часов. Тридцать шестой час истекал сегодня в восемь утра. Я позаимствовал на судне длинную клеенчатую накидку от дождя (она была сшита из двух полос и, была больше похожа на смирительную рубашку), пожал руку Джону и всей его славной молодежной команде, поблагодарил за все и ушел.
     В четверть третьего утра после короткой остановки у телефонной будки я припарковал "Корветту" у того же бордюра, где и взял ее, и зашлепал по лужам к дороге, ведущей к генеральскому дому. Прохожих не было - те, кто жил на этой уединенной окраине Мраморных Источников, избегали прогулок по берегу моря, да еще в такую погоду, предпочитая им автомобильные поездки. Мне то и дело приходилось шагать через ручьи, текущие от середины шоссе к обочинам. Удивительно, как я до сих пор не промочил ноги.
     Миновав будку перед туннелем, где, по моим предположениям, жил привратник, я подошел к шестистворчатым воротам, причем теперь я знал, что вторая планка на крайней справа створке при нажатии включает электрический звонок у сторожа-караульного, - здесь люди жили другой жизнью, во многом отличающейся от жизни простых смертных. Пройдя шагов тридцать по шоссе, я протиснулся через еле заметный проход в красной живой изгороди, окружающей дом. В двух ярдах за этой изгородью, совершенно за ней незаметная, стояла опоясывающая дом стена примерно такой же, восьмифутовой, высоты. Гребень стены был щедро усыпан осколками стекла, залитыми цементом. Вообще-то ни изгородь, ни стена не служили своему прямому назначению: они вовсе не оберегали дом от тех, кто любит проникать мимо ворот, - я узнал от Яблонского, что так поступает большинство богатых людей, желающих устроить себе уединение от любознательного мира. Веревка, привязанная к ветви старого могучего дуба, росшего вплотную к стене, висела там, где я ее оставил. С великим трудом взобравшись в своей смирительной рубашке из клеенки наверх, я отвязал веревку и тщательно замаскировал ее среди веток и листвы: не очень-то я рассчитывал, что она пригодится, но кто знает? На всякий случай ее необходимо убрать подальше от глаз мистера Виланда и его ищеек. Но что было действительно опасно в генеральских владениях, причем совершенно невидимо снаружи, - это проволочный забор в пять рядов позади стены, причем средний ряд - из колючей проволоки. Злоумышленник, естественно, наступит на первый ряд, перелезет через второй и попытается проползти под колючками третьего. Правда, первый и второй ряды - я это узнал от Яблонского - также были связаны с сигнальным звонком. Я сумел увернуться от коварных стальных струн; преодолел колючий ряд и остальные два. Правда, Эндрю мог оплакивать свой клеенчатый дождевик: он теперь годился только в утиль.
     Под деревьями, тесно скученными за проволочным забором, было абсолютно темно. Фонарик у меня был, но я поостерегся пользоваться им - мне и так было известно, что впереди находится летняя кухня, поэтому, чтобы попасть в дом, надо оставить ее справа. Мне нужно пройти незамеченным всего двести ярдов - какие-то четверть часа.
     Я крался так же, как тот слуга с перебитым носом по половицам, когда подслушивал нас с Яблонским в спальных комнатах. Правда, я имел перед ним преимущество: у меня не было ни плоскостопия, ни насморка. Я двигался, вытянув вперед руки, пока не стукнулся лбом о ствол дерева - век живи, век учись, - и после этого я стал шарить руками впереди, а не держать их широко растопыренными. Ничего нельзя было поделать с противным испанским мхом, холодным, мокрым и липким, он то и дело шлепал по лицу, но меня беспокоил не он, а сотни веточек и сучков, находившихся под ногами, - как бы не захрустели. Я не шел, а медленно и осторожно подвигал ногу по земле, нащупывая каждый дюйм, и только убедившись, что не раздастся треск, переносил вес тела вперед. Пока что все шло как надо - двигался я довольно бесшумно.
     Минут через десять меня начало серьезно беспокоить, туда ли я иду, и вдруг за стволом и потоками воды, низвергавшимися с неба и с деревьев, я заметил мелькнувший огонек. Огонек мелькнул и погас. Почудилось, что ли? Раньше я за собой этого не замечал. Я пошел еще более осторожно, опустив края шляпы и подняв воротник плаща, чтобы закрыть белевшее лицо, - по-моему, меня можно было обнаружить не далее чем в трех футах.
     Проклятый испанский мох! Он цеплялся своими клочьями за лицо, заставлял щуриться, закрывать глаза, причем как раз в такой момент я мог проглядеть новую вспышку света. Я до того измучился с ним, что готов был встать на четвереньки, и только боязнь, что плащ может громко зашуршать, удерживала меня от этого.
     Снова впереди мелькнул огонек. Он был футах в тридцати, не более, и светил не в мою сторону, он высвечивал что-то на земле. Я сделал два быстрых шага в том направлении: мне надо было выяснить, кто там и зачем он включает свет. Попутно я убедился, что ориентируюсь в темноте достаточно хорошо: летняя кухня была впереди справа, но, к несчастью, она была окружена изгородью с натянутой сверху проволокой, за которую я и задел, делая второй шаг. Она заскрипела, как дверь на несмазанных петлях! Я мягко отпрыгнул назад, но было уже поздно - меня услышали...
     Кто-то тихо вскрикнул, фонарь погас на несколько секунд, потом зажегся снова; на этот раз луч его лихорадочно ощупывал изгородь вокруг летней кухни. Надо сказать, что обладатель фонаря был довольно нервным человеком - другой на его месте прислушался бы хорошенько, нацелил фонарь и высветил бы меня в две-три секунды. А сейчас я спокойненько сделал шаг назад и буквально вжался в дерево, оставив между нами ряд кустарников. Луч то появлялся, то исчезал, то метался от изгороди к месту, где я стоял, но тщетно... Единственное, что мне сейчас очень хотелось иметь, - это револьвер в руках.
     - Светите сюда. - Спокойный, бесстрастный голос, несомненно, принадлежал Ройалу. Луч вздрогнул, успокоился и направился на землю. - Нет, вот сюда, сюда! Ну, я жду!
     - Но я ведь слышал, слышал, мистер Ройал! - Я узнал прерывающийся громкий шепот Ларри, это был он. - Вот здесь! Я слышал!
     - Ну конечно, я тоже слышал. Очень хорошо. Ну и что же?
     По интонации в голосе Ройала было трудно узнать, что он собирается предпринять, и я еще теснее прижался к мокрому стволу. Ройал между тем продолжал успокаивающим тоном:
     - Ночной лес всегда полон шорохов. Жаркий день, холодный дождь, наконец, воображение, галлюцинации и все такое. Поторопитесь, Ларри. Не хотите же вы растянуть работу на всю ночь, да еще под этим чертовым дождем?
     - Послушайте, мистер Ройал! - В голосе зазвучала мольба. - Я слышал, честно говорю вам, что...
     - Внезапный приступ белой горячки, и в такое время? - В резком возгласе Ройала больше не звучало ни капли добродушия. - Господи, с каким же психом я связался! Заткнитесь и делайте то, что я сказал.
     Ларри заткнулся. Я очень удивился тому, что сказал Ройал, потому что знал уже о связи Ларри с Виландом и с генералом, о том, что ему многое разрешалось, о его невыдержанности, на которую все смотрели сквозь пальцы... Странно: если это преступная группа, то она работает за хороший куш. Тогда непонятно, кто же главный в этой компании, кто их заставляет работать? Обычно подбор кадров в таких шайках поставлен лучше, чем в крупных корпорациях, а здесь? Ошибка, неверный ход могут испортить все дело. Большое преступление - это большой бизнес, крупные уголовники одновременно и крупные воротилы, стремящиеся замаскировать все респектабельностью и законностью, причем все дела обделываются втайне, как сейчас, глубокой ночью, вдали от чужих глаз. Если им надо кого-нибудь убрать, такие поручения даются обычно людям типа Ройала - в любой ситуации спокойным и уравновешенным, даже внешне бесстрастным. Что же касается Ларри, то он произвел на меня крайне неблагоприятное впечатление. По моему мнению, надеяться на него было нельзя.
     В углу около летней кухни их было трое. Кто же третий? А... старый знакомый! Дворецкий с перебитым носом! Что-то круг его обязанностей уж слишком широк - намного шире, чем у слуг в лучших домах Новой Англии. Чем же они занимаются? Ларри и дворецкий работали лопатами. Копают, что ли? Ройал светил им фонарем, но так осторожно, что и в десяти ярдах ничего нельзя было разобрать. Полагаясь больше на слух, нежели на зрение, я определил, что они засыпают землей какую-то вырытую яму. Я ухмыльнулся в темноте; они, видимо, прятали что-то чрезвычайно ценное, что надо было закопать немедленно, ведь место, которое они выбрали для этого, было довольно бойкое, самый угол летней кухни - сокровище могло быть обнаружено.
     Минуты через три кто-то из них старательно разрыхлил граблями землю - они тщательно прикрывали следы работы, - потом все трое, оставив на месте лопаты и грабли, ушли в сарай у стены. Через несколько минут они появились снова во главе с Ройалом, освещавшим дорогу фонариком. Они прошли не далее чем в пятнадцати футах от меня, почти по тому месту, где я стоял раньше; сейчас-то крона дуба и этот чертов испанский мох надежно укрывали меня. Они направились к фасаду дома, и мало-помалу их приглушенные голоса стихли. Потом появилась полоса света из проема, дверь громко хлопнула, наступила темнота, и все смолкло.
     Я не шевелился. Я оставался на своем месте, тихо дыша, прислушиваясь и не двигаясь ни на дюйм. Дождь усилился, его тяжелые капли теперь свободно проникали через листву, под которой я стоял, - можно считать, что теперь я находился под открытым небом. Я не двигался. Холодные струйки пробивались сквозь щели изорванного плаща и стекали по спине к ногам, но я не шевелился. Я чувствовал, как холод и сырость подбираются к коленям, но заставлял себя стоять совершенно неподвижно, словно статуя, разве что статуе было легче - у меня начала нервно подергиваться кожа на животе. Но все равно я стоял не двигаясь, до боли в глазах всматриваясь вперед.
     Прислушиваться было бесполезно. Ветер стонал и завывал в ветвях, дождь барабанил по листве - в такую погоду и в пятнадцати футах не услышишь, как играют в мяч, а не то что чьи-то шаги. Но минут за сорок неподвижного стояния глаза мои настолько привыкли к темноте, что, могли различить любое резкое движение. Движение было, но отнюдь не резкое, а плавное и осторожное. Я думаю, что кому-то очень надоели и ветер и дождь, потому что от дерева, стоящего неподалеку, вдруг плавно отделилась тень и бесшумно двинулась по направлению к дому. Если бы я не наблюдал, до боли в глазах всматриваясь в темень ночи, я мог бы и не заметить ее. Но каким-то шестым чувством я определил, что рядом кто-то есть. Тень плыла беззвучно и тихо, как призрак. Только в отличие от призрака у нее были крепкие руки, стальные мышцы и револьвер в кармане. Это был Ройал. Он нарочно успокаивал Ларри. Ясно, что Ройал слышал скрип натянутой проволоки. Я представил себе, как сразу же после ухода этой троицы кинулся бы к их тайнику, схватил лопату и начал копать! А потом меня тихо уложили бы в другой тайник, неподалеку от первого, а в затылке у меня была бы аккуратная дырочка от пульки 22-го калибра. Меня аж пот холодный прошиб, до того жутко стало! Я тихонько встряхнул головой, когда Ройал удалился. Опять мелькнула полоса света из приоткрытой двери, и опять все смолкло.
     Я должен был пойти и выяснить, что они спрятали, - времени лучше, чем сейчас, для этого не было: дождь был проливной, а ночь темна, как могила в новолуние. Было не похоже, чтоб Ройал вернулся во второй раз, хотя он, со своим коварством и хитростью, безусловно, был на это способен. Но меня выручали здесь два обстоятельства: во-первых, если он решит проверить сад еще раз, ему надо будет привыкнуть к темноте, а глаза привыкают к темноте около десяти минут; во-вторых, надо учесть, что если он уверен в существовании незваного гостя в саду, то фонарем пользоваться не будет. Значит, у меня есть десять минут, и я подумал, что управлюсь за это время. Работали они очень недолго, к тому же я полагал, что Ларри и дворецкий не из тех людей, кто выроет яму глубже хотя бы на одна дюйм, чем это необходимо, и здесь оказался прав. Очень скоро я определил место, где свежеперекопанная земля была слегка засыпана листвой, быстро добрался до сплетенной из прутьев крышки, за которой открылся край ящика из свежеобструганных досок. На все ушло около пяти минут.
     Ящик лежал с мягким наклоном, и проливной дождь моментально смыл всю грязь с дощатой крышки. Я засветил фонарь, опустив его в яму: ни надписи, ни наименования - никаких знаков, что говорило бы о содержимом.
     Со всех сторон ящика были приделаны ручки на петлях. Я схватился за одну из них двумя руками и потянул на себя, но ничего не вышло. Ящик был тяжелый, длиной около пяти футов, а земля оказалась такая сырая и тягучая, что ноги мои по щиколотку ушли в почву.
     Я снова зажег фонарь и настроил луч так, чтобы он высвечивал пятнышко величиной с пенсовую монету, но зато очень ярко, и принялся осматривать поверхность ящика со всех сторон. Никаких защелок, никаких винтов. Все было ровно и гладко... Полазив по ящику еще с полминуты, я нашел, что плотно пригнанная крышка его держится на двух гвоздях, забитых друг напротив друга. Я засунул лезвие лопаты в щель и начал приподнимать крышку. Раздался протестующий скрип выдираемых гвоздей, я поднажал и, оторвав крышку от ящика, приподнял ее на пару футов. Потом осторожно включил фонарик.
     Даже сейчас, неживой, Яблонский все равно улыбался. Спокойной такой улыбкой, как будто дружески укорял кого-то. В переносице виднелась дырочка. Направив туда луч, я увидел, что это тот самый 22-й калибр. Эх, Яблонский, Яблонский! Дважды там, в заливе, я вспоминал о тебе. Я думал, что ты крепко спишь. Ты и в самом деле крепко заснул. Вернее, тебя усыпили. Я еще раз посветил фонариком: лоб у него был бледный как мрамор. Я не стал проверять карманы убитого. Ройал и Виланд наверняка уже постарались. Кроме того, я знал, что Яблонский не держал в карманах ничего, что могло бы скомпрометировать его самого, или его друзей и знакомых, или даже меня...
     Я вытер влагу с его лица, поставил крышку на место и тихо вдавил гвозди рукояткой лопаты, засыпал гроб, разровнял землю и свои следы и посыпал все листвой и ветками. Затем отнес лопату и грабли в сарай и покинул это мрачное место.
     Света у крыльца не было. Я потрогал дверь и оба окна - заперто. А впрочем, почему они не должны быть запертыми? Конечно, их всегда запирают. Да, их держат запертыми, но окна гаража - нет. Никому и в голову не придет, что какой-то псих попытается угнать новенький "Роллс-Ройс", даже если бы он открыл электрозамок на воротах. Впрочем, электрозамок-то как раз и не был закрыт. На верстаках рядом со стоящими автомобилями было разложено такое инструментальное богатство, о котором опытный слесарь мог бы только мечтать.
     Через минуту, сломав пару стамесок, я отодвинул раму окна с другой стороны лоджии. Кажется, оно не было оборудовано тревожной сигнализацией - судя по незащелкнутым шпингалетам, здесь таких случаев еще не было. И у меня не было другого выхода - надо было влезать, и все тут. Рама поднялась почти бесшумно. Я подумал о профессиональных взломщиках: как они аккуратно поддевают фрамугу и проползают под нее, чтобы не задеть охранную проводку. У них это вошло в привычку, должно быть... Я тихонько провел рукой по подоконнику и нащупал провод. Черт возьми, все-таки есть! Лоджия охранялась! Я тихонько перелез через подоконник.
     Я не рассчитывал свалиться на головы спящих или на горку из кастрюль и тарелок - я вскрывал окно с матовыми стеклами. Верно, это была ванная комната. Войдя в коридор, я коротко посветил фонариком: да, лоджия была довольно проста - всего две двери по обе стороны, и обе приоткрыты. Комната напротив ванной оказалась кухней. Ничего интересного. Я тихо выскользнул в коридор, притворив дверь в кухню, нащупал ручку другой двери и очень медленно нажал ее. Дверь поддалась. Это было то, что мне нужно. Я вошел и прикрыл дверь. Тихонько, нащупывая ногами пол и шаря впереди рукой, я двигался туда, где слышалось ровное, спокойное дыхание. Когда до лежащего оставалось фута три-четыре, я включил фонарь и направил луч прямо ему в глаза.
     Ждать не пришлось. Как по мановению волшебной палочки, он вскочил, опершись на локоть и закрываясь рукой от яркого света. Я успел заметить, что даже сейчас, под утро, волосы его выглядели так, словно он причесывал их десять секунд назад; про себя я такого не сказал бы - мои волосы при пробуждении напоминали мокрую швабру, остриженную пьяным дворником с помощью садовых ножниц.
     Он ничего не пытался сделать. Он оказался дисциплинированным, способным и понятливым парнем, который знает, когда надо сопротивляться, а когда нет, тем более будучи ослепленным.
     - У меня 32-й калибр, Кеннеди! - тихо сказал я. - Где ваше оружие?
     - Какое оружие? - Голос был спокойный, видимо он не испугался.
     - Поднимайтесь, - приказал я. Пижама у него была, слава Богу, не коричневая, а синяя - как раз такая мне была нужна. - Идите к двери и стойте там.
     Он подчинился. Я пошарил под подушкой.
     - Вот оружие! - сказал я. Это был маленький автоматический пистолет. Я не знал, какой он системы. - Возвращайтесь, сядьте на кровать.
     Взяв фонарик в левую руку, а пистолет в правую, я быстро оглядел комнату. Одно, окно и то плотно зашторено. Я отошел к двери и включил свет в комнате. Потом сдвинул предохранитель у пистолета. Раздался громкий щелчок, как будто ударил боек, но вышла осечка.
     Кеннеди сказал:
     - Теперь вы безоружны.
     - Оружие ведь у меня?
     - Он не заряжен, приятель!
     - Не болтай вздор! - устало ответил я. - Ты держишь его под подушкой, чтобы пачкать наволочки и простыни в смазке? Твоя подушка такая же пустая, как мой дядя - министр юстиции.
     Я осмотрелся внимательнее. Ухоженное мужское жилье, пустоватое, некомфортабельное, но с хорошим ковром, правда не того класса, что в библиотеке у генерала, пара кресел, столик с арабским узором, маленькая тумбочка и застекленный бар. Я подошел к бару, достал бутылку виски и пару стаканов. Потом посмотрел на Кеннеди.
     - Конечно, с вашего разрешения?
     - Странный вы человек, - холодно сказал он.
     Я сделал глоток, большой глоток. Он очень был нужен мне и был такой вкусный, каким и бывает добрый глоток, принимаемый очень редко. Кеннеди наблюдал за мной.
     - Кто вы, приятель? - спросил он.
     Я совсем забыл, что мое лицо открыто на каких-то два дюйма. Я отвернул воротник плаща и снял шляпу - она стала похожа на бесформенную губку. Липкие, мокрые волосы рассыпались на лоб и виски. У Кеннеди сжались губы, а взгляд принял стальной блеск.
     - Тальбот, - медленно произнес он. - Джон Тальбот. Убийца.
     - Ну да, это я, - согласился я. - Убийца.
     Он оставался очень спокойным, разглядывая меня. Я думаю, десятки мыслей пробегали в его мозгу, но на лице его не было заметно ничего - оно было похоже на лицо деревянного идола. Однако большие черные глаза не могли быть бесстрастными - в них горело пламя холодного гнева.
     - Чего вы хотите, Тальбот? Что вы делаете здесь?
     - Вы имеете в виду, почему я еще не болтаюсь на веревке?
     - Зачем вы вернулись? Они ведь заперли вас в доме, Бог знает зачем, аж с вечера во вторник. Вы удрали, причем никого не убили при этом, иначе бы я узнал. Они наверняка не знают, что вас нет, иначе я тоже бы услышал об этом. Но вас не было в доме. Вы были на судне: я чувствую запах моря и вижу, что ваш плащ намок так, как он может вымокнуть под дождем. И вдруг вы вернулись. Убийца, преступник. Целая карусель непонятных, даже неразумных поступков.
     - Да, закручено здорово, - согласился я. Виски приятно ударило в голову, я давно не чувствовал себя так хорошо. "А этот шофер шустрый малый, - подумал я. - Соображает хорошо, притом быстро". Я продолжил разговор: - Закручено почти так же здорово, как и у той шайки, на которую вы здесь работаете.
     Он не ответил.
     Я даже не разобрал, понял ли он смысл вопроса. Но мне совсем не интересно было с ним дискутировать.
     Я спросил:
     - Дочь генерала, мисс Мэри, она довольно много болтается где не надо, правда?
     Это на него подействовало. Он вскочил с кровати, с безумными глазами, сжав руки в кулаки, и бросился на меня, но на полпути остановился, вспомнив и увидев, что пистолет направлен ему прямо в грудь. Он перевел дух:
     - Хотел бы я, Тальбот, чтобы вы повторили это, но без оружия!
     - Так-то лучше! - одобрительно заметил я. Первые признаки жизни у человека-статуи. Видать, я задел за живое. - Скажи я что-нибудь непристойное про нее, вы бы, наверное, глотку мне перегрызли, а? Вообще-то я не думаю, что она бродяга. Полагаю, она весьма непосредственный ребенок, причем очень хорошенький ребенок, верно, Кеннеди?
     - Да, вы правы! - Голос был спокойный, но я уловил в нем нотки недоумения. - Потому-то вы и напугали ее тогда до смерти?
     - Прошу извинить меня, от души прошу извинить, я вынужден был это сделать, Кеннеди, хотя совсем не по той причине, что вы думаете и как считает эта банда, живущая в доме. - Я взглянул, сколько осталось в бутылке, потом пристально посмотрел на него и протянул ему пистолет. - Давайте поговорим?
     Он здорово удивился, но тем не менее действовал очень быстро. Он ловко перехватил рукоятку пистолета, осмотрел его, взглянул на меня и слегка улыбнулся.
     - Я думаю, пара лишних пятен от смазки не испортит простыни, - доверительно промолвил он и сунул пистолет обратно под подушку. Затем подошел к столику, налил себе виски, наполнил мой стакан и остановился, внимательно глядя на меня.
     - Я не воспользовался возможностью, которая, как вы считаете, у меня была, - начал я. - Я слышал, как Виланд настаивал перед генералом и мисс Мэри убрать вас. И понял, что вы представляете опасность для Виланда, генерала и остальных, правда не догадываюсь почему. Отсюда я сделал вывод, что вы не знаете о том, что они собрались сделать. Вы и сейчас не знаете, хотя они, видно, продолжают эти дела.
     Он кивнул.
     - Да, я всего-навсего шофер. Ну, что же они сказали этому... Виланду?
     Я заметил, что он произнес имя Виланда без особой привязанности и почтения.
     - Они хотели прикончить вас, но генерал и Мэри запретили им это делать.
     Кеннеди был доволен. Он не показывал виду, но все равно это было хорошо заметно.
     - Кажется, недавно вы оказали семейству Рутвен большую услугу, - продолжал я. - Задержали двух негодяев, которые пытались украсть Мэри.
     - Приятно слышать это, - заметил он.
     "Конечно, приятно, - подумал я. - Для тебя все приятно, что надо делать решительно и быстро". Между тем Кеннеди продолжал:
     - Вообще-то сначала я был не шофером, а охранником. Мисс Мэри очень лакомая приманка для разной сволочи, которая хочет заработать миллион. - Он помолчал. - Но я недолго был им, - закончил он.
     - Я встречал вашего преемника, - сказал я. - Валентино. Ему впору охранять пустой ящик из-под виски, да и то, наверное, не сумеет.
     - Валентино? - удивился он. - Эл Гюнтер. Но Валентино, пожалуй, звучит лучше. Вы повредили ему руку, как я слышал?
     - А он мне ногу! Вон на ней синяки - красные, синие, лиловые! - Я пристально посмотрел на него. - Вы помните, как вы меня назвали, Кеннеди? Убийцей!
     - По-моему, вы не убийца, - задумчиво произнес он, но вдруг что-то пробежало по его лицу, и он опустил глаза.
     - Патрульный Донелли, что ли? - спросил я.
     Кеннеди молча кивнул.
     - Донелли так же здоров, как и вы, - ответил я. - Может быть, ему только нужно время отмыть пороховую гарь со своих брюк, но это вся опасность, которой он подвергался.
     - Все подстроено, что ли? - спросил он.
     - Вы же обо всем прочли в газетах! - Я махнул рукой в направлении журнала, лежавшего на столике, там на первой странице как раз была напечатана моя фотография. - Остальное вы слышали от Мэри. Часть того, что вы читали и слышали, - правда, остальное - нет, мое имя действительно Джон Тальбот, и я, как и было сказано в суде, эксперт по подводным и спасательным работам. Я был во всех тех местах, о которых упоминалось, за исключением Бомбея, и примерно в такое же время, о котором говорится в протоколах суда. Но я никогда не был замешан ни в одном из преступных дел, о которых сказано в протоколах. А вот Виланд - это действительно птичка, да еще какая! Так вот, они разослали каблограммные запросы в Голландию, Англию и Венесуэлу - там у генерала нефтяные интересы - запросы о моей добросовестности. Ответы их вполне удовлетворили. Мы очень долго готовились к этой операции.
     - Откуда вы узнали о каблограммах?
     - Каждый из подводных кабелей, идущих из Мраморных Источников прослушивался в течение последних двух месяцев. Генерал - а все депеши идут на его имя, - безусловно, использует код. Это разрешено, и ничего особенного тут нет. В Вашингтоне живет один старикан, работающий на почте, гений по части дешифровки. Он сказал, что генеральский код - детская игрушка. С его точки зрения, конечно. - Я встал, потянулся и сделал несколько шагов. Виски здорово подействовало - я даже чуть-чуть покачивался и слегка вспотел. - Я должен был попасть в их компанию. Мы очень долго работали как бы впотьмах, но вот однажды узнали, что генерал хочет заполучить подводного эксперта. И он его получил.
     - Вы говорите "мы"? - Кеннеди с интересом следил за мной.
     - Ну да. Я и мои друзья. Не беспокойтесь, Кеннеди, все делается по закону. Мне в этой истории ничего не нужно. В качестве наживки, на которую клюнет генерал, мы выбрали его дочь, она действительно ничего не знает об этом. Судья Моллисон - друг их семьи, я попросил его пригласить Мэри на прием, а до этого - предложить ей побыть на слушании дела в суде. Она согласилась.
     - Судья Моллисон в курсе событий?
     - Да. У нас есть телефон и справочник. Хотите позвонить ему?
     Кеннеди покачал головой.
     - Знает Моллисон, - продолжал я, - и знают около дюжины полицейских, которые дали присягу держать все в секрете, иначе им придется искать работу, да и не найти им ее тогда. Единственный, кто не из их компании, - это хирург, который, как сообщалось, оперировал Донелли и выдал справку о его смерти. Его очень беспокоили угрызения совести, но после разговора со мной он согласился мне помочь.
     - Все по телефону, - пробормотал он, о чем-то думая. - Здесь только один попался на эту удочку.
     - Попались все. И не могли не попасться. Обратные сообщения - из Интерпола и с Кубы (все было сделано честно), именно оттуда. И два холостых патрона в кольте Донелли, и телефонная будка по дороге, засада и погоня, которую организовали по телефону, наконец...
     - Но... дырка в ветровом стекле?
     - Я ее сделал, когда девчонка лежала под сиденьем. И автомобиль, и гараж - все было подстроено, и Яблонский тоже знал об этом...
     - Мэри говорила мне про Яблонского, - перебил меня Кеннеди. Я заметил про себя, что он не сказал "мисс Мэри". Почему? Или это ничего не значит, или он все время думает о ней. - "Нечестный коп", говорила она, или не так?
     - Конечно, не так. Мы с ним работали над этим уже два года. Раньше был просто необходим человек, знающий Карибский бассейн, Яблонский и был таким человеком: он вырос на Кубе. Два года назад он был офицером полиции, работал в нью-йоркском отделении по расследованию убийств. Именно Яблонский предложил использовать ложные показания против самого себя - это здорово помогло ему в одном месте и появление инкогнито в другом бессмысленно, а вот если он на чем-то погорел, то ему гораздо легче пробраться в шайку. Мы работали с ним последние восемнадцать месяцев... "Надо использовать шанс", - говорил он. Я понимаю, что Куба была родным местом для половины всех подонков из Штатов и... его бы сразу раскрыли. Но нет, мы хорошо подготовились. Он был обрит, носил парик, очки, даже походку изменил. Родная мать не узнала бы его.
     Наступила долгая пауза. Кеннеди поставил стакан и медленно поднял глаза на меня:
     - Что вы предпримете дальше, Тальбот?
     - Прошу прощения. Вы вынуждаете меня предупредить вас. Чем меньше вы будете знать, тем лучше. Судья Моллисон знает, что ему положено, полиция - что положено ей. У каждого своя задача.
     - Дело... крупное? - тихо спросил он.
     - Очень. Слушайте, Кеннеди, не надо вопросов. Я очень прошу вас помочь нам. Если вам не безразлична судьба Мэри, вам пора начинать действовать. Я не думаю, что ей известно о замыслах Виланда и генерала больше, чем знаете вы. Считаю, что ей грозит опасность. Большая опасность для ее жизни. Полагаю, что эти ребята играют по-крупному и, чтобы выиграть, они не остановятся ни перед чем: они готовы перебить всех, кто им помешает. Я в этом твердо убежден. И если вы спутаете им карты, я ломаного гроша не дам за вашу жизнь. Тем не менее я прошу вашей помощи. Я подвергаю вашу жизнь опасности, не имея на это никакого права, но я очень вас об этом прошу.
     Ему, видно, не очень понравилось мое предложение. По коричневому лицу пробежала тень, он как будто нахмурился, но руки, за которыми я следил, остались спокойны.
     - Вы прямой человек, Тальбот, - произнес он медленно. - Наверное, чересчур прямой, я не знаю. Но вы честно мне сказали самое главное, а мелочи - Бог с ними, с мелочами. Играя в большие игры, вы мне сказали: надо влезать в эту игру.
     Я не имею привычки благодарить или извиняться. Тем более сейчас. Какие уж тут извинения, когда человек добровольно сует голову в петлю. Поэтому я сказал:
     - Необходимо, чтобы вы сопровождали Мэри, Кеннеди. Куда бы она ни направлялась, вы должны быть с ней. Определенно, я в этом уверен, этим утром - оно уже началось - мы все отправимся на вышку. Мэри тоже, у нее не будет выбора. И вы должны все время с ней быть. - Он хотел перебить меня, но я замотал головой. - Я знаю, вам нужно быть на работе. Сходите пораньше в дом, придумайте что-нибудь. И не спускайте глаз с Мэри. Скажите ей, что у Валентино может появиться удобный предлог смыться в течение утра и что она...
     - Что вы имеете в виду под "удобным предлогом"?
     - Не перебивайте же, черт возьми! - поморщился я. - У него действительно будет такой случай, когда он не сможет присмотреть не только за ней, но и за самим собой. Уговорите ее настоять на том, чтобы вас поставили вместо Валентино сегодня. Если она твердо будет стоять на этом, то своего добьется. Генерал не будет упираться, да и Виланд тоже, потому что, когда наступит утро, это не будет иметь для них значения: у них появятся дела поважнее. Не спрашивайте, откуда мне это известно, я все равно не скажу. Но я настаиваю на этом. - Я помолчал. - Может быть, Виланд подумает, что она с вами будет более спокойна, привыкла к вам, что ли, если так будет просить о вас. - Лицо Кеннеди сохраняло прежнее деревянно-неподвижное выражение; я продолжал: - Я не знаю, так ли на самом деле подумает Виланд. Одно скажу твердо: Виланд не очень-то вам доверяет и потому постарается, чтобы вы находились на вышке у него на глазах.
     - Ну что же, ладно, - сказал он, как будто собирался пойти погулять - до чего же здорово этот африканец умел сохранять невозмутимость! Он продолжал: - Я, пожалуй, поступлю именно так, как вы меня просите. - Подумав немного, прибавил: - Вы намекнули мне, что я буду в пекле, иными словами, буду здорово рисковать. Скажу вам, что делаю это скорее по собственной воле, нежели по вашей просьбе. Кстати, в данном случае я поступаю честнее вас.
     "Господи, - подумал я, - где я был бесчестен?" - но возражать не стал. Я просто устал от всего этого. - Вы об одном умолчали, - между тем продолжал Кеннеди. - Вы просите меня обеспечить безопасность дочери генерала. Но не далее как вчера безопасность ее не стоила и ломаного гроша. Вчера, напротив, вы, Тальбот, подвергали ее жизнь смертельной опасности, и не возражайте мне: вы знаете, что я прав. Если говорить начистоту, то вы ее и втравили в эту историю. Вы хотите, чтобы я присмотрел за ней? Я сделаю это. Но мне кажется, что это далеко не все, что вы хотите от меня.
     Я кивнул:
     - Ну да. У меня в этой истории пока что связаны руки. Я ведь считаюсь арестованным, и мне необходимо на кого-то положиться. Я доверился, вам и считаю, что поступил правильно.
     - Вы могли довериться Яблонскому.
     - Яблонский умер.
     Кеннеди обескураженно посмотрел на меня. Потом взял бутылку, наполнил стаканы и снова посмотрел на меня. Губы его, крепко сжатые, выделялись тонкой бледной полоской на коричневом лице.
     - Видите, - я показал свои испачканные башмаки. - Это грязь с его могилы. Не далее как пятнадцать минут назад я зарыл ее. Они прикончили его из револьвера 22-го калибра. А стреляли точно в переносицу. Он и мертвый улыбается, Кеннеди. Мало кто будет улыбаться, видя смерть. Они убили его во сне!
     Я коротко рассказал ему о том, что произошло со мной с того момента, как я попал в дом, включая и плавание на судне с Тарпоновых островов на Х-13 и кончая своим возвращением. Он все выслушал, а потом спросил:
     - Ройал?
     - Ройал.
     - Вы никогда не сможете доказать это.
     - Я и не намерен доказывать. - Я не соображал, что говорю. - Ройал никогда не будет под судом. Яблонский ведь был моим лучшим другом.
     Он меня понял. Хорошо понял. И мягко сказал:
     - Обо мне можете не беспокоиться, Тальбот. Сделаю все, что вы говорили...
     Я осушил свой стакан. Теперь виски совсем не подействовало - я чувствовал себя усталым и опустошенным.
     Кеннеди заговорил снова:
     - Что вы собираетесь делать сейчас?
     - Делать? Хочу позаимствовать сухие башмаки, носки и белье у вас. Потом вернуться в дом, высушить одежду, переодеться, приковать себя к постели и выбросить ключи. Они должны утром прийти за мной.
     Кеннеди смотрел на меня с состраданием и жалостью:
     - Сумасшедший, - прошептал он. - Просто сумасшедший! Вы знаете, почему они прикончили Яблонского?
     - Понятия не имею! - вздохнул я.
     - А должны знать! - сказал он напористо. - Почему они убили его, если не знали, кто он такой и чем на самом деле занимается? Они прикончили его потому, что почувствовали двойную игру! И если они узнали что-нибудь о нем, то они знают кое-что и о вас. Они ждут вас в вашей комнате, Тальбот, ждут, наверняка. Они ведь знают, что вы вернетесь, они не знают только, что вы нашли Яблонского. Вы собираетесь идти в такое место, где вас ожидает смерть! Видите ли вы это?! Бога ради, неужели вы этого не видите, человек?!!
     - Я видел это давным-давно... Может быть, они знают обо мне все. А может быть, и нет. Есть многое, чего я не знаю, Кеннеди. Но, возможно, они и не убьют меня. Я не знаю... - Я встал с кресла. - Мне пора идти наверх. К себе.
     Мне показалось, что он хочет силой удержать меня, но, видимо, было что-то у меня в лице, потому что Кеннеди отказался от своего намерения. Подойдя, он стиснул мне руку.
     - Сколько вам заплатят за это, Тальбот?
     - Гроши.
     - Наградят, что ли?
     - Нет.
     - Тогда какой же черт заставляет человека, подобного вам, совершать поступки, достойные сумасшедшего? - Его косматые брови поднялись в крайней озабоченности и недоумении: он никак не мог понять меня. Что ж тут странного - я и сам себя часто не понимаю.
     Я ответил:
     - Ладно. Как-нибудь расскажу вам обо всем.
     - Вы не доживете до своего рассказа! - заметил он мрачно.
     Я надел все сухое, пожелал ему спокойной ночи и исчез.
     
     Глава 7
     
     В комнате, куда я вернулся, меня не ожидал никто. Я отпер дверь ключом, который дал мне Яблонский, почти без скрипа открыл ее и вошел внутрь. Никто не наставил на меня оружие, никто не ударил по голове. Комната была пуста.
     Тяжелые портьеры плотно закрывали окно - я их оставил так, уходя, - но свет я зажигать не стал. Был шанс, что никто не знает о моем ночном исчезновении. Зажженный свет вызовет подозрение: как пленник, прикованный к кровати, мог его включить? Только Яблонский мог бы его включить, но ведь он мертв. Чтобы не возникло опасных вопросов, я решил обойтись карманным фонариком. С его помощью я обшарил каждый квадратный фут пола и стен - никаких пометок, никаких изменений. Если кто-то и был здесь, то не оставил никаких следов своего визита. Ну что ж, тогда мне надо бояться только призраков. Около двери, ведущей в комнату Яблонского, был большой настенный электронагреватель. Я включил его на полную мощность, разделся, согрелся перед его раскаленной спиралью, растерся докрасна, повесил на спинку стула брюки и пиджак, чтобы как следует высушить. Потом натянул белье и носки Кеннеди, связал свои мокрые и грязные тряпки в узел, открыл окно и зашвырнул его подальше в кусты, растущие за домом, где я уже запрятал плащ и накидку, перед тем как подняться по пожарной лестнице. Я старательно прислушался, высунув голову в окно, но ничего подозрительного не обнаружил. Впрочем, шум шагов вряд ли можно было расслышать: в деревьях стонал ветер, по листве барабанил дождь, и все остальные звуки тонули в этом унылом вое.
     Я достал ключи из сохнущего пиджака и открыл дверь, ведущую в комнату Яблонского. Бывшую комнату Яблонского, с болью подумал я. Может быть, сейчас в этой комнате сидит собравшаяся для моей встречи приемная комиссия? Но мне было абсолютно наплевать на это.
     Там не было никакой комиссии. Комната, как и моя собственная, была пуста. Я подошел к двери, ведущей в коридор, и потрогал ручку. Дверь была заперта.
     Кровать, как я и ожидал, была раскрыта, подушки, наволочки, пододеяльник - все было в беспорядке, часть их валялась на полу. Однако не было никаких следов борьбы или насилия - обычный беспорядок. Но это, пока я не перевернул подушку.
     Подушка была порвана и окровавлена. Все указывало на мгновенную смерть. Пуля, по всей вероятности, прошла навылет, что трудно представить для 22-го калибра; значит, оружие у Ройала было и в самом деле совершенное. Я нашел пулю во второй подушке посередине. Медно-никелевая оболочка. Ай, ай-яй, Ройал, это для вас непростительная неаккуратность - не проверить ничего и оставить пулю! Ну что ж, теперь этот кусочек металла мне необходимо беречь. Беречь, как драгоценный камень, как зеницу ока! Я взял тюбик с клеем из столика, смазал пулю клеем и приклеил ее под большим и указательным пальцами ноги, где она не мешала бы при ходьбе. Там-то она будет в полной безопасности - никакой обыск ей не страшен. Я поступил так же, как Гудини: он тоже прятал свои хитроумные отмычки под пальцами ног.
     Я опустился на колени и направил луч фонарика под углом к ковру. Ворс был примят по всей длине двумя параллельными полосами - их прочертили пятки Яблонского. Поднявшись на ноги, я осмотрел кровать и комнату снова. Меня насторожила подушка, лежавшая на кресле, - при первом осмотре я не обратил на нее внимания. Когда я наклонился к ней, острый запах сгоревшего пороха ударил мне в ноздри.
     Я подошел к маленькому столику, налил в стакан немного виски и сел в кресло обдумывать положение. Из этой ситуации не "вытекают никакие четкие выводы - в ней было очень много неясных вопросов и темных пятен. Как мог Ройал или кто-нибудь из его команды, неважно кто, как могли они проникнуть в комнату? Яблонский чувствовал себя в этом доме, как ягненок в логове изголодавшейся волчьей стаи. Выманить его из комнаты не могли - я не верю в это. Он определенно запер дверь. Более того, он наверняка оставил ключ в замке, причем так, чтобы повернуть его или вытолкнуть без шума было невозможно, ну а если кто и попытался бы открыть дверь снаружи или сделал бы это, Яблонский услыхал бы и успел подготовиться к встрече.
     Яблонский был убит спящим, в постели. Насколько я знаю, у него была пижама и он спал в ней, но когда я нашел его у летней кухни, он был в костюме. Почему его одели? Совсем непросто одеть мертвеца весом добрых двести сорок футов, а главное, зачем этой шайке одевать его? Какой смысл? Не все ли равно, в чем его хоронить? И еще. Почему они пользовались оружием без глушителя? Я точно знал, что глушителя не было: пуля, пройдя через глушитель, не смогла бы пробить насквозь обе черепные кости; кроме того, они, чтобы хоть как-то заглушить звук, воспользовались подушкой, попавшейся мне на кресле. Что ж, это вполне резонно и объяснимо - комната находится в дальнем крыле, из-за штормового ветра и дождя выстрел в главном здании слышен не будет. Но я-то ведь спал в соседней комнате! И Ройал и вся компания прекрасно об этом знали, знали и то, что живой и здоровый человек, да еще такой, как я, обязательно услышит звук выстрела. Значит, Ройалу было ясно, что меня в комнате нет. Как он узнал об этом, одному Богу известно, но он об этом узнал. Вот только непонятно одно - улыбка у мертвого.
     Я зашел к себе, перевернул сохнувшую на спинке стула одежду, потом вернулся в комнату Яблонского. Опять взял стакан и посмотрел на бутылку виски. Красивой формы фляга на одну с четвертью пинты. Содержимого в ней осталось две трети. Что же все-таки повлияло на Яблонского, ведь он был предельно осторожным, сверхбдительным? Я вспомнил, как он однажды выпил бутыль рома и только улыбался чуть сильнее, чем обычно. Теперь... теперь он уже никогда не улыбнется как прежде...
     Сидя в темноте, освещаемой только светом раскаленной спирали из моей комнаты, я поднял стакан. Тост, прощание, поминание - называйте как угодно. Пусть земля тебе будет пухом, Герман! Я отпил маленький глоток и начал смаковать аромат и букет доброго "скотча". Потом, схватив стакан, подошел к умывальнику, выплеснул туда оставшееся, выплюнул все и тщательно прополоскал рот. Так-так!
     Виски приносил Виланд! После того как Яблонский устроил показуху с моим мнимым избиением, Виланд принес ему нераспечатанную бутылку и пару стаканов и оставил все это в его комнате. Перед сном Яблонский налил себе и мне по полстакана, но я в последний момент вспомнил, что принимать алкоголь перед работой в кислородном снаряжении не следует, и отказался. Яблонский выпил и мой стакан, потом добавил еще.
     Ройалу и его друзьям можно было ломать дверь топором, а не то что открывать ее ключом, - Яблонский все равно бы ничего не услышал: эта доза снотворного могла бы свалить слона, не то что человека. Он, наверное, быстро отключился, если плюхнулся в постель одетым. Эх, Герман! Я знал, что это глупо, но упрекал себя за то, что не пригубил стакан за компанию с ним, - я бы сразу учуял эту мерзость в добром букете "скотча". А Яблонский не разбирался в этом - он принял все за настоящее виски.
     Ройал же, найдя оба стаканы пустыми, успокоился. Значит, я так же невменяем, как и Яблонский, подумал он. Однако, по-видимому, в их планы не входило убивать и меня.
     Теперь я все понял, кроме одного: зачем им понадобилось убивать Яблонского? Я этого выяснить не мог. Что касается того, входили ли они в мою комнату и видели ли, что меня нет, - не знаю. Это очень может быть. Очень.
     Не было больше никакого смысла сидеть тут и размышлять обо всем этом. И так я пробыл здесь добрых два часа. За это время все мои тряпки успели просохнуть. Брюки, например, имели такой вид, словно по ним ходил бегемот. Впрочем, такой вид можно было оправдать тем, что я в них спал. Я оделся во все сухое, оставив висеть на стене только галстук, открыл окно и, высунувшись, приготовился зашвырнуть дубликаты всех ключей от дверей и ключ от наручников в кусты. Я уже размахнулся, когда услышал легкие шаги и тихий стук в дверь комнаты Яблонского.
     Я отпрыгнул на фут и замер, лихорадочно соображая, что предпринять, но голова отказывалась работать. После всех событий этой ночи, особенно в последние два часа, ничего путного мне на ум не приходило. Я оставался на месте. Прошло секунд десять, но ни одной стоящей идеи не возникло, ни к какому решению я не пришел. Было только одно неудержимое желание - бежать. Но бежать было некуда.
     Это был Ройал. Невозмутимый, холодный, спокойный носитель смерти. Он тихо стоял снаружи, держа револьвер в правой руке дулом слегка вниз. Я как будто видел его там. Он прекрасно знал, что я исчезал, но был уверен в моем возвращении, ведь ему было известно, что Яблонский и я были сообщниками. Он знал поэтому, что я буду отсутствовать не так долго, и к моменту выполнения задания Рутвена должен вернуться обязательно. Возможно, он даже слышал, как я вернулся. Тогда почему он так долго ждет? Почему не входит? Пожалуй, я нашел ответ на этот вопрос. Ройал знает, что по возвращении я рассчитывал сразу же переговорить с Яблонским. А его нет. Следовательно, Яблонский отлучился по каким-то своим делам и должен вот-вот вернуться, а я его жду, поэтому дверь и закрыта, и ключ вставлен в замок, чтобы Яблонский не мог отпереть снаружи, а постучал. Тихонько так постучал. А я, обеспокоенный его отсутствием, сразу же открыл бы, и тут-то Ройал и наградил бы меня медно-никелевой пулькой прямо в переносицу. Потому что они, несомненно, знают, что Яблонский и я работаем вместе и я, конечно, не сделаю того, что от меня потребуют, а следовательно, я им просто не нужен. Итак, пуля между глаз. Так же, как и Яблонскому. Я снова подумал о Яблонском, как он лежит, скрючившись в ящике, и улыбается. Внезапно страх мой прошел. Я не имел никаких шансов, но страха как не бывало. По-кошачьи тихо я скользнул в комнату, обхватил рукой горлышко бутылки с виски, вернулся к себе, бесшумно отпер дверь в коридор и со всей предосторожностью открыл ее. Коридор освещался только маленькой лампочкой в конце его, но света оказалось достаточно. Вполне достаточно. У двери стояла тоненькая фигурка. Это был не Ройал. Это была Мэри Рутвен.
     Я бесшумно вернулся к себе, притворив дверь. Через пять секунд я остановился у двери в соседней комнате и попытался шепотом воспроизвести глубокий сиплый голос Яблонского.
     - Кто здесь?
     - Мэри Рутвен. Пустите меня. Скорее. Ну пожалуйста.
     Я впустил ее, оставаясь в тени открытой двери, и сразу же запер комнату, чтобы бледный свет ночника в коридоре не упал на мое лицо.
     - Мистер Яблонский, - голос ее был тревожный, испуганный, в нем звучали даже жалобные нотки, - я должна видеть вас и сказать вам. Это просто необходимо. Я боялась, что мне не уйти, но Гюнтер захрапел и я... Он может проснуться в любой момент, и тогда мне...
     - Легче, легче, спокойнее, - сказал я шепотом, пытаясь подделаться под голос Яблонского, правда, имитация была довольно плохая. - Что вы хотите? Почему вы пришли?
     - Потому что мне не к кому больше обратиться. Вы не убийца, вы честный человек. Мне неважно, что они там про вас болтают, я вам верю, вы - хороший! - Девочка была проницательна, черт возьми, мне очень понравилась ее интуиция. Она продолжала шепотом: - Вы должны помочь мне... нам, вы просто должны... Мы... мы очень беспокоимся.
     - Мы? Кто это мы?
     - Отец и я. - Пауза. - Честно сказать, я не знаю про отца. Я не знаю, беспокоится ли он так же, как и я. Может быть, и нет. Может быть, он занят с теми... теми... дурными людьми. Он так захотел. Он берет и делает то, что хочет. Но... это так не похоже на него! Может быть, я ничего не знаю! - Я заметил отблеск ее волос, когда она встряхнула головой. - Господи! Он всегда был такой хороший, и честный, и добрый, и прямой, а сейчас?..
     - Спокойнее! - снова прервал я ее - мне совсем не хотелось выслушивать эти путаные догадки. Она не так уж здорово была напугана. Конечно, беспокойство было, но паники я не видел. - Факты, мисс. Мне нужны факты. Будьте любезны.
     В комнате моей был слабый свет от электронагревателя, дверь была приоткрыта, и мое разоблачение было только вопросом времени. Я повернулся спиной к дверному проему и чуть-чуть сгорбился.
     - Что я скажу? - начала она после некоторого раздумья. - Кажется, мы потеряли всю свою свободу, вернее отец потерял ее. Не в передвижении, нет, он не заключенный и не арестованный. Мы не можем распоряжаться собой так, как хотим сами, или, вернее, папа не позволяет делать это мне и, наверное, не позволяет себе тоже. Мы почти никогда не расстаемся. Папа говорит, чтобы я никуда не посылала писем, пока он не просмотрит их, никуда не звонила по телефону, никуда не ходила одна - со мной обязательно должен быть этот ужасный человек, Гюнтер. Даже когда я отправляюсь к друзьям, например к судье Моллисону, этот тип должен идти вместе со мной. Папа говорит, что его постоянно тревожит, что меня украдут. Я в это не верю, но даже если это так, то Симон Кеннеди - шофер - намного лучше этого Гюнтера. Я никогда не могу уединиться. Когда я бываю на Х-13, мне предоставляется полная свобода, я брожу по всей вышке, а здесь... Здесь я как в тюрьме. Я не заключенная, но мои окна выходят к стене, в которой окна комнаты Гюнтера, и он все время...
     Последние три слова она произнесла как-то с оторопью, прервав разговор. Наступила гнетущая тишина. Возбужденная и обеспокоенная, девушка рассказывала все шепотом, все ближе придвигаясь ко мне, глаза ее в конце концов привыкли к темноте и... дальше понятно. Ее всю затрясло. Правая рука ее двинулась ко рту, причем двигалась она как-то неровно, словно у куклы, рот раскрылся, глаза расширились от ужаса так, что я разглядел в темноте белки, она сделала глубокий вздох. Это была прелюдия к дикому крику. Крику страха и ужаса. Но прелюдией все и кончилось. Я давно сообразил, что будет дальше, и был готов к этому. Моя правая рука быстро зажала ей рот, а левая обхватила за талию, прижав ее к себе. Несколько секунд с удивительной силой (откуда только взялась?) она неистово боролась со мной, пытаясь освободиться, потом внезапно обмякла и повисла у меня на руках, как подстреленная. Я, признаться, не ожидал такого исхода: по-моему, времена, когда молодые леди падали в обморок от потрясения, кончились при короле Эдуарде... Но, может быть, я недооценил, насколько ужасна репутация, которую сам себе создал в ее глазах, возможно, я недооценил, как шокирует ее мое появление после стольких недель беспокойства, после бессонной ночи, когда единственная надежда, к которой она обратилась, обернулась убийцей... Что бы там ни было, она не фальшивила, она действительно отключилась. Я положил ее на кровать, но меня тут же передернуло: на этой кровати совсем недавно был убит Герман! Я осторожно поднял девушку и перенес к себе в комнату.
     Вообще-то у меня немалая практика по оказанию первой помощи, но я совершенно не знал, как вывести молодую девушку из обморока. Однако был уверен, что неумелые действия только нанесут вред. Быстро поразмыслив, я решил, что самое лучшее - это не трогать ее и дождаться, когда она придет в себя сама. Впрочем, мне было совсем не нужно, чтобы она очнулась и тут же позвала на помощь весь дом! Я сел на край кровати и направил луч фонарика на ее лицо. Чуть ниже глаз, чтобы не ослепить.
     На ней был стеганый шелковый халат, надетый поверх синей пижамы. Домашние туфли на каблуке были голубовато-синие, и даже лента, которой она подвязала на ночь свои роскошные волосы, была тоже синего цвета. Тонкое и красивое лицо имело благородный оттенок слоновой кости, даже немножко бледнее. Одним словом, лицо более прекрасное невозможно было представить, и я подумал: вот самое время потерять голову. И в самом деле, момент был не особо удачный - мне выпадали гораздо лучшие случаи за эти три долгих года жизни, но... Я снова пристально посмотрел на ее лицо, и вновь пришли мысли, которые меня тревожили в "Ла Контессе": о домашнем очаге, о подруге и т. д. Между мной и ею - двести восемьдесят пять миллионов и моя внешность, от которой она теряет сознание. Я счел за лучшее прогнать эти свои дурацкие мечты.
     Она шевельнулась и открыла глаза. Я чувствовал, что метод, который применил к Кеннеди, здесь не поможет. Ей наплевать, есть у меня оружие или нет, она все равно закричит. Вместо этого я взял ее руку, безжизненно лежавшую вдоль тела, поднял, тихонько пожал и спросил укоризненно:
     - Маленькая глупышка, зачем ты делаешь такие неразумные вещи?
     Случай или интуиция, а может, и то и другое, но я заговорил правильно. Ее глаза широко раскрылись, но не от испуга; страх на лице исчез, уступив место недоумению: убийцы такого класса не пожимают тихонько руку и не спрашивают робким голосом. Отравители - те могут так поступать; те, кто бьют потом исподтишка, - возможно; но такие, как я, - никогда.
     - Вы больше не будете пытаться кричать? - спросил я.
     - Нет... - Голос был тихий и слабый. - Это глупость, простите меня.
     - Хорошо! - живо откликнулся я. - Если вы чувствуете себя лучше, нам надо поговорить. Необходимо. И у нас очень мало времени.
     - Не могли бы вы включить свет? - попросила она.
     - Никакого света. В портьерах щели. Нам совсем не нужно, чтобы посторонние, все равно кто...
     - Там есть ставни, - перебила она. - Деревянные. На каждом окне в доме.
     Ай да Тальбот, ястребиный глаз! Я провел в доме целый день, бездельничая и наблюдая из окна, и ничего не заметил. Ну и ну! Я встал, закрыл на защелку ставни, запер дверь, соединяющую мою комнату с комнатой Яблонского, и включил свет. Девушка сидела на краю кровати, съежившись и обхватив колени руками, как будто ей было холодно.
     - Вообще-то мне обидно, - произнес я. - Вы один только раз видели Яблонского и сразу заявляете, что он честный человек, не негодяй и не обманщик. Но меня-то вы видели дольше и тем не менее заключили, что я бандит и убийца. - Я поднял руку. - Минуту, не перебивайте, вы узнаете причины. Все они уважительные, и все не так, как вы думаете. - Я приподнял брюки и показал ей темно-бордовый носок и простой черный ботинок: - Видели ли вы когда-нибудь эти вещи?
     Она взглянула на них, подумав секунду, потом подняла глаза на меня.
     - Симон! - прошептала она со страхом. - Это вещи Симона!
     - Вашего шофера, - уточнил я. - Симон или Дуайт его звали, какое мое дело? Так вот. Он сам добровольно дал мне их. Потребовалось всего пять минут, чтобы объяснить ему, что я никакой не убийца и не бандит. Дадите вы мне это время, Мэри?
     Она молча кивнула.
     Я уложился в три минуты - тот факт, что Кеннеди меня выслушал, имел решающее значение. Но о том, что произошло с Яблонским, я умолчал: она была явно не готова к повторному потрясению. Когда я закончил, Мэри недоверчиво спросила:
     - Так вы обо всем уже знали? О папе, обо мне и обо всех наших тревогах?
     - Мы знаем о вас уже несколько месяцев! Не о ваших проблемах конкретно и не о тревогах отца; мы знаем, что генерал Блэйер Рутвен замешан в том, в чем он не имеет права быть замешанным. И, ради Бога, не спрашивайте меня, кто такие "мы" или кто такой я, потому что я не люблю отвечать отказом на вопросы... Что происходит с вашим отцом, Мэри? Чего он боится?
     - Я... я не знаю. Я знаю только, что он боится Ройала, но...
     - Он боится Ройала, я боюсь Ройала - все мы боимся Ройала. По-моему, скорее всего, Виланд напичкал вашего отца кучей историй о Ройале затем, чтобы он боялся Ройала и был сговорчивее. Но ведь это не так. Вернее, не это главное. Он боится за вас, больше всего за вас, и страх этот порожден пребыванием его в той компании, в которой он сейчас находится. Это наиболее вероятно, я полагаю. И считаю, что ваш отец вступил в эту компанию с открытыми глазами и по своей воле, хотя и не представлял в полной мере, что его ждет. Ответьте, как давно ваш отец и Виланд э... э... ну, скажем, сотрудничают вместе?
     Она подумала немного и сказала:
     - Я расскажу все по порядку. Это началось, когда мы отдыхали на нашей яхте - она называлась "Темптресс" - в Вест-Индии, в конце апреля прошлого года. Мы были в Кингстоне, на Ямайке, когда папа получил письмо от маминого адвоката с предложением официально оформить развод. Вы наверняка слышали об этом, - проговорила она с грустью. - Все газеты Северной Америки ворошили это дело, некоторые даже нажились на этом.
     - Вы хотите сказать, что генерал все эти годы вел себя как примерный семьянин и не желал выносить сор из избы?
     - Да, вроде этого, - заметила она. - Они не хотели стать объектом нападок желтой прессы. Я не знаю, что нашло на маму: у нас всегда все было хорошо. А впрочем, дети никогда не могут предсказать, что может произойти между их родителями.
     - Дети?
     - Я выразилась вообще. - Голос у нее был усталый, да и выглядела она неважно. Видимо, она впервые рассказывала об этом кому-либо, тем более незнакомцу. - Когда это случилось, нас разлучили. У меня ведь есть сестричка, ее зовут Джин. Она на десять лет моложе меня - папа поздно женился. Джин осталась с мамой. Это выглядело так, словно она и хотела остаться. Адвокаты все подработали, подкопаться негде... Конечно, развода могло бы и не быть. - Она грустно улыбнулась. - Вы не знаете Рутвенов из Новой Англии, мистер Тальбот? Но если бы вы их узнали, то вам стало бы известно, что в их лексиконе нет отдельных слов. Например, слова "развод".
     - И ваш отец не предпринимал никаких попыток к примирению?
     - Он пытался дважды. Ничего не вышло. Она даже не захотела видеть меня. Она куда-то исчезла, и, кроме папы, никто не знает куда...
     - Ну, когда у вас есть деньги, все это делается очень просто. - Должно быть, упоминание о деньгах навело ее на мысль о другом, но, когда она продолжила свой рассказ, передо мной были двести восемьдесят пять миллионов и все поколения Мэйфлауэров.
     - Я не могу понять, как это частная жизнь нашей семьи оказалась связанной с вами, мистер Тальбот? - спросила Мэри.
     - Я тоже не пойму, - согласился я. (Это прозвучало как извинение.) - Может быть, мне и попадалось в газетах упоминание об этом процессе, но я интересовался, как Виланд связан со всем этим. Тогда-то он у вас и появился?
     - Примерно. Через неделю или две. Папа был в то время здорово подавлен. Я думаю, что тогда он согласился бы на любое предложение, которое отвлекло бы его от работы, от необходимости распоряжаться.
     - И конечно, деловые качества вашего отца в то время были намного ниже, чем у Виланда? Хотя следует заметить, что они вообще были не на высоте. Иначе как бы он впустил в дом с парадного входа такого деятеля, как Виланд, да еще в качестве главного инженера по выпуску продукции. Можно подумать, что Виланд с ног до головы менеджер. Я прочитал все книги об Уолл-стрите, он не отдыхает в уик-энд, он только крутится как белка в колесе? - Я вложил весь сарказм в свой монолог. - Ну, а эта птичка, Ройал? Он тоже прибыл с Виландом или позже? Позже? - Она молча кивнула и продолжала смотреть на меня. Я заметил, что слезы готовы были вот-вот брызнуть у нее из глаз. К слезам вообще-то я отношусь безразлично, но только если не поджимает время. А сейчас я был в цейтноте. Я выключил свет, подошел к окну, открыл ставни и распахнул рамы. Ветер бушевал еще сильнее, чем прежде, дождь лил как из ведра - ручейки на земле уже давно превратились в маленькие речки. Но что самое важное, на востоке появилась серенькая полоска - начинался рассвет. Я запер ставни, зажег свет и посмотрел на утомленную девушку.
     - Как вы думаете, можно в такую погоду добраться до Х-13 на вертолете? - спросил я.
     - Чопперс может летать практически в любую погоду. - Она повела плечами. - А кто сказал, что нужно лететь туда сегодня?
     - Я полечу. - Я не особенно раздумывал над словами. - Ну а сейчас скажите честно, почему вы пришли именно к Яблонскому?
     - Сказать правду, да?
     - Вы сказали, что у него доброе лицо. Может, и так, а может, и нет, но ведь это не причина.
     - Я знаю. Я кое-что узнала, если говорить честно. Так получилось, что я... я поступила плохо. Я подслушала разговор о нем и пришла к выводу, что...
     - Ближе к делу, пожалуйста, - попросил я.
     - Вы знаете, в библиотеке есть микрофон, они оставили его включенным, и я...
     - Я знаю об этом, - нетерпеливо прервал я. - Мне нужен пересказ.
     Краска бросилась ей в лицо.
     - Извините, я была в комнате, где были наушники, сама не знаю, почему надела их.
     Я усмехнулся про себя: "Не рой другому яму - сам в нее попадешь, как в пословице". Девушка продолжала:
     - В библиотеке были Виланд и Ройал. Они говорили о Яблонском.
     Я сразу посерьезнел.
     - Они следили за ним утром, когда он поехал в Мраморные Источники. Они видели, что он зашел в скобяную лавку, а зачем - не знали.
     Я вспомнил, что должен был сделать Яблонский: купить веревку, сделать дубликаты ключей и позвонить по телефону.
     Между тем Мэри рассказывала:
     - Они говорили, что Яблонский пробыл в этой лавке полчаса и человек, следивший за ним, тоже пошел туда. Потом Яблонский вышел, а агент - нет. Наверное, он об этом позаботился...
     Я не засмеялся. Я только спросил спокойно:
     - Как же они узнали об этом? Агент-то не вернулся?
     - Они послали за Яблонским троих. Двоих он не смог высмотреть.
     Я кивнул машинально.
     - Ну, и что дальше?
     - Яблонский пошел на почту. Я сама видела, как он входил туда, папа и я как раз собирались сообщить в полицию мою историю: как вы меня похитили и как мне удалось спастись - папа настоял на этом. Ну вот, я заметила, как Яблонский взял телеграфный бланк, что-то написал, пошел к окну и отправил. Один из людей Виланда подождал, когда он уйдет, взял резиновую подушку, на которой тот писал, и бланк телеграммы, лежавший под тем, на котором писал Яблонский. Ну а потом я видела, как Виланд с каким-то порошком и лампой колдовал над этим бланком.
     Я глубоко вздохнул. Вот здесь-то Яблонский и промахнулся! Правда, на его месте я сделал бы абсолютно то же самое - я прикинул, что также избавился бы от одного хвоста, не подумав, что их может быть несколько. Виланд предусмотрителен, очень предусмотрителен! Не раскусил ли он и меня уже? Я обратился к девушке:
     - Ну а еще что-нибудь слышали?
     - Очень немного. Я знаю, они прочитали почти все слова из телеграммы, но не смогли понять ее смысл, должно быть, он писал кодом. - Она замолчала, облизала губы и закончила: - Но адрес был написан четко, и его легко разобрали, конечно.
     "Конечно!" Черт бы их взял! Я пересек комнату и остановился перед Мэри; я знал, что она ответит, и тем не менее спросил:
     - Какой там адрес?
     - Мистеру Куртину. ФБР. Вот... Вот поэтому я пришла. Я знала, что должна предупредить мистера Яблонского. Я больше ничего не слышала, я прошла очень тихо. Думаю, что ему грозит опасность. Большая опасность, мистер Тальбот.
     Последние минуты я ломал голову, как же сообщить ей об этом помягче. Но тут решился сказать прямо:
     - Ты пришла слишком поздно, девочка. - Я мог говорить только сквозь крепко стиснутые зубы. - Яблонский умер. Его убили...
     
     Они пришли за мной в восемь утра. Ройал и Валентино. Я был полностью одет, кроме шляпы и плаща, и валялся на кровати, прикованный к ее спинке. Все ключи-дубликаты входных дверей, ключи от наручников я выбросил в окно, после того как сам запер все двери. Им не было никакого резона следить за мной, и я как никогда на это надеялся. Мэри, заплаканная и подавленная, ушла к себе. Я взял с нее твердое обещание, что она никому, даже папочке, не расскажет ни слова о том, что произошло с ней этой ночью. После ее ухода я сел и задумался. Мысли мои вертелись по замкнутому кругу - никакого выхода из создавшейся ситуации я не видел. Проблески занимавшегося утра еще больше усугубили мое чувство затравленности. И вдруг меня словно осенило: то ли интуиция, то ли вспышка того, что мы зовем здравым смыслом. Словом, я уселся минут на десять и как следует все обмозговал. Взяв лист бумаги, набросал на одной стороне коротенькое послание, сложил лист вдвое, так что ширина его стала не больше двух дюймов, запечатал в конверт и надписал на нем домашний адрес судьи Моллисона. Потом как можно меньше сложил конверт, запихнул его в ворот рубашки и затянул галстук так, что ничего не было заметно. Когда они вошли, я уже почти час как валялся в постели, хотя и не мог заснуть. Но сделал вид, что сплю, когда они открыли дверь, - кто-то грубо потряс меня за плечо. Я проигнорировал это обращение. Тогда меня встряхнули снова, и я промычал что-то, не открывая глаз; тут он затряс меня как следует, да еще грубо потрепал по шее, и я решил, что пора "просыпаться". Я зевнул, зажмурился и поднялся в кровати, потирая лоб свободной рукой.
     - Вставайте, Тальбот.
     Тонкий лучик света, пробивающийся сквозь сизый туман, освещал лицо Ройала: оно было спокойное и умиротворенное - видно, ему немного времени пришлось потратить на Яблонского, и он успел выспаться.
     А-а, вот и наш друг Валентино! Я очень обрадовался, что правая рука его еще на перевязи, значит, легче будет уговорить Виланда, чтобы девушку сопровождал Кеннеди, а этого временно перевести в "экс-телохранители".
     - Подымайтесь! - повторил Ройал. - Почему только один наручник?
     - Чего-о?.. - Я потряс головой и сделал вид, что прихожу в себя. - Как называется то чертово блюдо, что мне подсунули на обед этой ночью?
     - Обед? - Ройал улыбнулся своей бледной вежливой улыбкой. - Вы и ваш конвоир распили бутылку на двоих - вот что у вас было на обед!
     Я рассеянно кивнул. Он полагал так, как нужно было мне, если только он действительно так думал. Ну что же, надо делать вид, что я помню только ближайшие события, не раньше этого утра. Я повернулся к нему и показал на наручник:
     - Снимите с меня эту проклятую игрушку!
     - Почему только одно кольцо? - спокойно, но настойчиво повторил Ройал.
     - Не один ли черт, одно или двадцать? - ответил я раздраженно. - Я ничего не помню! Яблонский здорово торопился. Он очень грубо со мной обращался - кажется, плохо себя чувствовал. - Я закрыл руками лицо, растер виски и потряс головой, как будто приводил себя в порядок. Наблюдая в просвет между пальцами за Ройалом, я успел заметить, как он медленным, едва заметным движением кивнул Валентино: дескать, так и должно быть. Здесь, по-моему, я сыграл правильно: Яблонский чувствовал, что на него что-то находит, и очень спешил, чтобы успеть меня проинструктировать.
     Наручник наконец сняли. Проходя через комнату Яблонского, я бросил взгляд на стол. Бутылка еще стояла там. Пустая. Кажется, Ройал или Виланд поверили, что все шло так, как они и задумали.
     Мы вышли в коридор: Ройал впереди, Валентино замыкающий. Я замедлил шаг, и тут же Валентино ткнул меня в спину стволом. Пихнул он меня не так уж больно, но я крикнул так, словно в меня вонзился деревянный кол. Я остановился, Валентино снова толкнул меня в спину револьвером и выругался. Я с громким топотом сделал шаг вперед и замер опять. Ройал повторил свой фокус с мгновенным выхватыванием оружия, его игрушка 22-го калибра, казалось, никогда не расставалась с его правой ладонью.
     - Что случилось? - невозмутимо произнес он. Ни раздражения, ни крика - никаких эмоций! Хотел бы я дожить до того времени, когда увижу его радостным или взбешенным.
     - Случилось! - нервно ответил я. - Скажите вашей ученой горилле, чтобы она не прикасалась к моей спине, иначе я сам отучу ее от этого!
     - Оставь его, Гюнтер, - равнодушно сказал Ройал.
     - Но, босс, я же не сильно толкнул его! - На неандертальском лице с косматыми бровями, перебитым носом и шрамами от драк было очень трудно различить осмысленное чувство - на нем было заметно лишь какое-то смутное подобие обиды. - Я только чуть-чуть!
     - Да я знаю... - Ройал уже шел дальше. - Все равно, оставь его в покое!
     Он уже начал спускаться по лестнице, когда я тронулся с места. Снова я замедлил шаг, снова горилла ткнул меня пистолетом в спину. Я резко повернулся, взмахнул рукой и ребром ладони вышиб у него пистолет на пол. Валентино немедленно наклонился за ним и сразу же заорал от боли: каблуком правого башмака я крепко припечатал его пальцы к пистолету; сломал я их ему или нет, не знаю, да и неважно - важно то, что у Мэри Рутвен теперь уж точно будет другой телохранитель. Я и не думал поднимать оружие. Я просто стоял и слушал, как Ройал медленно возвращается по лестнице наверх.
     - Отойдите от пистолета! - приказал он. - Оба отойдите!
     Мы отошли. Ройал забрал оружие и кивнул мне, чтобы я шел впереди. Выражение лица у него было такое, словно он рассматривал луну. На Валентино он даже не взглянул.
     Они ожидали нас в библиотеке: генерал, Виланд и этот наркоман Ларри. Выражение лица генерала было скрыто за усами и бородой, но мне показалось, что глаза у него краснее, чем сутки назад, и лицо осунулось. Может быть, я вообразил это - для меня в это утро все было плохо, - а может быть, я и ошибся. Виланд выглядел вежливым и изысканным, он даже улыбался слегка. Его суровое властное лицо было чисто выбрито, глаза лучились теплотой. На нем был строгий черно-серый пиджак, белая рубашка и пурпурный галстук. Он смотрелся прямо-таки как картинка. Ларри... Ларри был такой же, как и при первой встрече: бледное лицо, бегающий взгляд (правда, трясся он поменьше - видимо, неплохо позавтракал с героином на десерт).
     - Доброе утро, Тальбот, - подал голос Виланд. До чего же приятно слышать вежливое обращение, а не получать удары по черепу! Я хмуро кивнул ему в ответ. - Что за шум, Ройал?
     - Гюнтер... - Ройал неопределенно кивнул на Валентино, который только что вошел, сморщившись от боли и держа левую руку поверх правой, висящей на перевязи. - Он будил Тальбота слишком громко, и тому не понравилось.
     - Лучше бы вам не допускать подобных шуток в это время, Ройал! - грубо произнес Виланд, потом вкрадчивым голосом спросил меня: - Что с вами, Тальбот? Не с той ноги встали, что ли? Что-то вы чересчур сердиты и раздражительны с утра, вы не находите, а?
     Я внимательно смотрел на него: ни малейшего соблюдения субординации или даже приличий. Кто хозяин в этом огромном доме? Генерал, одинокий, гордый и величественный, стоял в стороне, а командовал его менеджер. Или я ошибался? Ошибка могла мне стоить многого...
     - Где Яблонский? - грубо спросил я.
     - Яблонский? - Виланд лениво шевельнул бровью - сам Джордж Рафт не сделал бы лучше этот жест. - А что вам до Яблонского, Тальбот?
     - Мой конвоир, - повторил я, - где он?
     - Вы в самом деле хотите знать, Тальбот? - Виланд смотрел на меня долгим, изучающим взглядом, который мне очень не понравился. - По-моему, я вас где-то видел раньше, Тальбот. И генерал вас где-то видел. Только где? Или вы на кого-то очень похожи, а?
     - Да, похож. На Дональбо Дака. И все же где Яблонский?
     - Он уехал. Точнее, сбежал. И прихватил свои семьдесят "косых".
     "Сбежал" было довольно правдоподобно, но я не подал виду и спросил:
     - Где он?
     - Вы становитесь очень надоедливы, друг мой, когда повторяете одно и то же. - Он щелкнул пальцами. - Ларри, телеграммы.
     Ларри взял несколько бумаг со стола, передал их Виланду, ухмыльнулся мне по-волчьи и продолжал свой пробег взад-вперед, от стены до стены и обратно.
     - Генерал и я очень осторожны, Тальбот, - между тем продолжал Виланд. - Некоторые люди внушают нам подозрение. Вот мы и навели о вас справки. В Англии, Голландии и Венесуэле. - Он встряхнул пачкой бумаг. - Это получено утром: все они подтверждают, что вы тот, за кого себя выдаете, один из известных европейских экспертов по спасательным работам. Так вот, мы собираемся воспользоваться представившейся возможностью и немного поэксплуатировать вас. Что касается Яблонского, то он нам больше не нужен. Мы отпустили его сегодня утром. Вместе с чеком. Он сказал, что собирается путешествовать и начнет с Европы.
     Виланд был спокоен, выдержан, предельно искренен, ну ни дать ни взять апостол Петр. Я посмотрел на него, как смотрел бы на Святого Петра, и тут же выпалил целую кучу таких слов, какие апостолу Петру никогда и не приходилось слышать, закончив криком: "Сволочь! Гнусная, вероломная сволочь!"
     - Яблонский? - Снова "Джордж Рафт" не спеша поднял свою правую бровь.
     - Да, Яблонский! Думал, что я поверю в его рассказы. Да я и слушать его не стал! Обещал мне, подлец!
     - Что ж он мог вам обещать? - вкрадчиво спросил Виланд.
     - Ничего хорошего, - ответил я недовольно. - Он сказал, что я погорел, и погорел окончательно, и что мне каюк. Он предлагал мне шанс. Он считал, что его уволили из нью-йоркского отделения неспроста - его уволили те, кто был нечист на руку; и он брался доказать это, понаблюдав кое за кем и порывшись как следует в их досье. - Я нахмурился. - И он думал, что я в это поверю.
     - По-моему, вы сказали не все, - перебил меня Виланд. Он с неослабевающим интересом следил за мной. - Продолжайте!
     - Он думал, что я воспользуюсь этим шансом. И сказал мне, что если я окажу услугу ему, то мне это поможет еще больше. Часа два он вспоминал старый федеральный шифр, потом составил телеграмму в какое-то агентство. Он предлагал очень интересную информацию о генерале Рутвене в обмен на разрешение порыться в делах. А я, как простак, чуть не попался на эту удочку!
     - Вы не могли бы попытаться вспомнить имя того, кому была адресована телеграмма, и его адрес?
     - Нет, не помню.
     - Постарайтесь вспомнить, Тальбот. Если вы вспомните, вы сможете сохранить самое главное - свою жизнь.
     Я посмотрел на него без всякого выражения, потом уставился в потолок и наморщил лоб. Выдержав длинную паузу, я наконец начал неуверенно:
     - Катин, Котин, Кортин, Куртин! Верно, Куртин! Вот кто!
     - И все, что он предлагал, - это передать информацию, если его условия будут приняты?
     - Точно.
     - Тальбот, вы только что заработали право на жизнь.
     Безусловно, я купил свою жизнь. Я заметил про себя, что Виланд не уточнил, сколько времени мне будет разрешено пользоваться этой недорогой покупкой. Двадцать четыре часа, по крайней мере, гарантированы. Все будет зависеть от того, как пойдет дело. Но не это волновало сейчас. Даже удовлетворение оттого, что я отдавил пальцы Валентино, не шло ни в какое сравнение с моей тайной радостью... Они проглотили крючок! Кажется, они поверили! В данных обстоятельствах, при правильном раскладе колоды и при точной игре, они неизбежно должны были поверить. Я понял, что до этого момента ошибок мною пока не допущено. Если взглянуть на мои действия их глазами, то невозможно представить, как я сумел состряпать подобную историю: во-первых, им было неизвестно, что я знаю о смерти Яблонского и что я в курсе их слежки за ним и перехвата телеграммы; во-вторых, они не видели меня у летней кухни в саду этой ночью; наконец, они не знали, что Мэри подслушала разговор в библиотеке и виделась после этого со мной. Ведь если бы они догадывались, что я сообщник Яблонского, они бы прикончили меня в два счета. Но, однако, они не трогают меня некоторое время, и довольно долго. Может быть, слишком долго?..
     Я заметил, как Виланд и Ройал едва заметно переглянулись и как последний чуть пожал плечами. Оба они стоили друг друга. Оба - уверенные, расчетливые, безжалостные противники, оба были очень опасны. Последние часов двенадцать они наверняка знали, что федеральные агенты где-то рядом, что на их след давно напали, но тем не менее, ни Виланд, ни Ройал не выказывали никаких признаков тревоги или беспокойства. Я удивлялся и другому, более важному: как они смогли выкрутиться из всевозможных ситуаций за последние три месяца, когда ФБР могло их взять в любой момент, как они могли сохранять спокойствие и уверенность? Их можно было взять и сейчас. Но, как говорится, плод еще не созрел. Не совсем, скажем так.
     - Итак, джентльмены, стоит ли дальше тянуть? - Впервые генерал подал голос. Не ошибусь, если скажу, что за грубым тоном, каким были произнесены слова, мне послышались плохо скрытая тревога и даже страх. Генерал продолжал: - Погода все ухудшается, и может подойти тайфун. Нам нужно двигаться как можно скорее...
     Относительно погоды он был прав, только выражение выбрал не то. Погода уже ухудшилась. Дальше некуда. Ветер больше не стонал - он свистел на самой высокой ноте, склоняя деревья чуть ли не до самой земли. Порывы его перемежались ливнем, кратковременным, но исключительно сильным. Тучи стлались, казалось, по самой крыше дома. Я взглянул на барометр, висевший в холле: стрелка его опустилась до деления 675 мм. Эта цифра обещала что-то ужасное, непредсказуемое. Надвигался на нас центр циклона или он уже прошел, я сказать не мог. Однако я знал точно - он был на расстоянии не более двенадцати часов. Скорее всего, даже ближе.
     - Мы сейчас отправимся, генерал, все подготовлено. Петерсон ожидает внизу в бухте. (Петерсон, как я понял, был пилот вертолета.) Пара рейсов - и все будут там. Это займет не больше часа. И тогда Тальбот может приступить к работе.
     - Все? - переспросил генерал. - Кто - все?
     - Вы, я, Ройал, Тальбот, Ларри и, конечно, ваша дочь.
     - Мэри? Разве это необходимо?
     Виланд ничего не ответил. Он даже бровью не повел, он просто спокойно смотрел на генерала. Пять секунд, может чуть дольше, и я увидел, как разжались руки у генерала и как безвольно поникли его плечи. Все было ясно без слов.
     В коридоре раздался быстрый цокот каблучков, и в библиотеке появилась Мэри Рутвен собственной персоной, одетая в костюм лимонно-желтого цвета: юбку и жакет. Жакет прикрывал синюю блузу с распахнутым воротом. Под глазами у нее лежали большие тени, выглядела она бледной и усталой, но мне она все равно показалась удивительной. Сзади нее стоял Кеннеди, который из вежливости не входил в комнату, а оставался в коридоре, держа кепи в руках. Лицо его было совершенно невозмутимо, как у отлично выдрессированного шофера. Я бесцельно двинулся к двери, ожидая, что Мэри перед своим возвращением в комнату сделает то, о чем я просил ее два часа назад.
     - Я собираюсь с Кеннеди в Мраморные Источники, папа. - Мэри начала без предисловий. Это прозвучало как утверждение, но все-таки имело оттенок просьбы.
     - Но... но... но мы собираемся на вышку, дорогая. - Слова его звучали печально. - Ты же говорила прошлой ночью...
     - Да, говорила и не отказываюсь, - с оттенком нетерпения перебила она. - Все равно всем сразу не улететь. А мы потратим на все не больше двадцати минут. Как вы думаете, мистер Виланд? - мягко спросила она.
     - Боюсь, что это затруднительно, мисс Рутвен. - Виланд был очень вежлив. - Видите ли, Гюнтер получил травму и...
     - Ну и хорошо!
     Он поднял бровь.
     - Не так хорошо, как вы думаете. Вы знаете, как ваш отец беспокоится, чтобы у вас была охрана, когда...
     - Кеннеди обеспечит мне всю охрану, которая необходима, - ответила ему она. - Слава Богу, он здесь. Скажу больше. Я не полечу на вышку с вами, Ройалом и этим созданием, - она кивнула на Ларри, - если со мной не будет Кеннеди. И это окончательно. А сейчас я должна поехать в Мраморные Источники. Немедленно.
     Меня здорово удивил тон, каким она разговаривала с Виландом. Но он даже виду не подал.
     - Зачем вам это нужно, мисс Рутвен?
     - Есть вещи, о которых джентльмены не спрашивают, - ледяным тоном ответила она.
     Это здорово его осадило. Он не знал, что она замышляет. Правда, не знал об этом и я, но было хорошо, что Виланд в затруднении. Глаза всех были устремлены на них двоих, всех, кроме меня и Кеннеди - мы смотрели друг на друга. Я стоял рядом с дверью, повернувшись спиной к компании, поэтому мне было нетрудно достать из-под воротника клочок бумаги - сейчас я держал ее на уровне груди, так что он (Кеннеди) мог видеть имя судьи Моллисона, написанное на ней. Выражение лица Кеннеди совершенно не изменилось, а медленный, еле заметный кивок можно было измерить разве что микрометром, но я убедился, что он меня понял.
     Все было прекрасно, кроме одного: хитрая бестия Ройал мог углядеть эту бумажку прежде, чем я освободил бы проход. И именно Ройал разрядил возникшую натянутость, дав Виланду возможность выйти из затруднительного положения.
     - Пожалуй, я тоже подышу свежим воздухом, мистер Виланд, - сказал он. - Я прокачусь вместе с ними. - И он направился к двери.
     Я кинулся в проход быстрее, чем торпеда вылетает из аппарата. Кеннеди, отставив руку в сторону, успел поймать меня, мы тяжело рухнули на пол и покатились по коридору. В первые две секунды я изловчился незаметно запихнуть ему записку глубоко за пазуху; потом мы принялись колотить друг друга кулаками по плечам и спине, где было не так больно. Мы еще не успели войти во вкус, когда услышали громкий щелчок снятого предохранителя.
     - Ну-ка, разойдитесь, вы оба!
     Мы разошлись и медленно поднялись на ноги под дулом пистолета Ройала. Ларри крутился рядом, держа в руке револьвер. Будь я Виландом, я не позволил бы ему иметь даже камень в руке, не то что огнестрельное оружие.
     - Неплохая работа, Кеннеди! - с теплотой в голосе произнес Виланд. - Я это запомню!
     - Благодарю вас, сэр, - невозмутимо ответил тот. - Я очень не люблю убийц.
     - И я тоже, мой мальчик, и я тоже, - промурлыкал Виланд.
     "Да, - подумал я, - ты не любишь убийц. Ты только заставляешь их работать, чтобы потом отпустить на свободу".
     - Итак, мисс Рутвен, мистер Ройал отправится вместе с вами. Пожалуйста, как можно скорее, - подытожил Виланд.
     Мэри молча вышла с гордо поднятой головой, не удостоив меня взглядом. Я подумал, что в душе она, наверное, очень удивлена.
     
     Глава 8
     
     Я совсем не был в восторге от вертолета, когда летел на вышку. К самолетам я привык, даже управлял собственным, ведь когда-то я имел дело в компании фрахтовой службы. Но вертолет - эта штука явно не для меня. Даже в самую хорошую погоду. Сейчас же она была просто ужасная. Нас бросало, качало, опускало, опять поднимало, словно какой-то пьянчуга катал нас на гигантской карусели. Мы могли только догадываться, куда летим, - щетки "дворников" не справлялись с потоками воды, падавшими на стекла кабины; однако Петерсон и в самом деле был прекрасный пилот, и все кончилось благополучно. Мы сели на посадочную палубу Х-13 чуть раньше десяти утра. Шесть человек, не обращая на нас внимания, обслуживали механизмы на вышке. Генерал, Виланд, Ларри и я, измученные жестокой болтанкой, сползли по приставному трапу на платформу. Петерсон тут же запустил мотор и исчез в потоках дождях. Я очень сомневался, что увижу его вновь. Как, впрочем, и землю?
     Ветер на открытой платформе дул гораздо сильнее, чем на материке, его порывы чуть с ног не сбивали. На скользкой металлической палубе было очень трудно держать равновесие, к тому же Ларри все время подталкивал меня в спину. Он щеголял в длиннополом кожаном пальто, весь перепоясанный ремнями, - так в Голливуде наряжают актеров, играющих фашистов, но здесь, на вышке, в такую суматошную погоду его наряд был как нельзя более кстати. Меня очень нервировало его частое дыхание почти мне в плечо. В глубоком кармане его кожаного пальто наверняка был спрятан револьвер, а из-за чрезмерного "дружелюбия" ко мне Ларри мог запросто нажать на спуск. Для меня присутствие Ларри сзади было все равно что для лошади кольчуга под седоком. Я почти не разговаривал с ним и даже ни разу не обругал его трясуном или наркоманом. Я был выше этого. У меня была надежда, что он уже принял свою порцию порошка и потому не слишком возбужден и сердит. Но когда мы шли на посадку в вертолет, я все-таки не удержался и очень вежливо поинтересовался, не забыл ли он прихватить с собой свою обязательную ношу. Ларри (в непечатных выражениях) спросил, что я имею в виду и вообще какое мне до него дело. Тогда я в тон ему ответил, что имею в виду: не оставил ли он дома свой шприц. Виланд и генерал вдвоем еле смогли оттащить его от меня. Нет никого более опасного и непредсказуемого, чем наркоман, и в то же время нет никого более жалкого, но в сердце моем не было ни капли жалости к Ларри. Просто он был слабейшим звеном в этой преступной цепочке, а в мою задачу входило эту цепочку разорвать, причем не давая ни малейшего повода заподозрить меня в чем-либо.
     Наклонясь вперед и балансируя на скользком металле, мы подошли к открытой крышке люка, который вел на нижнюю палубу, где нас ожидала небольшая группа людей. Я инстинктивно поднял воротник, опустил края шляпы и стал вытирать лицо платком, но эти меры предосторожности не потребовались: Джея Каррена - мастера, с которым я разговаривал десять часов тому назад, - среди них не было. Я представил себе, что, окажись здесь, он обязательно спросил бы у генерала, нашел ли Фарнборо, его личный секретарь, потерянный чемодан. Меня прямо-таки передернуло при одной этой мысли, но это все от нервов - сзади стоял подонок Ларри. Я встряхнул головой и глубоко вздохнул.
     Двое из группы направились к нам. Генерал представил их:
     - Мартин Джерольд - главный инженер; Том Харрисон - инженер по бурению; джентльмены, а это Джон Смит - специалист, прибывший к нам из Англии, чтобы помочь мистеру Виланду в его исследованиях. (Джон Смит, как я сообразил, был мой псевдоним.)
     Оба мужчины склонили головы в приветствии. Ларри подтолкнул меня в спину, и я ответил, что мне очень приятно познакомиться, но оба инженера не проявили ко мне особого интереса. Они выглядели усталыми и измученными и, здороваясь с нами, лишь отдавали дань вежливости. Но генерал заметил это.
     - Вас что-то беспокоит, Харрисон? - спросил он.
     Я отметил про себя, что на вышке Виланд и его компания стараются остаться в тени.
     - И очень сильно, сэр, - ответил Харрисон, коротко подстриженный молодой человек, почти юноша, в очках с сильными стеклами, казалось, только что выпущенный из колледжа. Но, по-видимому, работу он знал хорошо. Достав маленькую карту, Харрисон развернул ее и вынул большой карандаш: - Эта карта очень хорошая, генерал Рутвен. Она просто не может быть лучше, так как Прайд и Хойнес считаются непревзойденными геологами. Тем не менее мы уже проскочили тысячу двести футов. По крайней мере, футов на пятьсот раньше мы должны были получить нефть. Но тут даже запаха газа нет, не то что нефти. Я не в состоянии объяснить это, сэр. (Я-то мог объяснить этому пареньку, в чем дело, но время еще не настало.)
     - Бывает, мой мальчик, бывает! - Генерал похлопал Харрисона по спине. Я не мог им не восхищаться - я знал, какой страх он испытывает в последнее время, в каком напряжении находится, и, надо отдать ему должное, он всегда прекрасно владеет собой. Генерал продолжал: - Мы рады, если нефть дают две из пяти скважин. И никакой геолог не может предсказать стопроцентную точность выхода на нефть. Даже если бурить между рядом стоящими рабочими скважинами. Рекомендую вам пройти еще тысячу футов. Отвечаю я.
     - Благодарю вас, сэр! - Харрисон выглядел удовлетворенным, но что-то в его тоне и выражении лица оставалось недосказанным, и это от генерала не ускользнуло.
     - Что-нибудь еще, Харрисон?
     - Нет, сэр, ничего. - Он ответил слишком поспешно, он не умел скрывать свои чувства, этот мальчик с дипломом. Актер из него не получался. - Совсем ничего.
     - Гм... - Генерал задумчиво посмотрел на него, потом обратился к Джерольду: - А что у вас?
     - Погода, сэр, погода.
     - Да, конечно, - генерал понимающе кивнул. - По последней сводке тайфун "Диана" пройдет через Мраморные Источники своей центральной частью. А значит, и через Х-13. Не спрашивайте меня, что делать, Джерольд. Вы все знаете сами. Капитан на этом корабле вы, а я только пассажир. Я не привык терять десять тысяч в день, но вы приостановите бурение тогда, когда найдете нужным, и никто вас за это не осудит.
     - Не то, сэр, - удрученно произнес Джерольд. Он махнул рукой за спину: - Вон та экспериментальная колонна, которую вы, сэр, распорядились установить" Достаточно ли ее заглубление, чтобы обеспечить требуемую устойчивость?
     Так, значит, буровики не знали, что есть в той колонне, которую я исследовал прошлой ночью? Я подумал и решил, что им не следует об этом знать, а открыть секрет, если потребуется, должен я. В этом случае легче будет объяснить команде буровой любую версию, чем возбудить ненужные подозрения. Мне надо серьезно обдумать легенду, которую, возможно, и придется преподнести.
     - Вас беспокоит ее устойчивость? - переспросил генерал. - Виланд, что вы ответите на это? - Генерал повернулся к человеку, стоявшему справа от него.
     - Я полностью отвечаю за ее устойчивость и прочность, генерал Рутвен! - Это было произнесено безапелляционным тоном высококвалифицированного специалиста, хотя я лично не был уверен, что он в состоянии отличить гвоздь от болта. Однако он умел соображать, этот главный инженер по выпуску продукции, потому что добавил к своим словам: - Шторм идет с запада, поэтому максимальная нагрузка на платформу будет со стороны, обращенной к берегу. А этот край будет стремиться подняться, а не опускаться. - Тут он сделал протестующий жест. - Мне кажется бессмысленным устанавливать еще одну колонну, в то время как уже смонтированные несут нагрузку в два-три раза ниже расчетной. Кроме того, генерал, учитывая совершенство технологии бурения, я считаю преступлением останавливать работы ради монтажа дополнительной опоры. Это повлечет за собой демонтаж оборудования и перерыв в основных работах на несколько месяцев!
     Таково было заявление Виланда. Сделано оно было уверенным тоном, без капли наигрыша. Надо отдать ему должное: убеждать он умел.
     - Благодарю, мне этого достаточно, - вежливо поклонился Джерольд, после чего обратился к генералу: - Пройдете к себе, сэр?
     - Попозже. Только перекусить. Но, ради Бога, не переносите из-за меня время своего завтрака, распорядитесь только, чтобы мне его сейчас доставили. Мы будем заняты с мистером Смитом, он горит желанием поскорее сделать свою работу. ("Черта с два!" - подумал я про себя.)
     Мы оставили их и спустились по широкому проходу вниз. Внутри платформы вой ветра и грохот волн, разбивающихся о колонны, был совсем не слышен, может, временами еле различался шелест, когда воздух в коридоре переставал дрожать: рядом работали главные дизель-генераторы.
     В конце коридора мы повернули налево и, пройдя несколько десятков шагов, уперлись в тупик, в котором была только одна дверь, расположенная в правой стене. На ней большими буквами белой краской было написано: "Исследование проектов буровых работ". Чуть ниже мелким шрифтом была выполнена еще одна надпись: "Частная собственность. Секретно. Посторонним вход воспрещен!"
     Виланд позвонил. Звонок был хорошо слышен, и я успел разобрать сигналы: четыре коротких, два длинных и снова четыре коротких. Изнутри ответили тремя звонками; потом Виланд снова позвонил четыре раза коротко с минимальными интервалами; через десять секунд мы вошли в дверь, громко захлопнувшуюся позади нас. Все эти надписи ничего не стоили, учитывая условную сигнализацию, - посторонних и так не пустили бы...
     Стальной пол, стальные переборки, стальной потолок - не помещение, а камера в тюрьме. Три из четырех стен-переборок напоминали об этом: та, через которую мы только что вошли, - гладкая и ровная поверхность со слегка выдающейся дверью - и стены слева и справа. У передней стены стояли два привернутых к полу агрегата. Как я разобрал, один из них был мощный водяной насос, другой - компрессор, наверное, тот самый, чей шум я слышал этой ночью под водой.
     Передняя стена представляла собой правильную полусферу, вогнутую внутрь, в центре ее был круглый люк. Я смекнул, что это вход в ту самую "поющую" колонну, которая ведет на дно залива. Между машинами - компрессором и насосом - и стенкой по обе стороны люка располагались барабаны с аккуратно намотанными на них резиновыми шлангами, армированными стальной сеткой. Сбоку от них, рядом с правой стеной, стоял рабочий стол и две скамьи.
     В комнате находилось два человека. Один из них открыл нам дверь, другой, с потухшей сигарой в зубах, сидел за столом, перебирая кипу испачканных маслом бумаг. Оба они были чем-то похожи друг на друга. Дело не в том, что оба были одинаково одеты и носили оружие в одинаковых кобурах. Даже не в том, что они были одного роста или телосложения. Сходство было в их лицах, тяжелых, бесстрастных, с цепкими и пронзительными глазами.
     Я встречал иногда такой тип людей - сильных духом, как правило, из преступного мира. Таким, как они, служит разная мелкая сошка, вроде Ларри, чьи мечты стать такими же, как они, не сбудутся никогда. Я смекнул, что эти ребята работают на Виланда. Что же касается Ларри, то его присутствие в этой компании вызывало только недоумение.
     Виланд коротко поздоровался и прошел к противоположной стене. Открыв полку, он достал из нее рулон бумаг, намотанных на деревянную палку, развернул наружный лист и разложил на столе, прижав края всем, что попалось под руку: отверткой, куском металла, гайкой. Это был большой и очень подробный чертеж - шестьдесят дюймов в длину и около тридцати в ширину. Покончив с этим, он повернулся и посмотрел на меня.
     - Видели это когда-нибудь раньше, Тальбот?
     Я наклонился к столу. На листе был изображен какой-то оригинальный предмет, формой похожий на что-то среднее между цилиндром и сигарой. Длина его была примерно в четыре раза больше ширины. На одну треть длины от края он был ровный, затем плавно сужался к другому концу. Около одной десятой этого сооружения занимали большие емкости - я разглядел тонкие пунктиры трубопроводов, идущие по этим емкостям от эстакады или мостика, расположенного наверху. Этот мостик был установлен на крышке цилиндрической камеры, расположенной над палубой и проходящей через все сооружение, машинное отделение и днище. Под днищем эта камера поворачивала под острым углом и соединялась с другой камерой, овальной формы, подвешенной параллельно донной части. По обе стороны этой овальной камеры прямо к днищу были прикреплены большие прямоугольные контейнеры. Кроме того, слева, по направлению к сужающейся части, находились длинные захваты, управляемые изнутри. Они тянулись вдоль днища и были прижаты к нему.
     Я внимательно рассмотрел все это, затем медленно выпрямился.
     - Извините, - покачал я головой. - Никогда не встречал ничего похожего.
     Мне совсем не следовало выпрямляться, потому что в следующий момент я очутился на полу... Секунд через пять мне удалось подняться на колени. Я мотнул головой и еле удержался, чтобы не застонать: боль где-то сзади левого уха пронзила меня насквозь. Я попробовал вглядеться - одним глазом мне удалось это сделать, по крайней мере, я увидел Виланда, стоящего надо мной. В правой руке у него был пистолет, который он держал за ствол.
     - Я совсем не думал, что вы скажете такое, Тальбот! - Голос его был спокойный, вежливый, даже чуть-чуть просящий, словно мы были на ужине у викария и он хотел, чтобы я передал ему соусницу. - Ваша память, Тальбот. Может быть, вы расшевелите ее хоть немного, а?
     - Неужели все это необходимо? - Голос Рутвена был очень расстроенным, да и сам он выглядел весьма удрученным. - Послушайте, Виланд, мы...
     - Заткнитесь! - прервал его Виланд. Я понял, что "ужин у викария" кончился. Он повернулся ко мне, как только я поднялся на ноги. - Ну?
     - Какого черта вы бьете меня по голове? - сказал я взбешенно. - Как вы заставите меня вспомнить то, что я никогда...
     В то же мгновение моя правая ладонь дернулась вверх, чтобы закрыть ухо, но было поздно: я отлетел влево и ударился лбом о переборку. Чтобы показать, что мне очень плохо, я со стоном сполз по стене вниз на пол. Никто не произнес ни слова: Виланд и двое его бандитов с любопытством ждали, что же будет дальше; генерал, бледный как полотно, стоял, закусив губу, и смотрел на меня с жалостью; на физиономии Ларри была довольная ухмылка.
     - Теперь вспомнил?
     Я пробормотал ругательство и, шатаясь, поднялся на ноги.
     - Ну что ж... - Виланд пожал плечами. - Я думаю, Ларри здесь как раз для того, чтобы уговорить вас вспомнить.
     - Можно? В самом деле можно? - Пыл и рвение, написанные на лице Ларри, были столь отвратительны, что я даже испугался. - Вы хотите, чтобы я заставил его говорить?
     Виланд с усмешкой кивнул.
     - Не забудь, что он должен будет работать после того, как ты закончишь.
     - Не забуду! - Это был высший момент для Ларри: находиться в центре внимания, отыграться за все мои насмешки и поддевки, получить садистское наслаждение, избив меня, - он, наверное, и не мечтал о таком удовольствии. Он облизал мокрые губы и двинулся на меня своей расхлябанной походкой, гримасничая и хихикая. - Сначала снизу справа в пах, потом слева под ребро, потом по затылку - и эта грязная свинья сама запросит работу, - произнес он своим мерзким фальцетом. Глаза у него были широко раскрыты и стали совсем безумными - впервые в жизни я сталкивался с сумасшедшим. Меня передернуло.
     Виланд был хорошим психологом - он знал, что я гораздо больше испугаюсь неуравновешенного и психически неустойчивого Ларри, нежели холодной, рассудительной жестокости самого Виланда и двух его братьев-разбойников. Кроме того, я и так достаточно набил себе цену, а переусердствовать в этом не имело никакого смысла.
     - Это чертеж одного из ранних французских батискафов, - быстро проговорил я. - Модель объединяет английский и французский военно-морские проекты, причем глубина погружения составляет только двадцать процентов предыдущих конструкций - не глубже двух тысяч пятисот футов, - но зато он быстрее, маневреннее и оборудован такими механизмами, как захваты и пробоотборники грунта. Прежние батискафы этого не имели...
     Никто не мог ненавидеть меня в этот момент больше, чем Ларри. Он был сопляк, мальчишка, ему обещали дорогую игрушку, с которой можно позабавиться всласть, и в тот момент, когда этот мальчишка протянул руку, игрушку выхватили у него прямо из-под носа. Он и вел себя как ребенок, не успевший опомниться от унижения и обиды. С трясущимися губами, размахивая револьвером, Ларри все еще вертелся передо мной.
     - Он врет! - визгливым фальцетом, переходящим в вопль, выкрикнул он. - Он только что соврал и...
     - Он не лжет! - холодно перебил его Виланд. Никакого торжества или удовлетворения, оттого что я наконец "раскололся", не было слышно в его голосе, он принял это как должное и закончил спокойно: - Убери револьвер, Ларри.
     - А я вам говорю... а!.. а!.. - Ларри заорал от боли, когда один из братьев схватил его за кисть и завернул ее за спину.
     - Команду надо выполнять сразу, - ласково произнес он. - Или от тебя останется одна гнилая труха, понял? Ну?! - грозно прорычал бандит.
     Револьвер упал на пол. Виланд проводил его взглядом, потом, забыв о нем, повернулся ко мне.
     - И вы не только знаете, что это такое, Тальбот, но и работали на нем. У генерала есть надежные люди в Европе, от которых мы получили сообщение сегодня утром. - Он наклонился ко мне и вкрадчиво продолжил: - И даже после Европы вы работали на таком батискафе. Совсем недавно! Наши агенты на Кубе еще лучше европейских.
     - Я не работал на нем недавно! - Я поднял руку, увидев, что Виланд открыл рот. - Когда батискаф впервые спустили на воду в бухте Нассау, чтобы испробовать его без человека, Франция и Англия решили, что будет успешнее и благоразумнее использовать местную технику, чем ждать, пока закончатся испытания и батискаф привезут на место. Я тогда работал в спасательной фирме в Гаване. У нее было судно с мощным подъемным краном и длинной стрелой на корме и на правом борту. Это была идеальная штука для работы. Я в то время находился на борту судна, но в батискафе не работал. Чего не было, того не было, - я чуть улыбнулся. - Кроме того, я был на этом судне неделю или чуть больше, потому что те уже пронюхали обо мне; я знал об этом, и мне надо было скорее смываться.
     - "Те"? Кто это? - Виланд чуть поднял брови.
     - Какое это имеет значение? - устало проговорил я.
     - А, понял, понял! - засмеялся Виланд. - От кого мы знаем о вашем "рекорде", так это от полиции, по крайней мере, полдюжины государств. В самом деле, генерал, вот что разрешает наши прежние сомнения, где мы раньше встречали физиономию Тальбота.
     Генерал Рутвен ничего не ответил.
     Меня больше не нужно было убеждать в том, что генерал служил лишь орудием, пешкой в руках Виланда. Он выглядел жалким, подавленным и ко всему безучастным.
     Я хлопнул себя по лбу, широко раскрыл глаза и повернулся к Виланду.
     - Так это вы? Вы увели батискаф? Бог ты мой! Как же...
     - Уж не думаете ли вы, что мы привели вас сюда, чтобы обсуждать чертеж этого сооружения? - Виланд позволил себе приветливую улыбку в мой адрес. - Конечно, мы. В общем, это было нетрудно. Те идиоты пришвартовали батискаф только пеньковым канатом там, где глубина была меньше десяти саженей. Мы отцепили его, а конец каната истрепали так, чтобы все думали, будто он перетерся, когда судно поднимало и опускало на приливе и отливе. Они, наверняка, подумали, что батискаф вынесло в океан и он затонул, потому что люк не был задраен. Мы проделали большую часть пути в темноте, ночью, а когда проходил корабль, мы перетаскивали батискаф на другой борт, чтобы его не заметили... - Виланд улыбнулся еще раз. Сейчас он разрешил себе чуточку расслабиться. - Словом, это было несложно. Никому и в голову не пришло, что частная яхта могла похитить глубоководный снаряд.
     - Частная яхта. Вы имеете в виду... - У меня волосы встали дыбом; я чуть не ляпнул: "Темптресс" - ведь им же не было известно, что я знал название яхты от Мэри Рутвен. Если бы это произошло, меня в очень скором времени ожидала бы встреча с Яблонским. - Вы имели в виду личную яхту генерала? У него есть яхта?
     - Ну конечно, Ларри и я не имеем яхты, - ухмыльнулся он в ответ. - Можно добавить избитую фразу, что нам здесь вообще ничего не принадлежит, но суть не в этом. Конечно, яхта генерала.
     Я кивнул.
     - Следовательно, батискаф находится где-то поблизости? И вы хотите, чтобы я сам догадался, для чего он вам нужен?
     - Нет, что вы! Вам следует хорошо знать, чего мы хотим. Мы... э... интересуемся драгоценностями, захороненными на дне.
     - Имеете желание порыться в сундуке капитана Кидда и Синей Бороды? - ухмыльнулся я.
     - Умерьте ваше остроумие, Тальбот. Мы ищем то, что пропало недавно и находится рядом.
     - Как же вы нашли? Как вам это удалось?
     - Как нам это удалось? - Казалось, Виланд позабыл о своей холодной сдержанности. В любом человеке есть немного тщеславия, а у преступников оно обычно развито довольно сильно. Виланд тоже не упустил случая прихвастнуть своими успехами. - Мы знали не очень точно, где он затонул. Пробовали тралить, но из этого ничего не вышло. Потом встретились с генералом. Вам, конечно, не известно, что генерал напичкал свою яхту оборудованием для геологов, и, пока они взрывали на дне свои бомбочки и прослушивали в наушники залегание нефтяного пласта, мы тоже не зевали: записывали глубины очень чувствительным эхолотом. И мы нашли его, причем очень точно.
     - Близко отсюда?
     - Рядом.
     - Тогда почему вы не исследуете его? (Я должен был продемонстрировать непонимание специалиста-подводника, как это можно не сделать такую элементарную вещь.)
     - А как бы вы исследовали его, Тальбот?
     - Погрузился и слазил бы туда. Что тут особенного? Нет ничего проще в этих водах. В конце концов, здесь кругом континентальный шельф со своими глубинами, вы можете уйти на сотню миль от любой точки на западный берег Флориды, прежде чем дойдете до глубин в пятьсот футов. Мы слишком близко от берега. Какая здесь глубина? Сто, полтораста футов?
     - На какой глубине стоит Х-13, генерал?
     - Сто тридцать футов при отливе, - механически ответил Рутвен.
     Я пожал плечами.
     - Ну вот видите?
     - Нет, Тальбот. - Виланд покачал головой. - Какова предельная глубина, на которой человек может спокойно работать? Что вы скажете?
     - Около трехсот футов. - Я задумался на секунду. - Наибольшая глубина, на которой работали американские водолазы в Гонолулу, двести семьдесят пять футов. Подводная лодка Ф-4.
     - Вы в самом деле специалист, Тальбот?
     - Любой опытный водолаз или спасатель скажут вам то же самое.
     - Двести семьдесят пять футов, вы говорите? Да, неудачно, но здесь-то на дне есть большая дыра, точнее глубокая впадина. Геологи генерала очень заинтересовались, когда мы обнаружили ее. Они сказали, что она очень похожа... На что она похожа, генерал?
     - На Хард Дип.
     - Вот-вот, на Хард Дип. В английском канале. Глубокая долина на дне, где Линней захоронил свое добро. Там около четырехсот восьмидесяти футов.
     - Это меняет дело, - медленно сказал я. - Тут много сложностей.
     - Ну а как бы вы поступили в данном случае?
     Я задумался ненадолго.
     - Все зависит от оборудования. Новейшее жесткое снаряжение Нейфельд-Кюпке, армированное прочной сталью, наиболее подойдет для этого. Но я сомневаюсь, сможет ли водолаз что-нибудь сделать на такой глубине. Ведь давление там двести футов на квадратный дюйм, и каждая манипуляция в этом скафандре будет стоить неимоверных усилий. Можно будет делать лишь простейшие движения. Здесь лучше подошла бы специальная обсервационная камера Галеази, и старая фирма "Сиб и Горман" выпускает такие камеры, причем отличного качества, и успешно их использует. Они погружаются на полторы тысячи футов. Вы находитесь внутри и по телефону управляете работой газореза или драги, крюка или силового захвата. Таким способом поднято около десяти миллионов долларов золотом с судна "Ниагара" с глубины в тысячу футов около Новой Зеландии и четыре миллиона долларов золотом с "Египта" с глубины четырехсот футов в районе Нанта. Вот два типичных образца таких работ, и я поступил бы точно так же.
     - И это потребовало бы как минимум пару обеспечивающих судов и кучу специального оборудования, - мягко добавил Виланд. - Вы думаете, что нам следует приобрести и эти камеры, и драги, и захваты и встать на якорь в том самом месте, неделями мозоля глаза всем, кто проплывает или пролетает мимо. До тех пор, пока не заподозрят неладное.
     - Но вы же спросили меня, как поступить, - напомнил я ему.
     - Да, но у нас есть батискаф, - улыбнулся Виланд. - Впадина на дне находится отсюда меньше чем в шестидесяти ярдах. Мы возьмем с собой барабаны с намотанным тросом, на месте зацепим захватами и крюками то, что нам нужно, и вернемся на батискафе обратно. Тросы смотаются с барабанов, и с вышки мы вытащим их механизмами.
     - Просто, как Колумбово яйцо, так, что ли?
     - Просто и легко, Тальбот. Вы все поняли?
     - Абсолютно! - (Я вовсе не думал, что это так легко на самом деле. Виланд совершенно не представлял себе всех тех трудностей, которые нас ожидают: бесконечных попыток зацепиться за погруженное в песок судно, многочисленных неудач, новых приготовлений, новых ошибок и многого другого. Я хорошо помню, сколько мы промучились, когда пытались поднять "Лацрентие" с грузом золота и серебра на два с половиной миллиона долларов, а ведь он лежал на глубине каких-нибудь ста футов и его почти не засосало, а тут Виланд... Для него это выглядело как послеобеденная прогулка.) - Ну, а где сам батискаф? - спросил я.
     Виланд кивнул в направлении полукруглого люка:
     - Вот эта колонна. Она выше уровня дна на двадцать футов. Батискаф пришвартован и состыкован к ее нижнему срезу.
     Пришвартован внизу, на глубине?! Я уставился на него.
     - Что вы мелете? Как мы поднимем его? И как мы в него заберемся? Где возьмете...
     - Спокойно! - прервал он меня. - Я не инженер, как вы, наверное, уже поняли, но у меня есть друг среди профессионалов. Он предложил простое решение. В основании этой колонны на высоте около шести футов от среза нижней части смонтирована достаточно прочная, из хорошей стали, и абсолютно водонепроницаемая переборка-палуба. Через нее можно забраться в специальную камеру цилиндрической формы шести футов длиной и около трех футов в диаметре. У этой камеры имеется съемное днище и крышка, причем крышка крепится к цилиндру на водонепроницаемых винтовых захватах, а сбоку цилиндра, примерно на два фута ниже крышки, вставлен шланг из каучука... Ну, я думаю, вам все ясно, Тальбот?
     - Вроде да... - "Они подобрали сообразительного парня", - подумал я, а вслух продолжал: - Когда-нибудь, почти определенно ночью, вы позовете инженеров с вышки помочь вам поднять эту ногу-колонну. Я думаю, вы им наговорите с бочку всяких врак про сверхсекретные исследования на дне. Настолько секретные, что никто не должен ничего знать, Потом поднимете на поверхность батискаф, отдраите люк, медленно опустите колонну, до тех пор пока этот цилиндр не прижмется к входному люку батискафа, дадите через шланг воздух и загерметизируете соединение цилиндра с батискафом. Затем опустите колонну в воду, погружая батискаф, пока кто-то, сидящий в нем, видимо ваш друг-инженер, не наберет в балластные камеры столько воды, чтобы батискаф, имея небольшую положительную плавучесть, был прижат люком к цилиндру, находящемуся в колонне. Когда вам надо будет отплыть, вы задраите люк батискафа, закроете нижнюю крышку цилиндра, дадите команду на вышку выпустить воздух из герметизирующего резинового кольца, наберете в балластные цистерны воду для получения отрицательной плавучести и отчалите на вашей посудине, куда вам нужно. Обратная операция при возвращении требует лишь небольшого насоса для откачки воды, которая накопилась в цилиндре. Я все сказал правильно?
     - За исключением отдельных деталей. - Виланд позволил себе улыбнуться еще раз. - Превосходно, не правда ли?
     - Нет. Единственная превосходная вещь - это украденный батискаф. Все остальное знает любой мало-мальски сведущий оператор подводных работ. Вплоть до применения двухкамерного шлюза, или водолазного колокола, используемого практически на всех подводных лодках. Кстати, аналогичный принцип используется и на кессонных операциях - при строительстве подводной части пирсов или опор мостов. Но все это дается дорогой ценой. Ваш друг-инженер сообразительный малый. Жаль его, правда?
     - Жаль?! - Виланд больше не улыбался.
     - Ну да. Ведь он умер, не так ли?
     Комната вдруг наполнилась зловещей тишиной. Прошло секунд десять. Все молчали, затаив дыхание. Наконец Виланд очень спокойным голосом спросил:
     - Что вы сказали?
     - Я сказал, что он умер. Когда кто-либо из тех, кто на вас работает, внезапно умирает, Виланд, предполагаю, что он стал бесполезен. Но сейчас, когда драгоценности еще не подняты, он еще был нужен. Произошел, наверное, несчастный случай.
     Снова длинная пауза.
     - Почему вы подумали, что это был несчастный случай?
     - И он был пожилой человек, не так ли, Виланд?
     - Почему вы считаете, что это несчастный случай? - В голосе Виланда послышались вкрадчивые нотки. Ларри снова облизал губы.
     - Водонепроницаемая переборка - палуба в нижней части колонны - не совсем герметична, как вы думаете? Она течет, не так ли, Виланд? Течет совсем незначительно. Плохие электроды, или сварщик недосмотрел. Вы включили вот эту машину (я указал на компрессор) и подали сжатый воздух в колонну, подали после того, как послали туда кого-то и задраили за ним люк. После того, как вы создали внутри достаточное давление, воду из колонны вытеснило - и тогда ваш человек или люди спустились вниз и устранили повреждение. Правильно?
     - Правильно. - Голос Виланда был снова спокоен и бесстрастен: что ему бояться какого-то авантюриста, которому и жить-то считанные часы, а не то что повторить свои разоблачения. - Как вам удалось узнать все это, Тальбот?
     - Тот лакей наверху, в доме. Он был скрючен как кочерга, и у него были лопнувшие сосуды на кистях рук. Я видел много подобных случаев. Он пострадал от того, что называется кессонной болезнью. Беда всех водолазов, Виланд. Когда человек находится под высоким давлением воздуха или воды и когда это давление быстро сбрасывают, у него в крови начинают выделяться пузырьки азота. Давление на той глубине составляет четыре атмосферы, или около шестидесяти фунтов на квадратный дюйм. И если люди пробудут на этой глубине более получаса, им необходимо пройти декомпрессию также не менее чем полчаса. Но какой-то преступный идиот сбрасывал давление слишком быстро - вероятно, так быстро, как это только возможно, - он, должно быть, открыл люк. Такие встряски могут выдержать только тренированные молодые люди. А ваш друг-инженер был стар и неподготовлен. И у вас, конечно, не было камеры для декомпрессии. Потому-то он и погиб! Что касается второго, я имею в виду лакея, то он будет жить. Но никогда не избавится от дурного самочувствия и от болей в суставах. Однако, мне кажется, это вас не очень волнует, Виланд?
     - Мы зря теряем время! - Я заметил, как на лице Виланда проступило облегчение: по-видимому, он сначала заподозрил, что я и, возможно, другие знаем слишком много о том, что произошло совсем недавно на Х-13; как всегда, он прикинул все как следует - и успокоился.
     Но он меня больше не интересовал - я внимательно наблюдал за генералом.
     Генерал Рутвен в данный момент пристально разглядывал меня, в его глазах было что-то странное: замешательство, какая-то мысль, беспокоившая его, и - что больше всего меня напугало - первые, пока еще слабые, проблески понимания.
     Мне это очень не понравилось. Я мгновенно перебрал в памяти все, что сказал, даже то, на что только намекал, но не мог припомнить ничего такого, что бы объясняло странное выражение его лица. Но если генерал что-то заметил, значит, Виланд заметил тоже? Однако лицо Виланда хранило полное спокойствие и уверенность, на нем не было ничего, свидетельствующего о подозрении или догадке, вызванных каким-нибудь словом или обстоятельством, которые ухватил генерал.
     "В самом деле, - подумал я, - ведь Рутвен далеко не глупый и, безусловно, сообразительный человек, если за короткий срок сумел накопить почти триста миллионов".
     Итак, мне не следовало давать Виланду опомниться - он мог прочесть на лице генерала кое-что и смекнуть, что дело нечисто.
     Я быстро спросил:
     - Ну, так, поскольку ваш инженер погиб, вам нужен новый водитель для батискафа?
     - Нет, не то. Как управлять, мы знаем сами. Не считайте нас такими болванами, которые украли батискаф, не зная, как с ним обращаться. В конторе в Нассау мы добыли полный комплект чертежей и инструкции на французском и английском языках. Так что не беспокойтесь, мы знаем, как работать со снарядом.
     - Да ну? Интересно! - Я уселся на стул, закинул ногу на ногу и закурил сигару. С удовольствием посмаковав затяжку, выдохнул дым и спросил с невинным лицом. - Тогда, собственно, чего вы хотите от меня?
     Впервые с момента нашего тесного знакомства Виланд попал в замешательство. Через некоторое время он нахмурился и резко произнес:
     - Мы не знаем, как запустить эти чертовы моторы на батискафе!
     Я еще раз глубоко затянулся и попробовал выпустить кольцо дыма. Не вышло. Впрочем, у меня никогда не выходило.
     - Так-так-так... - промурлыкал я. - Какая досадная неудача! Для вас, конечно. Для меня как раз наоборот. И все, что вам осталось сделать, - это запустить пару паршивых моторчиков - и вперед! Возьмем удачу за хвост! Я понял, что вы на мелочи не размениваетесь - не тот масштаб. Хотя вы и не можете начать без меня. Что ж, еще раз говорю, для меня это очень удачно.
     - Вы знаете, как запустить моторы? - холодно спросил он.
     - Приходилось. Наверное, это довольно просто - моторы постоянного тока, питаются от батарей. - Я улыбнулся. - Но электрические цепи, коммутационные коробки и подключения предохранителей довольно сложны. Впрочем, они все же изображены на схемах и даны в инструкциях.
     - Даны, ну и что? Они закодированы. А ключ неизвестен.
     Весь внешний лоск слетел с Виланда, голос был расстроенным.
     - Удивительно, прямо удивительно. - Я медленно поднялся на ноги и встал почти вплотную к нему, лицом к лицу. - Следовательно, без меня вы пропали? Так?
     Он не ответил.
     - Тогда я назову свои условия, Виланд. Мне нужны гарантии. Гарантии моей жизни! - Мне не очень нравился такой поворот событий, но я знал, что должен вести игру нагло, напористо, жестко, иначе он заподозрит неладное. - Так какие гарантии вы предложите, Виланд?
     - Боже мой, вам не нужны никакие гарантии! - Генерал был удивлен и разгневан. - Зачем нужно кому-то убивать вас?
     - Послушайте, генерал, - спокойно сказал я. - В высшем свете, среди деловых людей на Уолл-стрите, например, вы - фигура, равной которой мало. А в другом окружении вы можете оказаться слабее котенка. Любой, кто связан с Виландом и знает слишком много, может погибнуть, утонуть, упасть и тому подобное, когда он не будет больше нужен. Виланд не тратит деньги зря. Даже по мелочам.
     - Вы имеете в виду, что со мной это тоже может произойти? - удивился Рутвен.
     - Да не с вами, генерал! - отмахнулся я. - Вы-то в безопасности. Я не знаю, какие грязные дела связывают вас с Виландом, да и плевать мне на них. Вы ли его поддерживаете, он ли делит с вами свои доходы - дело не в этом. Вы в безопасности и всегда будете в безопасности: исчезновение одного из самых богатых людей в стране сразу же вызовет тщательные поиски. Извините за цинизм, генерал, но это так! Власть денег означает известность, прежде всего политическую активность, рекламу. Но деньги, страсть к ним таят в себе и опасность. Очень большую опасность. Возьмите, к примеру, вот эту "божью птичку", - я ткнул пальцем через плечо в направлении Ларри. - Этот трясун сделает что угодно, только заплати. Он способен на все. И Виланд хорошо это знает. Сейчас вы в безопасности, но, когда все кончится и вы перестанете быть для Виланда выгодным партнером, он найдет способ заставить вас замолчать. У вас не будет никакой возможности доказать что-либо против него: попробуйте только заикнуться о его делах и его компании - и одному Богу известно, что случится в вами и вашей дочерью. И не забывайте, что есть еще Ройал. Ройал бродит и ждет, когда кто-то поскользнется. А уж он-то постарается, чтоб тот не поднялся. - Я отвернулся от него и ласково улыбнулся Виланду: - Но мы отвлеклись от темы, не так ли? - Я щелкнул пальцами: - Гарантии, Виланд, я жду гарантий!
     - Я дам гарантии, Тальбот, - властно ответил Рутвен. - Я знаю, кто вы. Я знаю, что вы - убийца. Но я не допущу, чтобы даже убийца безвинно пострадал. Я заявляю, что, если, независимо от обстоятельств, что-либо произойдет с вами, пока вы здесь, я... - Он задумался, потом закончил: - Первое - Виланд. Прежде всего он деловой человек. Убив вас, он не получит никакой компенсации. Короче, он потеряет миллионы. Можете отбросить прочь свой страх.
     Миллионы... Впервые оговорена сумма. Миллионы. И я должен добыть, их для них.
     - Спасибо, генерал. Это меняет дело, - произнес я. Потушив сигару, я внимательно уставился на Виланда. Усмехнулся. Потом сказал: - Ну-с, дружочек, давай-ка сюда все инструменты и бумажки. Посмотрим, как играть в твою новую игрушку.
     
     Глава 9
     
     Пока что не существует моды на устройство могил в форме двухсотфутовой металлической трубы, но если бы эта мода была, то колонна на Х-13 произвела бы сенсацию. Разумеется, как могила. В ней было все. Она была холодная, сырая и темная, причем мрак не столько разгонялся, сколько усиливался и подчеркивался тремя крохотными лампочками наверху, посередине и внизу; тут было жутко и страшно: эхо голоса и шагов, тысячекратно отражающееся от металлических стен, звучало, как загробный голос какого-то апокалипсического ангела, требующего тебя на Страшный суд. "Было бы неплохо, - уныло подумал я, - попасть сюда после смерти, но ни в коем случае до этого". Потому что невообразимое нутро этой трубы убивало всякую волю к сопротивлению.
     Так вот, могила из нее была прекрасная. А место для работы очень неудобное. Единственный способ передвижения - это железные лестницы, укрепленные на клепаных стенках колонны. Их было двенадцать, этих лесенок-трапов, в каждой по пятнадцать ступеней. И они совсем не перекрывали сечение трубы, а предохранительных сеток или перекладин не было. Что мне было делать с многофунтовым снаряжением и тяжелым мегомметром, подвешенным на спине, - ступени-перекладины были такими сырыми и скользкими, что я с трудом удерживался на них. У меня занемели руки и плечи, второй раз проделать этот путь я бы не смог. Было бы естественным для новичка спускаться в чьем-то окружении, но Виланд пошел за мной, а не впереди. Может быть, он боялся, что я ногой ударю его по голове и сброшу вниз на сотню с лишним футов, - конечно, здесь не спасешься. В итоге я шел первым, потом Виланд и те двое мрачных мужчин, которых мы встретили в секретной конуре. Мы оставили Ларри и генерала наверху - для спуска они не требовались.
     На первый взгляд это казалось смешным (генерал с охраной наверху). Но, подумав, я понял дьявольский план Виланда. Ларри находился при генерале не зря - если бы я выкинул какую-нибудь шутку, пострадали бы невинные люди. Что я ж, в предусмотрительности ему не откажешь. Я спустился с последней ступеньки на переборку и перевел дух.
     - Открывайте люк, Цибатти! - приказал Виланд.
     Более крупный мужчина отворил люк и, раскачав его вниз-вверх, защелкнул за пружинный затвор в вертикальном положении. Я наклонился и стал разглядывать цилиндр и за ним шлюзовую камеру батискафа. Потом повернулся к Виланду и спросил:
     - Надеюсь, вы знаете, что шлюзовую камеру надо затопить, перед тем как мы отправимся искать сокровища Синей Бороды?
     - Какой смысл? - Он пристально, не скрывая неприязни, посмотрел на меня. - Зачем?
     - Вы хотите оставить ее с воздухом? - ошарашенно спросил я. - Да она заполнится за одну минуту на поверхности, а здесь, на глубине четыреста тридцать футов... Знаю, знаю, что вы скажете, - остановил я его. - Да, стенки камеры прочные, они выдержат и не такую нагрузку. Но вы забыли о больших балластных емкостях с керосином. У них-то нижние стенки - вот они, - я показал на пальцах их толщину, - видите, какие тонкие! А здесь как-никак двести фунтов на квадратный дюйм. И это давление, если его не дать постепенно, изломает и разорвет эти перегородки. А это значит, что керосин уйдет в воду и ваша положительная плавучесть навсегда исчезнет, вы останетесь здесь навсегда, на глубине четыреста восемьдесят футов от поверхности.
     При свете маленькой лампочки трудно было как следует что-нибудь разглядеть, но я мог поручиться, что лицо Виланда сильно побледнело.
     - Брайсон ничего не говорил об этом, - прерывающимся шепотом произнес он. Губы его дрожали.
     - Брайсон? Ваш дружок-инженер? - Ответа не последовало, и я продолжал: - Я, пожалуй, неправильно выразился. Он никогда не был вашим другом, Виланд. Он работал под дулом револьвера и знал, что, когда станет не нужен, кто-то нажмет на спуск. Зачем ему было говорить вам об этом? - Я отвернулся от него и поправил свою заплечную ношу. - Со мной не надо спускаться: лишние люди только мешать будут мне.
     - Думаете, я позволю вам остаться одному? - холодно спросил Виланд. - Чтобы выкинуть очередной трюк?
     - Не будьте идиотом! - оборвал я его. - Я могу возиться с электрикой сколько захочу и могу запутать все так, что сам черт не разберет, где начало, а где конец, не говоря уже о вас и ваших друзьях - вам и подавно будет неясно, работаю я или валяю дурака. В моих собственных интересах заставить машины двигаться, и чем скорее, тем лучше. - Я бросил взгляд на часы: - Сейчас без двадцати одиннадцать. Мне потребуется по крайней мере часа три, чтобы найти неисправность. Я постучу в два. Потом открою люк, а вы откроете свой, чтобы выпустить меня.
     - Не надо! - Он выглядел усталым и расстроенным. Должно быть, впервые попал в такое положение, когда не он мог сделать подлость, а должен был ожидать подлости от другого. - Не надо, - повторил он, махнув рукой. - В рубке есть микрофон с кабелем, который намотан снаружи на барабан, проходит через уплотнение в колонну; в той комнате, где мы только что были, есть селектор. Нажмете кнопку, вызовете нас и скажете, когда будете готовы.
     Я кивнул и по ступенькам, приваренным к стенкам цилиндра, добрался до крышки люка батискафа. Это был верхний люк, сообщающийся со шлюзовой камерой, про которую я говорил Виланду. Диаметр цилиндра был всего лишь на несколько дюймов больше диаметра надстройки батискафа, и поэтому люк открывался не полностью - мне пришлось здорово поизвиваться, чтобы забраться внутрь. Я захлопнул за собой крышку и повернулся к люку, ведущему в главную рубку. Добираться до него пришлось через выступающий угол аккумуляторного отсека, но я пробрался и здесь. Отворив тяжелую стальную дверь, "влез в рубку и осторожно опустил сумку с инструментами и прибор на палубу. Потом наглухо задраил люк, включил внутренний свет и огляделся. Все как прежде, почти ничего не изменилось. Рубка значительно больше, чем у ранних моделей типа ФНРС, по которым она и проектировалась, форма ее была уже не сферической, а эллипсоидной. То, что силовой корпус был ослаблен, с лихвой компенсировалось увеличением обзора свободного пространства и удобством передвижения внутри рубки, а поскольку батискаф был предназначен для спасательных и научно-исследовательских работ на глубинах до двух тысяч пятисот футов, относительное снижение прочности значения не имело. Из рубки выходило три иллюминатора (один из них прямо под ногами на палубе), все конической формы, сужающиеся вовнутрь, так что давление на глубине еще сильнее прижимало стекла к проемам. Иллюминаторы выглядели довольно хрупкими на первый взгляд, но я знал, что эти кругляшки диаметром снаружи в один фут выдержат нагрузку в двести пятьдесят тонн, что составляет четырехкратный запас для тех глубин, где батискаф будет работать.
     Сама рубка являла собой прекрасный образец человеческой изобретательности. Левая стена - если одну шестую сферической поверхности можно было назвать стеной - была занята приборами, циферблатами, коммутационными коробками, распределительными щитами и кучей научного оборудования, которое я и сам не знал, как называется; рядом был пульт управления моторами; там же располагались осветительные панели, тумблеры управления наружными манипуляторами - всеми этими драгами, крюками и захватами; рядом был установлен пульт управления гайдропом - интересным устройством, позволяющим держать батискаф на расстоянии нескольких футов от поверхности дна, причем не поднимаясь и не опускаясь, и маневрировать в таком положении; и наконец, на задней стенке рубки располагались коробки с приборами для поглощения углекислоты и регенерации кислорода.
     Мне бросился в глаза один из приборов, никогда раньше не встречавшийся здесь. Это был реостат с подвижными ограничителями, установленными по обе стороны рукоятки. Под ним была приделана латунная табличка с надписью: "Контроль натяжения каната". Я не мог поначалу понять, к чему это относится, но через пару минут сообразил. Виланд, или, точнее, Брайсон по приказу Виланда, должно быть, подготовил систему управления наружной лебедкой, с помощью которой можно подтягивать батискаф к колонне. Видимо, трос с барабана лебедки был прикреплен к основанию колонны. Я догадался, к чему все это: если бы случилось что-нибудь непредвиденное, оператору батискафа всегда было бы гарантировано возвращение - для него не имели значения трудности подводной навигации или препятствия, ему нечего было бояться; подобно шоферу вездехода, он всегда мог сам себя вытащить. Я включил прожектор и настроил луч. Прямо передо мной, хорошо различимая через иллюминатор в полу, виднелась большая кольцевая траншея в фут глубиной - след исполинской ноги - здесь в песчаное ложе упиралась та самая колонна. "Что ж, - подумал я, - имея такой ориентир, состыковать батискаф с цилиндром внутри колонны большого труда не составит".
     Наконец-то я понял, почему Виланд без долгих колебаний оставил меня в батискафе одного: даже если я включу машины и оборву телефонный провод, соединяющий батискаф с колонной, я никуда не денусь - мне не даст убежать тот самый канат, реостат системы управления которым я только что видел. Виланд же ничего не сказал мне об этом! Ну что ж, может, он и профан в технике бурения, но в дальновидности и сообразительности ему не откажешь.
     Если не считать инструментов и приборов на стене, рубка была почти пуста, исключение составляли три больших удобных кресла с подлокотниками, расположенные перед иллюминаторами, да штатив с камерой и съемочным оборудованием.
     Мой первичный осмотр содержимого рубки был недолог: прежде всего необходимо было исследовать выключатель и блок питания ручного микрофона - Виланд не преминет воспользоваться возможностью проконтролировать мою работу хотя бы по слуху. Я открыл коробку и исследовал соединения - что ж, я либо недооценил, либо переоценил Виланда - микрофон был подключен так, как надо. Я оставил его включенным.
     В следующие пять минут я тщательно проверил почти все оборудование.
     Затем я вскрыл несколько коммутационных щитов, выдернул с полдюжины разноцветных проводов из их гнезд. Потом швырнул инструменты на пол, чтобы моя работа была слышна наверху, а затем вытащил вилку микрофона.
     Пространство внизу почти все было занято разбросанным барахлом, установленными приборами - я не мог полностью вытянуть ноги. Но ведь необходимо выспаться. Я не спал уже почти сутки, а последние двенадцать часов мне пришлось здорово потрудиться. Ну что ж. Я устроился поудобнее, взглянул на часы и закрыл глаза.
     Считается, что шум волн перестает ощущаться на глубине ста футов. Однако здесь, на стотридцатифутовой глубине, слышался легкий плеск и звуки ударов: колонна была отличным проводником. Эти звуки и убаюкали меня.
     Когда я очнулся и бросил взгляд на часы, они показывали половину третьего. Для меня это было неожиданностью: если я приказывал себе проснуться в два, то просыпался без одной или двух минут два. Голова болела, воздух в рубке был душный и тяжелый. Это была моя собственная ошибка, точнее невнимательность: контроль углекислого газа в воздухе был выключен. Я повернул черный клювик с надписью "Регенерация" на 90°, и через пять минут стало легче дышать. Когда голова прояснилась, я включил микрофон и попросил открыть люк в колонне. Тот, кого называли Цибатти, ответил мне. Через пять минут я уже был в стальном тамбуре.
     - Какого черта так долго? - набросился на меня Виланд. Он и Ройал - вертолет, наверное, совершил свой второй рейс - были одни в комнате. Цибатти аккуратно притворил за мной дверь.
     - Черта можете адресовать себе и своей игрушке! - отпарировал я. - Я здесь не для побегушек, а для дела, Виланд.
     - Ну ладно, - примирительно сказал он. Будучи опытным и дальновидным психологом, он никогда не лез напролом и не ссорился без нужды. Он близко наклонился ко мне. - С вами что-то случилось?
     - Случилось! - раздраженно ответил я. - Судороги случились. Еще бы немного - и мне крышка. Не действовала система очистки воздуха. Сейчас, правда, все в порядке.
     - Теперь все хорошо?
     - Черта с два. - Я поднял руку и вытер пот со лба. - Это не так просто. Я перебрал каждый проводок и только сейчас, минут десять назад, разобрался, в чем дело.
     - Так в чем дело?
     - Ваш друг, инженер Брайсон, - вот в чем дело! - Я хитро посмотрел на него. - Вы собирались прихватить Брайсона с собой, когда хотели плыть на вашей посудине? Или думали плыть одни?
     - Только Ройал и я. Мы думали, что...
     - Понял, благодарю, - прервал я его. - Не имело смысла брать его с собой. Мертвые молчат. Но я догадался, в чем дело. В любом случае он понимал, что его ожидает после приведения батискафа в порядок. Или вы как-то дали ему понять, почему его не берут с собой. И таким образом он выразил вам маленькую посмертную благодарность. А может, он так ненавидел вас, что решил прихватить вместе с собой. Я имею в виду, на тот свет. Ваш друг на самом деле устроил вам маленькую пакость - правда, он не успел довести ее до конца, вот почему главные машины до сих пор неисправны. Его замучила кессонная болезнь, и слава Богу, спасибо и на том. Аппарат работает безотказно: он может погружаться, подниматься, плыть вперед, назад, поворачиваться - все может, но только если вы находитесь на глубине не менее ста футов. Только тогда гидростатический предохранитель позволит управлять батискафом. Сработано очень чисто, - закончил я. Я не очень рисковал, потому что знал, что они несведущи в технических тонкостях.
     - И что тогда? - нетерпеливо спросил Виланд.
     - А ничего. Батискаф никогда больше не поднимется выше глубины в сто футов. А когда иссякнут батареи или откажет система регенерации воздуха - а произойдет это через несколько часов, - вы погибнете от удушья. - Я внимательно посмотрел на него. - Если до этого не сойдете с ума...
     В предыдущий раз я еще сомневался, побледнел ли Виланд или мне показалось, но сейчас в комнате при свете я увидел, как кровь отхлынула с его обычно красной, румяной физиономии и как смертельно побелела она; пытаясь скрыть свое состояние, он достал и закурил сигарету, но руки выдавали его: они тряслись, как у эпилептика. Ройал - тот продолжал улыбаться своей бесчувственной улыбкой и, сидя на краю стола, беззаботно качал ногой. Он не выглядел храбрее Виланда, быть может, он был просто менее впечатлительным. Одна из немногих вещей, от которых не может избавиться профессиональный убийца, - это воображение. Он живет сам с собой и с призраками всех своих жертв. Я поклялся себе, что придет день, когда я увижу это лицо, превратившееся в маску, в отражение страха и смертельного ужаса, так же, как в прошлом сам Ройал читал на лицах других обреченных страх, и ужас, и чувство безысходности от одного сознания того, что вот сейчас он нажмет на спуск своей маленькой смертоносной игрушки.
     - Чисто сработано, да? - хрипло спросил Виланд. Он почти пришел в себя.
     - Не так уж плохо, - согласился я. - По крайней мере, мне понравилась и цель, и способ, которым она достигается.
     - Прекрасно. Превосходно. - В голосе Виланда послышались вкрадчивые нотки - он, видимо, забыл, что хорошо выдрессированный пес никогда не огрызается. - Уж не задумали ли вы что-нибудь подобное, Тальбот? - поинтересовался он с усмешкой. - Кажется, у вас появилось желание встретиться с Брайсоном?
     - Довольно привлекательное предложение, - улыбнулся я в ответ, - но вы оскорбляете мою профессиональную подготовку. Прежде всего, пожелав что-нибудь подстроить, неужели я подал бы хоть малейший намек? И потом, я намерен вместе с вами отправиться в это маленькое путешествие. По крайней мере, надеюсь.
     - Да ну? - притворно удивился Виланд. К нему окончательно вернулось самообладание, он опять был хитрым и изворотливым противником. - А вам не кажется, что ваше поведение и слова довольно подозрительны?
     - Нет, Виланд, нет! - засмеялся я. - Если бы я отказался плыть с вами, это выглядело бы куда более подозрительно. И не будьте ребенком. Сейчас многое переменилось. Теперь не то что несколько часов назад. Помните, что сказал генерал? А он выразился достаточно ясно. Он дал мне полную гарантию, что со мной по вашей вине ничего не случится. Представьте себе, что вы уберете меня. Тогда он уберет вас. А вы в достаточной степени деловой человек, чтобы откалывать подобные глупости. Так что Ройал в данном случае будет лишен удовольствия прикончить меня.
     - Убивать людей мне особого удовольствия не доставляет, - заметил Ройал. Это было сказано так, словно ему не доставляет особого удовольствия есть луковый суп. Я внимательно посмотрел на него, ошарашенный обыденностью сказанного и нелепостью происходящего.
     - Я правильно понял вас? - спросил я.
     - А что тут понимать? - Он равнодушно повернулся ко мне. - Я выполняю приказ, вот и все!
     Я еще раз поглядел на него долго и пристально. Оборотень, а не человек! Неужели еще есть такие?
     - Понял, все понял, - произнес я. - Так вот, Виланд, поскольку я собираюсь жить и жизнь мне обещана, я смотрю на вещи не так, как вы. Чем раньше кончится это дело, тем раньше я расстанусь с вашей маленькой теплой компанией. Трудно предположить, что генералу понравится сообщение о том, что ему помогают и работают на него преступники экстракласса.
     - Вы хотите, вы хотите очернить человека, который спас вам жизнь? - По-видимому, некоторые вещи еще могли вызвать удивление у Виланда. - Господи, да вы ведь такой же, как и мы! Даже хуже!
     - А я и не отрицаю этого, - безразлично заметил я. - Сейчас тяжелые времена, Виланд. Жить надо. А я тороплюсь. Вот почему я предложил отправиться вместе. Кстати, управлять батискафом, поворачивать, подниматься и опускаться сможет и ребенок, если прочтет и изучит инструкции. Но подъемные и спасательные работы не для любителей. Ни в коем случае, поверьте мне, Виланд. Вы все любители. А я специалист, это единственная вещь, которую я хорошо знаю. Итак, мне нужно обязательно идти вместе с вами.
     Виланд, прищурившись, долго и внимательно, в упор смотрел на меня. Потом черты лица его разгладились, и он мягко произнес:
     - Ну что вы, Тальбот, я и не мечтал отправиться без вас.
     Он повернулся и жестом предложил мне идти. Сам он и Ройал следовали за мной. Как только мы покинули комнату и пошли по коридору, Цибатти захлопнул тяжёлую дверь и повернул ключ. "Как в кладовой английского банка", - подумал я. За исключением одной вещи: в английском банке после условного стука дверь автоматически не откроется. А здесь откроется, и потому я запомнил код, впрочем, даже если бы я его не запомнил, можно было бы вернуться по проходу к другой двери, в пятнадцати ярдах от первой, и Виланд, услышав стук, отпер бы ее. Эта дверь открылась по условному стуку, сделанному наоборот. Комната была обставлена еще скромнее той, откуда мы пришли (если можно так выразиться). Стены и пол голые, не было даже стола, вдоль одной стены стояла мягкая скамья, на которой сидели Мэри и генерал. В углу на деревянном стуле сидел Кеннеди, он держался очень прямо, а перед ним возвышался Ларри с большим пистолетом в руках. Глаза его дергались, как обычно, сам он расхаживал взад и вперед - ни дать ни взять большой сторожевой пес. Я, увидя его, нахмурился.
     Генерал, как всегда, был спокоен, выдержан, подтянут, лицо бесстрастно, губы сжаты. Однако два последних дня не прошли для него бесследно - под глазами были большие тени. У Мэри под глазами тоже легла синева; лицо ее было бледно, и, хотя оно было очень симпатично, это лицо, в нем не было воли, упрямства, железа что ли. Поникшие девичьи плечи, склоненная головка. Как мне захотелось вдруг подойти и обнять эти плечи, вдохнуть в них силу, дерзость! Нельзя. Даже Кеннеди и тот не поймет. Кеннеди - коричневый истукан с бесстрастным лицом-маской. Оно и сейчас было такое. Я заметил, что униформа сидит на нем особенно плотно - ни складочки, ни морщинки, - и понял, что револьвер у него отобрали. Бедняга!
     Как только за нами закрылась дверь, Мэри Рутвен поднялась на ноги. В ее глазах полыхали вспышки гнева, и я подумал, что железо-то в этой девчонке есть, и достаточно, так что я ошибся...
     Она небрежно, не поворачивая головы, махнула рукой в сторону Ларри.
     - Что все это значит, мистер Виланд? - холодно осведомилась она. - Неужели нужно, чтобы мы прибыли сюда, на вышку, как преступники и как преступники находились под стражей?
     - Не уделяйте столько внимания нашей маленькой компании, мисс, - сказал я успокоительно. - Игрушка в его руках еще не означает, что он будет стрелять. Ведь он жуткий трус. И вообще все эти залетные птички настолько нервны и пугливы, что чувствуют себя спокойно лишь тогда, когда в руке у них оружие. Вы только посмотрите на этого сопляка - с пистолетом он сам себе кажется на пару футов выше!
     Ларри сделал один-два быстрых шага и почти уперся дулом пистолета мне в переносицу. Вид его был ужасен: застывший взгляд, лихорадочный румянец на мертвенно-бледных щеках, прыгающий в руке пистолет, оскаленные зубы, хриплое дыхание.
     - Сейчас я тебе покажу, Тальбот! - прошептал он трясущимися губами. - Сейчас я тебе покажу! Я просил тебя не трогать меня. Теперь я рассчитаюсь! За все!
     Я взглянул через его плечо и засмеялся:
     - Оглянись, трясун! Посмотри назад. - Я опять перевел взгляд за его плечо и утвердительно кивнул головой кому-то.
     Он так резко отпрянул от меня, что потерял устойчивость. А я был уверен, что ему не удержаться на ногах, и поэтому потянулся рукой к пистолету. В то время как его трясущаяся голова поворачивалась назад, я перехватил его правую руку и вывернул ее так, чтобы ствол смотрел в сторону, вниз: меня беспокоило, что этот псих может нажать на спуск. Опасность была большая: пуля могла срикошетировать от стального пола или переборок.
     Ларри дернулся обратно, лицо его исказила гримаса злобы и ненависти. Он попытался свободной рукой перехватить оружие, но вся его сила годилась лишь для того, чтобы нажимать поршень шприца для впрыскивания морфия; я без труда вывернул пистолет из его ладони и отскочил назад. Он прыгнул следом и наткнулся на мой кулак. Я открыл пистолет, вытащил патрон из патронника и магазин из рукоятки и зашвырнул их в один угол, а пистолет - в другой. Ларри, скорчившись в три погибели, поднимался с пола у дальней стены, у него шла носом кровь, из глаз текли слезы обиды и бессилия. Одного моего взгляда на него было достаточно, чтобы ко мне вновь вернулись холодная ярость и спокойствие.
     - Все в порядке, Ройал, - сказал я, не поворачивая головы. - Можете убрать свою пушку, представление окончено.
     Но "представление" не было окончено. Грубый голос произнес:
     - Поднимите пистолет, Тальбот. И обойму. Вставьте обойму в пистолет и верните его Ларри.
     Я медленно обернулся. Виланд стоял, направив на меня ствол, палец на спуске дрожал. Он выглядел спокойным и уравновешенным, как всегда, хотя дрожь в руке с револьвером и частое дыхание выдавали его. Люди, подобные Виланду, никогда не позволяют себе показывать беспокойство или волнение, они всегда держат себя в руках, в отличие от таких, как Ларри. Но даже им это не всегда удается. Я усмехнулся:
     - А у вас нет желания убраться ко всем чертям, Виланд?
     - Считаю до пяти.
     - И что дальше?
     - Потом выстрелю.
     - Не осмелитесь, - презрительно бросил я. - Вы не из тех людей, кто нажимает на спусковой крючок, Виланд. Именно поэтому вы держите при себе таких проходимцев. Кроме того, кто будет тогда управлять батискафом?
     - Считаю, Тальбот.
     Я понял, что он решил доказать свою решительность.
     - Раз... два...
     - Да-да! - прервал я его. - Считайте. Вы хорошо умеете считать. Держу пари, что вы досчитаете и до десяти. Но я спорю, что вам не сосчитать тех миллионов, которые вы потеряете. Я не буду ничего поднимать.
     - Мы найдем другого оператора для батискафа.
     - Найдете, только не по эту сторону Атлантики. Учтите, что время работает против вас, Виланд. Вы уверены, что самолет ФБР еще не вылетел в Мраморные Источники по той странной телеграмме, которую послал Яблонский? И уверены ли вы, что они не стучат уже в двери генеральского дома и не просят вызвать генерала? А дворецкий отвечает им: "Генерал на вышке, джентльмены!" ФБР же заявляет: "Он нам срочно нужен. Нам с ним необходимо кое-что выяснить". И они выяснят, Виланд, сразу же, как кончится шторм.
     - Боюсь, что он прав, мистер Виланд. - Неожиданная помощь пришла со стороны Ройала. - У нас остается мало времени.
     Довольно долго Виланд стоял молча, раздумывая. Потом убрал револьвер, повернулся и вышел из комнаты.
     Ройал, как обычно, был невозмутим и бесстрастен. Он чуть улыбнулся краешками губ и произнес:
     - Мистер Виланд ушел обедать в дальний отсек. Ленч готов, стол накрыт на всех, - и посторонился, пропуская нас к выходу.
     Только что происшедшее действительно было из ряда вон выходящим. Я лихорадочно соображал, пытаясь понять, почему так легко добился своего, не кроется ли тут подвох, но толком ничего не мог объяснить себе. Тем временем Ларри, не глядя на меня, подобрал пистолет, защелкнул обойму и убрал в карман. Черт возьми, неужели я где-то дал маху? Я встал в стороне, пропуская всех, кроме Ройала, впереди себя; это не было жестом учтивости - я боялся, как бы Ларри не выстрелил мне в спину. И вышел сразу следом за генералом, не дождавшись Мэри и Кеннеди.
     Для того чтобы пройти на другую сторону буровой, нам необходимо было пересечь посадочную площадку шириной футов тридцать. Как раз здесь мы повстречались с Джеем Карреном, мастером-механиком, дежурившим этой ночью. Хотя по обе стороны перехода было натянуто по два проволочных канатика для страховки, идти было все равно очень страшно. На этот раз эти тридцать футов показались мне самыми длинными, сырыми и ветреными. Ветер дул с фантастической силой, казалось, скорость его удвоилась за те четыре часа, что мы были на вышке; я твердо знал, что ни лодка, ни вертолет не смогут пробиться к нам. Пока не утихнет шторм, мы были совершенно отрезаны от остального мира.
     В половине третьего пополудни было темно, как в сумерки. Ветер неистовствовал. Казалось, вот-вот он сорвет платформу с ее тринадцати стальных ног, опрокинет и швырнет в океан. Он рычал и выл, пронзительно свистел и гремел, пролетая через все надстройки буровой и раскачивая многотонный противовес стрелы крана; вцепившись в спасательный трос, мы тем не менее должны были наклониться на сорок пять градусов, чтобы не потерять равновесие. Дышать было очень трудно: ветер надувал легкие, как игрушечный шарик, а дождь десятками струй очень больно стегал по лицу и шее.
     Мэри, держась за трос, медленно пошла вперед. Чуть сзади и правее ее двинулся Кеннеди, ухватившись одной рукой за трос, а другой крепко обнимая девушку за талию. В другое время я бы очень хотел оказаться на его месте, но сейчас мою голову занимало совершенно иное и гораздо более важное. Догнав Кеннеди и почти упершись в его колени, я прокричал ему в ухо:
     - Есть какие-нибудь новости оттуда?
     Он был находчивый и сообразительный, этот шофер. Ни слова, ни крика, он только слегка покачал головой.
     - Черт побери, - выругался я. - Очень плохо! Вы звонили?
     Снова легкое, очень быстрое покачивание головой. Или он заметил что-то подозрительное со стороны Ларри, трясущегося впереди нас, или просто был осторожен.
     - Мне нужно поговорить с вами, Кеннеди! - сказал я.
     Он услышал и едва кивнул, но я успел заметить.
     Мы доползли наконец до противоположной стороны, прошли мимо тяжелой двери и очутились в другом мире. Дело не в том, что здесь было тихо, тепло, не было ветра и дождя, хотя это тоже имело значение; сравнительно с той стороной вышки, откуда мы прибыли, здесь был настоящий отель. Несмотря на открытые стальные балки, стены были облицованы синтетическими панелями, разрисованными пастелью, пол закрыт толстой звукопоглощающей резиной, по проходу же была настлана ковровая дорожка. Яркий свет, лившийся с потолка, не слепил, а создавал видимость уюта; помещения по обе стороны прохода, куда были распахнуты двери, были обставлены словно офицерские каюты на крейсере. Бурение, может быть, и тяжелая работа, но в часы отдыха буровики должны чувствовать себя неплохо в таких комнатах. Найти комфорт, даже роскошь, на грязной нефтяной платформе в пятнадцати милях от берега казалось неестественным и непонятным.
     Но что больше всего понравилось мне, так это небольшие динамики в коридоре, откуда звучала музыка. Приятная, легкая музыка ласково расслабляла слух и тело. Сразу захотелось развалиться в кресле, вытянуть ноги и затянуться сигарой.
     Когда дверь захлопнулась за последним из нас, Кеннеди повернулся и подошел к Ройалу:
     - Куда мы пришли, сэр?
     (Прекрасный шофер, воспитанный человек. Я бы дал медаль тому, кто назовет Ройала "сэр".)
     - Это генеральские апартаменты, идите вперед.
     - Я бы лучше пообедал с буровиками, сэр, - смущенно сказал Кеннеди.
     - Только не сегодня. Поторопитесь, пожалуйста.
     Кеннеди послушался, но потихоньку отстал шагов на пять и поравнялся со мной. Я знал, что у нас очень мало времени, и поэтому, не глядя на него, спросил шепотом:
     - Можем мы отсюда связаться с материком?
     - Нет. Опасно. Один из людей Виланда работает на коммутаторе. Все звонки идут через него.
     - Шерифа видели?
     - Заместителя. Они получили сообщение.
     - Как они дадут нам знать, что все в порядке?
     - Телеграммой. Генералу. Они сообщат, что вы - или похожий на вас человек - были арестованы в Джексонвилле, когда пытались уехать на север.
     Я еле удержался, чтобы не выругаться. Возможно, этот вариант и показался им наилучшим, но это было очень плохо: очень много шансов на неудачу. Обычный оператор послал бы депешу генералу, и я бы вовремя обо всем узнал. Но сейчас, когда на связи сидит человек Виланда, знающий, в чем дело, и не торопящийся отправлять такое сообщение, я останусь в неведении и люди могут погибнуть.
     Это было очень неприятно. Обида и злость переполняли меня. Самое трудное было чувствовать себя в состоянии безысходности, знать, что не можешь повлиять на события.
     Музыка внезапно смолкла, но в этот момент поворот коридора отделил нас от впереди идущей группы, и я решил воспользоваться этим.
     - Радио. Здесь наверняка есть радиостанция, коротковолновая. Все ли время там находится радист или нет?
     Кеннеди задумался.
     - Не знаю. По-моему, там есть звонок.
     Я понял, что он имел в виду. Все радиорубки, где нет постоянного дежурства персонала, оборудуются тревожной сигнализацией, которая срабатывает при включении питания.
     - Можете пользоваться передатчиком? - спросил я вполголоса.
     Он покачал головой.
     - Вы должны помочь, Кеннеди. Суть дела в том, что...
     - Тальбот!
     Это был Ройал. Он слышал последние слова, несомненно. И если он что-либо заподозрил, мне и Кеннеди необходимо было как-то объяснить наш разговор. Однако я сдержался, не вздрогнул, не споткнулся, не дернулся испуганно. Неторопливо обернувшись, я вопросительно посмотрел на Ройала. Он стоял сзади нас футах в восьми. Ни подозрения, ни враждебности не было в его взгляде. Впрочем, у него уже много лет была привычка оставаться бесстрастным.
     - Подождите здесь, - бросил он мне, прошел вперед, приоткрыл дверь, просунулся в нее и огляделся. - Отлично. Входите.
     Мы прошли внутрь. Большая комната, футов двадцать в длину, была прекрасно обставлена. Красный ковер от стены до стены; задрапированные пурпурными портьерами квадратные окна, залитые сплошными струями дождя; на креслах зеленые и красные ситцевые покрывала; коктейль-бар в углу комнаты, с обитыми кожей табуретками вдоль него; украшенные орнаментом стол и восемь стульев рядом с дверью. В противоположной стене - полузакрытая шторами ниша, ведущая в маленькую комнату, раздвижные двери приотворены - видимо, здесь обедает генерал, когда бывает на вышке.
     Виланд уже находился тут, поджидая нас. Он снова был хладнокровен и выдержан. Его изысканная вежливость, подтянутость, спокойный, внимательный взгляд, аккуратно подстриженные усы, проблески седины на висках - все как нельзя лучше соответствовало обстановке этой комнаты.
     - Закройте дверь! - бросил он Ларри, затем повернулся ко мне и кивнул в сторону ниши: - Вы будете обедать там, Тальбот.
     - Ладно, - согласился я. - Но вы зря стараетесь. Я и на кухне поел бы не хуже.
     Виланд повернулся ко мне и отчеканил:
     - Вы обедаете именно здесь. И нигде больше. Знаете, почему никто не встретился вам по дороге сюда? Нам совсем не нужно, чтобы экипаж вышки ударился в панику из-за того, что тут находится матерый убийца-рецидивист. Не забывайте, что у них есть регулярная связь с берегом и газеты им доставляются ежедневно... - Он повернулся к Рутвену. - Я думаю, стюарду можно будет войти сюда, когда Тальбот займет свое место, не так ли?
     Я быстро пробрался в нишу и уселся за столик. И вдруг меня передернуло. Где-то я совершил промах. Почему Ройал не выказал никаких подозрений, услышав мой разговор с Кеннеди, а просто провел нас в обеденную комнату, проверив, все ли в порядке? Много бы я дал за то, чтобы узнать, что кроется за его спокойствием! Я настолько был занят своими неотложными проблемами, что совсем забыл, как должен был вести себя здесь. Настоящий преступник-рецидивист имел бы битую физиономию, шел бы в центре группы и обнюхивал испуганно каждый угол или поворот коридора. Я же ничего этого не делал. Как долго это могло продолжаться незамеченным? Ведь Ройал далеко не дурак. Он наверняка удивился, но не подал виду...
     Послышался звук открываемой двери, и кто-то, должно быть стюард, вошел в столовую. Снова генерал стал хозяином, а Виланд превратился в его служащего и гостя, снова генерал взял за столом бразды правления в свои руки. Меня все больше восхищало его умение владеть собой, его способность мгновенно перевоплощаться, безошибочный такт и точность в оценке обстановки. Я подумал о том, как было бы здорово посвятить генерала в то, что происходит на самом деле. Ведь генерал смог бы оказать значительную помощь и поддержку в данной ситуации. Он мог бы, не моргнув глазом, ввести эту грязную публику в заблуждение, обмануть их во имя святого дела... Но все это были одни мечты. Рассказывать Рутвену что-либо было уже поздно.
     Генерал закончил отдавать распоряжения за столом, дверь захлопнулась за ушедшим стюардом, и наступила минутная тишина. Потом кто-то поднялся, отодвинул стул, раздался звук вытаскиваемой пробки и звон бутылки о бокалы. Я не мог раньше наблюдать обычаи доброго южного гостеприимства. Убийство, насильственное похищение, подводное пиратство и прочие пустяки были тому причиной; я был решительно уверен, что именно генерал выступает в роли виночерпия, и я был прав. Еще более решительно я был уверен в том, что он обойдет своим вниманием убийцу-рецидивиста. А вот здесь я оказался не прав: шторы раздвинулись, и Блэйр Рутвен собственноручно поставил передо мной наполненный бокал. Он задержался напротив моего крохотного столика не более двух секунд, испытующе глядя на меня. Он смотрел на меня совсем не так, как смотрит отец на похитителя собственной дочери, угрожавшего ее жизни. Это был долгий, значительный, даже чуть-чуть лукавый взгляд. Мне даже показалось, что его губы слегка улыбнулись, а глаза подмигнули мне. В следующее мгновение он вышел, шторы сомкнулись, отделив меня от остальных.
     Это было невероятно. Я представить не мог, что такое может случиться. Генерал был на моей стороне, он был за меня! Как давно это произошло, я не мог знать, тем более не мог догадаться о причинах, побудивших его пересмотреть все свои догадки и подозрения и принять правильное решение. В одном я был уверен: он узнал об этом не от дочери - с нее-то я взял твердое слово молчать обо всем.
     В комнате тем временем шел громкий, оживленный спор. Как я понял, Рутвен чего-то требовал.
     - Это чертовски оскорбительно и смехотворно, - говорил генерал таким тоном, которого я никогда еще у него не слышал. Сухой, бесстрастный, ледяной тон, который выбрал Рутвен, служил для достижения максимального эффекта большей убедительности. Таким тоном президент компании уговаривает непокорный совет директоров. - Я не вижу, чтобы сейчас Тальбот был опасен, - продолжал генерал. - Это размахивание пистолетами и почетную охрану пора прекратить. Я настаиваю на этом, Виланд. Господи, ведь это совсем не нужно! Настолько не нужно, что трудно представить, как вы могли согласиться на подобную мелодраму. - Тут генерал перевел дух и закончил: - Посмотрите на погоду! Никто не сможет покинуть вышку по крайней мере еще часов двенадцать. Мы не в таком положении, когда надо беспокоиться за каждого, и вы хорошо знаете, что я уверен во всех. Я могу поручиться и за мою дочь и Кеннеди!
     Выступление генерала было очень резким. Куда более резким, нежели выражения Виланда и Ройала. Он немного опоздал со своим требованием. Я понял, куда он клонит, - ему нужна была свобода передвижения по вышке. Может быть, даже не ему, а в большей степени его шоферу. И кажется, он этого добился. Виланд согласился с ним, но с одним условием: что, когда они с Ройалом отправятся на батискафе, генерал, шофер и Мэри останутся в помещении над пустой колонной, причем с ними будут люди Виланда. Я еще не знал толком, сколько народу у Виланда на вышке, но по всему было видно, что, кроме Ларри, Цибатти и его дружка, еще двое-трое. И они наверняка были такого же пошиба, как и Цибатти.
     Разговор оборвался. В дверь постучали, и стюард - один или несколько - начал накрывать на стол, потом по приказу генерала он вышел. Когда дверь закрылась, Рутвен сказал:
     - Мэри, ты не могла бы отнести это блюдо Тальботу?
     Раздался мягкий звук отодвигаемого по ковру стула, потом голос Кеннеди:
     - Разрешите мне, сэр?
     - Благодарю вас, Кеннеди. Одну минуту, моя дочь передаст вам это.
     Портьеры раздвинулись, появился Кеннеди, который осторожно поставил передо мной тарелку с чем-то аппетитно пахнущим. А рядом с тарелкой он положил маленькую синюю записную книжку. Потом выпрямился, выразительно посмотрев на меня, и исчез.
     Он исчез прежде, чем я мог оценить всю важность совершенного им. Он очень хорошо знал, что, какую бы свободу передвижения по вышке ни выторговал генерал, для меня этой свободы не существует. Я буду под неусыпным оком людей Виланда каждую секунду, и последний шанс для разговора у нас отобрал Ройал. Но не последний для связи - недаром книжка лежала на столе под тарелкой.
     Это не была книжка в прямом смысле этого слова; это было что-то среднее между карманным дневником и счетной книжкой, с маленьким карандашиком, воткнутым в петлю пластиковой обложки. Тысячи таких книжечек продавцы машин и гаражей дарят на Рождество тем клиентам, в которых они заинтересованы. Почти все шоферы пользуются ими для записей цен на бензин, масло, стоимости обслуживания и ремонта, затрат на топливо.
     Впрочем, все эти вещи не значили для меня ровно ничего. Все, что меня сейчас интересовало, - это пустые места на страницах книжки и маленький синий карандашик.
     Глядя одним глазом в книгу и наблюдая другим за портьерами, внимательно прислушиваясь к голосам и всем звукам, доносившимся снаружи, я торопливо писал. Писал я правой рукой, в левой же держал вилку, стараясь подцепить пищу с тарелки и машинально отправить ее в рот. Минут за пять я успел изложить в кратчайшей форме все, что хотел передать Кеннеди. Закончив, я почувствовал великое облегчение - еще не все шансы потеряны.
     Впрочем, искать и находить шансы было в последнее время главным для меня, пока я находился среди этой веселой компании.
     Минут через десять после того как я закончил писать, Кеннеди принес мне чашку кофе. Книжечка была спрятана, но он без колебаний протянул руку к смятой салфетке, отвернул ее и, взяв книжечку, опустил ее в вырез своей куртки. Я почувствовал величайшее доверие к представителю славных африканских племен Симону Кеннеди.
     Еще через пять минут Виланд и Ройал провели меня обратно на противоположный край вышки. Противостоять порывам ураганного ветра было еще труднее, чем в прошлый раз, а темнота сгущалась, превратив день в ночь.
     В двадцать минут четвертого я вторично спустился в батискаф и плотно задраил за собой тяжелую крышку люка...
     
     Глава 10
     
     В половине седьмого я вылез из батискафа с ощущением радости и облегчения. Все необходимые манипуляции я выполнил ровно за две минуты, остальное время палец о палец не ударив. Интерьер батискафа все-таки очень неудобен даже для кратковременного отдыха, да и работа не увлекала. Я оставил Цибатти задраивать люк в нижней палубе колонны, а сам, преодолев сто восемьдесят железных ступенек, поднялся наверх в комнату. Там был только Ройал.
     - Закончили, Тальбот? - поинтересовался он.
     - Все, что можно было сделать, сделано. Мне нужна бумага, карандаш и все инструкции; если все правильно - а я считаю, что это так, - то машины заработают через пять минут после того, как я снова заберусь в аппарат. Где Виланд?
     - Генерал позвал его зачем-то минут пять тому назад. - "Добрый старик генерал, - подумал я. - Старается помочь даже в мелочах - убрал Виланда". Ройал продолжал: - Они куда-то ушли, я не знаю куда.
     - Ладно, не имеет значения. Не будут же они отсутствовать полчаса. Можете сказать ему, что мы будем готовы сразу после семи. А сейчас мне нужна чистая бумага, тишина и спокойная обстановка для моих расчетов. Где можно найти подходящее место?
     - А почему бы не здесь? - мягко предложил Ройал. - Я пошлю сейчас Цибатти за бумагой и...
     - Благодарю! - перебил я его. - Если вы полагаете, что я смогу плодотворно работать, когда мне в спину глазами голодной трески смотрит Цибатти, то вы глубоко ошибаетесь. - Я задумался на мгновение. - По пути сюда мы прошли мимо одной комнаты. Там есть маленький удобный стол. Бумагами руководство по батискафу - вот все, что мне нужно.
     - Что ж тут сложного? - пожал плечами Ройал. - Идемте.
     Он посторонился, пропуская меня вперед. Выходя из комнаты, я увидел Цибатти, который карабкался из люка колонны наружу; не успели мы с Ройалом отойти на десять шагов, как позади нас глухо захлопнулась крышка люка прохода к батискафу, а потом щелкнул ключ в скважине двери комнаты - Цибатти с усердием справлял свою службу.
     Пройдя половину прохода, я подошел к приоткрытой двери, остановился и, обернувшись, посмотрел на Ройала. Тот кивнул, и я вошел внутрь. Комната была маленькая, но хорошо обставленная. Чем-то она напоминала мастерскую художника: пара длинных полотен были натянуты на мольбертах под яркой потолочной лампой. Я прошел мимо них прямо к оклеенному дерматином столу с удобным мягким креслом перед ним.
     Ройал быстро оглядел комнату, впрочем, Ройал был бы не Ройал, если бы не оглядел ее как следует. Было невозможно представить его сидящим спиной к открытой двери, или отвернувшимся от окна, или смотрящим прямо на свет. Он всегда вел себя как хорошая нянька. В данном случае, однако, он исследовал комнату глазами тюремщика, и то, что он осмотрел, по-видимому, удовлетворило его, за исключением двери, в которую мы только что вошли: второй выход вел через забранное стеклом окно, а оно смотрело прямо в океан. Ройал подвинул свой стул к центральному свету и уселся так, чтобы лицо оставалось в тени, потом вытащил сигарету и прикурил ее. Нас разделяло шесть футов, и у него не было ничего в руках, однако он успел бы вытащить свою маленькую "игрушку" и всадить в меня пару пуль еще посередине моего броска на него. Но сила пока не требовалась. Так я считал. Я потратил минут десять, рисуя цифры на бумаге, листая инструкции, заглядывая в разные диаграммы и ничего не понимая. Причем я и не скрывал, что ничего не понимаю: щелкнул языком от досады, чесал карандашом в затылке, морщился, словно от боли, и смотрел с недовольством на стены, окно и потолок. Но больше всего недовольства в моем взгляде было тогда, когда он падал на Ройала. В конце концов он это заметил - ведь не истукан же он был, в самом деле!
     - Мое присутствие мешает вам, Тальбот?
     - Что? Нет, то есть... э... - замялся я.
     - У вас не выходит ваша работа, ваши расчеты, так ведь?
     Я уставился на него. Наступила неловкая пауза. Ройал был догадливый малый, избавил меня от трудного ответа. Он сказал:
     - Вы не понимаете, что я даже больше вас заинтересован в том, чтобы вы закончили поскорее. Я догадываюсь - вы из тех, кто не любит отвлекаться. А я вас отвлекаю. - Тут он пружинисто поднялся, отодвинул стул и взялся за ручку двери. - Я подожду снаружи, - сказал он спокойно, вышел, унося с собой стул, и запер меня на ключ. Я тут же на цыпочках прокрался к двери и, прислушавшись, замер в ожидании.
     Ждать пришлось очень недолго, считанные минуты. Снаружи по проходу приблизились размеренные шаги и чей-то голос произнес: "Подвинься, Мак". Голос был гнусавый, с явным американским акцентом. Послышался звук отодвигаемого стула, почти в это же мгновение раздался тяжелый глухой удар и слабый стон, что-то грохнулось на железный пол - и все смолкло. Меня пробрала дрожь от неприятного предчувствия. В этот момент в скважине повернулся ключ, дверь открылась, и мне пришлось помочь втащить в комнату грузное тело. Тело принадлежало Ройалу, не подававшему признаков жизни, - он был белый как мел. Я втащил его в комнату и прислонил к стене, в то время как закутанный в плащ незнакомец изнутри запер на ключ дверь и начал раздеваться. Когда зюйдвестка, куртка и краги были наконец сняты, я от изумления забыл закрыть рот, глядя на безупречную, без единой складки, коричневую униформу.
     - Неплохо, - пробормотал я. - Совсем неплохо. Вы обманули и меня.
     - Главное, что я обманул Ройала, - ответил Кеннеди. Он наклонился и стал разглядывать быстро наливавшийся кровью синяк у Ройала на виске, причем на лице Кеннеди была такая брезгливость и отвращение, словно он наклонялся к ядовитой змее. Потом выпрямился и произнес: - Оживет.
     - Конечно, оживет, - подтвердил я. - Это не доставит вам большого удовольствия, но он оживет. - Я уронил свой пиджак и, схватив его куртку, стал быстро одеваться, не попадая в рукава. - Все ли в порядке? Взяли в мастерской то, что нужно?
     - Мистер Тальбот! - укоризненно произнес Кеннеди. - У меня ведь было целых три часа!
     - Вполне достаточно. Ну а если наш приятель очухается?
     - Тогда мне будет очень приятно отключить его снова! - с удовольствием ответил Кеннеди.
     Я ухмыльнулся и вышел. Я понятия не имел, под каким предлогом, на сколько генерал может задержать Виланда - скорее всего, ненадолго. Виланда поджимает время. Наверное, зря я ему сказал об агентах полиции, которые ждут на берегу хорошую погоду. Но в моем положении, когда меня собирались застрелить, мне ничего не оставалось делать - утопающий хватается за соломинку.
     Ветер на открытой палубе платформы свирепствовал с такой же силой, как и раньше, но направление его изменилось, так что теперь я шел прямо против него. Сейчас он дул с севера, и я сообразил, что центр урагана перемещается от нас куда-то в направлении Тамны. Значит, через несколько часов погода улучшится. А пока я шел, согнувшись настолько, что видел дорогу позади себя. Правда, было очень темно, но я успел заметить какую-то фигурку, мелькнувшую сзади. Там как раз находился поручень, за который держались рабочие, идя по открытому месту. "Ну и пусть идет, - подумал я. - Мало ли народу бродит здесь".
     Времени на разведку, на выяснение возможных опасностей уже не оставалось. Все или ничего! Дойдя до другого края платформы, я спустился в коридор, где переговаривался с Кеннеди перед обедом, и затем повернул направо, а не налево, как раньше. Здесь, как говорила Мэри, находилась собственно буровая площадка. Несколько человек слонялись по ней без дела, одна из дверей была приоткрыта - она вела в комнату отдыха, - там висели клубы табачного дыма и было полно народу. Все работы были приостановлены из-за шторма. Буровикам на это было наплевать: они получали зарплату за время, проведенное на вышке, а не за пройденную глубину бурения. Мне тоже было наплевать на то, есть кто-нибудь на площадке или нет, - даже лучше, что никого не было, это немножко облегчало мою задачу. Свернув за угол, я буквально натолкнулся на двух спорящих друг с другом людей. Это были генерал и Виланд, что-то горячо доказывающий Рутвену. Он сразу же прекратил разговор и посмотрел на меня, когда я, пробормотав извинения, прошел мимо. Узнать меня он не мог: зюйдвестка и высоко поднятый воротник со стекающими каплями закрывали мое лицо до самых глаз, кроме того, я изменил голос и стал нарочно прихрамывать. Тем не менее холодный пот выступил у меня на спине, когда я заворачивал за следующий угол прохода, - я лопатками чувствовал взгляд Виланда. О чем они спорили? Если генерал доказывал Виланду, что его присутствие необходимо здесь для каких-то дел, это хорошо. Но если Виланд убедил генерала в том, что ему надо вернуться в помещение, ведущее внутрь колонны, то это очень плохо. Что будет, если он войдет в ту комнату раньше меня? К черту! Некогда! Я ускорил шаг и, вызывая удивленные взгляды рабочих, праздно шатающихся по коридору, исчез за поворотом. Затем я поднялся на две ступеньки, вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Мэри, в наглухо застегнутом плаще с поднятым капюшоном, быстро обернулась и удивленно воскликнула, когда я отвернул ворот плаща.
     - Вы! - Она бросилась ко мне. - Вы! Ваша нога! Вы хромаете? Что случилось?
     - Ничего, совсем ничего. Надо было обмануть одного негодяя. Кеннеди сказал, зачем вы мне нужны?
     - Да, как сторож. Стоять и предупреждать.
     - Верно. Я не хочу получить в спину нож или пулю, когда буду работать на передатчике. Извините, что выбрал вас, но больше никого не было. Где радиорубка?
     - В эту дверь, - показала она. - Около пятидесяти футов.
     - Пошли.
     Я неосторожно повернул ручку и отлетел вместе с дверью от сильного порыва ветра. Хорошо, что уцепился за ручку достаточно крепко! Меня швырнуло спиной и затылком о переборку, зюйдвестка немного смягчила удар, но все равно искры из глаз посыпались. Если бы я отпустил ручку, меня сбросило бы с лестницы, а так я только слегка ударился. Быстро придя в себя и закрыв рот - так сильно ветер врывался в легкие, - я вышел наружу, ведя за собой Мэри. Дважды я пытался притворить за собой дверь, но оба раза не мог дотянуть ее даже до половины хода. В конце концов я бросил это занятие - те, кто внизу, закроют ее сообща. А мне некогда.
     Это был кошмар. Мрак, свист, вой, режущие струи дождя, заставляющие то и дело закрывать глаза. Где-то наверху, сотни на две футов выше, слабо мерцали огни фонарей на мачте крана. Кому они нужны сейчас? Ни один летчик не пойдет на явное самоубийство и не полетит в такую погоду. Что касается меня, то мне отсутствие света было только на руку - меньше глаз может увидеть меня по дороге в радиорубку, меньше опасения, что меня перехватят.
     Крепко обнявшись и наклонившись вперед, мы, словно двое пьяных, упрямо шли в направлении яркого квадрата под освещенным окном. Наконец мы приблизились к двери на южной стороне. Дверь была укрыта от ветра углом переборки и козырьком навеса; я сразу же наклонился, пытаясь заглянуть в замочную скважину, как вдруг дверь распахнулась передо мной, - это Мэри открыла ее. Там был ярко освещенный пустой коридор. Чувствуя себя одураченным, я выпрямился и последовал за девушкой, аккуратно притворившей дверь.
     - Вход в конце коридора направо, - обхватив мою голову руками, прошептала она мне прямо в ухо. - Мне кажется, что там кто-то есть.
     Я замер, слушая ее голос и испытывая неизъяснимую радость от прикосновения ее рук. Впрочем, не время было сейчас думать об этом. Я прошептал в ответ:
     - Может быть, они оставили свет, чтобы радист нашел дорогу обратно, если будет тревога?
     - Нет! - возразила она. - Я видела через окно, как кто-то двигался!
     - Ладно, некогда выяснять. Стойте здесь, в проходе! - приказал я тихо. - Думаю, все будет в порядке. - Я успокаивающе сжал ее руки, снимая их с моей шеи, подумав: вот судьба, от которой мне надо бежать. Потом подошел к двери, распахнул ее и вошел внутрь.
     В первый момент меня ослепил яркий свет, но ослепил не настолько, чтобы я не мог увидеть большую, дородную фигуру, сидящую за столом с аппаратурой. Человек, услышав звук открываемой двери, начал оборачиваться. Еще хорошенько не видя его лица, я сообразил, что он грузнее, выше и, несомненно, намного сильнее меня. Это был крупный мужчина. Даже очень крупный. Когда он обернулся, я увидел крепко сжатую челюсть, черные глаза, черные волосы - малый был молод, плотно скроен и наверняка умел работать кулаками. Внешностью своей он напоминал итальянца. Скрюченные, узловатые пальцы и жесткий, пронизывающий взгляд - он был такой же радист, как я - король зулусов.
     - Что за паника? - произнес я с гнусавым американским акцентом, на какой только был способен. - Взбесились все, что ли? У босса есть для вас срочное поручение.
     - Какого босса? - мягко поинтересовался он. Эта гора мускулов и челюсть чемпиона явно не обладала слабоумием или тупостью. Он продолжал: - Открой-ка лицо, дружище.
     - Какого черта? - прогнусавил я и отвернул ворот плаща. - Доволен?
     - И шляпу тоже, - спокойно попросил он.
     Я снял шляпу и сразу же швырнул ее ему в лицо, услышав короткий изумленный возглас: "Тальбот!" Он инстинктивно отпрянул, а я, наклонившись, двинул его левой в солнечное сплетение. Это было все равно что бить в ствол дерева, но все-таки он был не дерево, потому что согнулся и отодвинулся. Его голова и плечи слегка стукнулись о стенку рубки, и я понял, что парень нисколько не потрясен - он в форме и будет здорово драться. Тут он выбросил вперед ногу - этакий длинный разящий удар, но он был медленным, я успел отклониться назад и, схватив его за ступню, резко вывернуть ее внутрь. Взвыв от боли, он быстро упал на живот и лягнул меня другой ногой прямо в грудь. От неожиданности я выпустил его. В следующее мгновение мы катались по полу, тузя друг друга, толкаясь, царапаясь и даже кусаясь. Маркизу Квинсбери эта схватка явно не понравилась бы.
     Тяжелый дождевик сильно сковывал мои движения и, значительно смягчая удары, которыми осыпал меня парень, в то же время отнимал силу у моих ударов. Мы катились прямо к ножке стола, на котором стоял радиопередатчик. Если он грохнется и разобьется, все, буквально все будет потеряно. А этот мерзавец хорошо понимал, что для меня страшнее всего, и толкал и крутил меня так, чтобы мы оба сломали ножку радиостолика, от которой находились не далее трех футов. Мне приходилось туго. У него были не руки и пальцы, а две кузнечные кувалды, да и опасность уронить столик делала меня беспомощным: я почти не отвечал на его удары и только старался отползти подальше от столика. Особой боли его кулаки мне не причиняли - плащ спасал меня, - но ребра начали болеть. Он высоко замахнулся, рассчитывая пригвоздить меня к полу своей рукой-молотом, я моментально воспользовался этим, ударив его левой коленкой ниже правого уха, и сразу же вслед за этим нанес режущий удар ребром изо всей силы, насколько позволял мне плащ. Он хрюкнул от боли и на мгновенье отключился, что позволило мне вывернуться из-под него и вскочить на ноги; он тоже вскочил на ноги, хотя и пошатывался.
     После такого удара он был еще в порядке! Я подумал, что сейчас мне будет легче свалить его, но тут же пригнулся - над моей головой просвистел тяжелый стул и вдребезги разлетелся от удара о стену. Видимо, он больше не хотел драться в клинче. Я ожидал очередного снаряда, внимательно наблюдая за его руками. Но больше ничего не последовало.
     Вместо этого на его смуглом лице появилось внезапное удивление, сменившееся гримасой боли, он оскалил зубы, зашатался, хватаясь руками за стенку. Сзади его головы мелькнула женская рука в белой перчатке, державшая ножку от сломанного стула. Еще удар. Маленькая мужественная девушка пришла мне на помощь со всей самоотверженностью, на которую была способна. Удары ее были слабыми, парень еще держался. Я в два прыжка покрыл разделявшее нас расстояние и ударил его в левый край челюсти под ухом, ударил, вложив всю силу и вес тела в свой правый кулак. Этот удар - один из самых жестоких в боксе. Нормальному человеку таким ударом можно выбить челюсть из суставов или сломать шею. Но этот малый был феноменально крепок. Он зашатался, глаза у него закатились, но сознание отключилось лишь на короткий миг - наклоняясь вперед, он пытался обхватить меня под колени и повалить. Но, конечно, и координация, и реакция его были уже не те. Я отскочил и ударил его правым коленом в то же самое место под ухом. Он лежал, раскинув руки, лицом вниз, спокойно и безмолвно, чего нельзя было сказать обо мне. Грудь у меня разрывалась от частого дыхания, словно я пробежал милю. А я и сотни ярдов в год не бегал. Руки, лицо, спина были мокрыми от пота. Я достал платок, вытерся и развернул его - крови не было. Кажется, не было и синяков: нигде не болело и не саднило. Это было очень важно, иначе как бы я объяснил Виланду при встрече, почему у меня кровоточит нос и синяки под глазами. Я убрал платок и посмотрел на девушку. Она еще сжимала дрожащей рукой ножку от стула, глаза ее были широко раскрыты, губы сжаты. Довольно смешное выражение лица - смесь восхищения и страха.
     - Вы!.. Вы ударили его ногой? - шепотом спросила она.
     - А что ж вы думали? - со злостью ответил я. - Чтобы я гладил его по головке? Не будьте ребенком, леди. Этот парень никогда не слышал о лорде Фаунтлерое, у него нет милосердия или достоинства джентльмена. Будь у него хоть один шанс, он бы тут же выбросил меня к медузам. А сейчас стойте около него и, если он хоть раз моргнет глазом, стукните его по голове вашей дубинкой, да как следует! Как следует, - повторил я, - иначе он опять наделает шума. Ну ладно, не надо, - добавил я поспешно, увидев, как глаза ее расширились от ужаса. - Вы и так уже достаточно помогли.
     Я осмотрелся. На стенах рубки было как раз то, что мне нужно. На крючках, приваренных к стене, были развешаны бухты проволоки и проводов - материал для антенн и соединений. Я схватил моток провода, и через пару минут парень был связан по рукам и ногам, а на шею его была надета петля, другим концом закрепленная за ручку встроенного в стену ящика, так что если бы он задумал кататься по полу, то рисковал бы удавить себя. Что касается кляпа, то я не стал затыкать ему рот: в такой шторм он мог орать сколько угодно, но только сорвал бы себе связки - никто бы его не услышал.
     Я взял единственный оставшийся стул и уселся перед радиостанцией. Это была стандартная самолетная рация, я был с ней хорошо знаком и умел ею пользоваться. Включив питание, я настроил ее на частоту, которую шериф передал мне через Кеннеди, и надел наушники. Ждать долго не придется, я знал хорошо: полиция круглые сутки дежурит у своих приемников. Через пять секунд в наушниках раздался голос:
     - Полицейское управление. Шериф Прендергаст слушает. Прием.
     Я повернул переключатель на передачу.
     - Говорит патрульная машина номер девятнадцать. - Эта согласованная увертка не была так необходима, всем машинам в округе было приказано в эфир не входить, и шериф знал, что это именно я. Но, учитывая большое количество "радиосвечей", среди которых были и люди Виланда, - а они наверняка слушали на этой волне, - лучше было преждевременно не раскрываться. Я продолжал: - Подозреваемый имеет одинаковые приметы с задержанным около перекрестка Вентура. Нужно ли предъявлять ему обвинение? Прием.
     - Отрицательно, - ответил голос, потом, после непродолжительной паузы: - Вы вышли на нашего человека. Пожалуйста, снимите подозрения.
     Я почувствовал себя так, словно кто-то подарил мне миллион. Напряжение последних сорока восьми часов разом упало. Я в изнеможении откинулся на спинку стула. Удовлетворение, глубокое удовлетворение вместе с усталостью переполняли меня. Я снова включил передатчик.
     - Говорит девятнадцатый. (Даже мне мой голос показался чужим.) Повторите еще раз, что вы сказали.
     - Снимите ваши подозрения. - Прендергаст говорил медленно и разборчиво. - Вы нашли нашего человека. Повторяю, вы нашли...
     Передатчик внезапно отлетел от меня на пару дюймов - в центре шкалы настройки зияла круглая дыра с зазубренными краями - тишина радиорубки взорвалась грохотом, оглушившим меня, - выстрел из тяжелого револьвера в ограниченном пространстве прозвучал как гром небесный.
     Отскочив от стола не более чем на два фута, я спокойно выпрямился и медленно повернулся назад. Я совсем не хотел, чтобы кто-то посчитал меня слишком перепуганным этим выстрелом. Кто бы это ни был, у него самого сильно шалили нервы: не было никакой нужды разбивать вдребезги очень нужный прибор, стреляя перед самым носом у человека. Кто он, мой неуравновешенный гость?
     В дверях рубки стоял Ларри. Дымящийся кольт был направлен прямо мне в переносицу, насколько позволяла его трясущаяся рука. Дуло револьвера, пляшущее перед моими глазами, казалось огромным, как ствол гаубицы. Потные соломенные пряди налипли на лоб Ларри, глаз позади мушки кольта горел дьявольским огнем и подергивался, как у сумасшедшего. Один глаз, только один. Другой глаз я не мог видеть: он был закрыт головой Мэри - этот негодяй обхватил ее рукой за горло и прижимал к себе. Я укоризненно посмотрел на нее.
     - Хорошо же вы стерегли! - только и сказал я.
     - Заткнись! - прорычал Ларри. - Проклятый коп! Чертов змей, гад ползучий!
     Он подарил мне еще несколько титулов, все нецензурные. Лицо его было перекошено от ненависти, он брызгался слюной.
     - Здесь молодая леди, парень! - напомнил я ему.
     - Леди? Эта... эта дрянь?.. - Он сильнее сжал ее шею, как будто это доставляло ему удовольствие, но я догадался, что он устал держать ее так и меняет позу. - Думаешь, ты все сделал, Тальбот, да? Думаешь, всех перехитрил, всех одурачил, коп? Но ты не одурачил меня, Тальбот! Я следил за тобой. Я наблюдал за тобой каждую секунду, как мы прилетели на вышку! - Он сдвинул брови, затрясся и подпрыгнул, как будто в танце Святого Витта. Голос его дрожал от ненависти и торжества. Мстительного торжества, радости всеми презираемого ничтожества, которое наконец-то оказалось правым, а все, кто его высмеивал, - ошиблись. Это был триумф Ларри, его "лебединая песнь", и он не хотел пропустить ни одной ноты. Я молча слушал его.
     - Не догадываешься, как я узнал о том, что вы с Кеннеди заодно, проклятый коп? - продолжал декламировать Ларри. - И с этой дрянью. Я следил за тобой, когда ты вылез из батискафа десять минут назад, я видел, как этот сладкоречивый шофер трахнул Ройала по голове, а...
     - Откуда вы знаете, что это был Кеннеди? - прервал я его. - Он ведь был одет и...
     - Я подслушивал за дверью, болван! Я мог прикончить тебя еще там, в то время, но я хотел узнать, что ты сделаешь дальше! Думаешь, меня заботит Ройал, ты, идиот? - Он внезапно замолчал и согнулся, так как Мэри, потеряв сознание, повисла на нем; он пытался поддержать ее, но героин не прибавляет силы мускулам. Ларри мог осторожно опустить девушку на пол, но вместо этого он разжал руку, и она упала вниз.
     Я шагнул вперед, кулаки мои непроизвольно сжались до боли, в сердце загорелась жажда убийства. Ларри оскалился, словно волк.
     - Иди сюда, коп, иди и получи за все! - говорил он свистящим шепотом. Я взглянул на него, потом на пол и снова на него. Кулаки медленно разжались. - Испугался, легавый, а? Боишься, коп? Влюбился, да? Как та обезьяна Кеннеди, влюбился, да? - Он рассмеялся блеющим смехом, высокий фальцет его голоса говорил о слабоумии. - Я боюсь, произойдет маленькая неприятность, когда я вернусь туда. Кто меня осудит, если я застрелю черномазого за то, что он оглушил Ройала?
     - Очень хорошо, - устало произнес я. - Вы герой и великий сыщик. А теперь пойдем к Виланду и покончим со всем этим.
     - Да, кончим, - кивнул он. Голос его вдруг стал совершенно спокойным, и мне это очень не понравилось. - Но ты не пойдешь к Виланду, коп, ты вообще больше не пойдешь ни к кому. Я убью тебя, Тальбот. Вот как мы покончим со всем этим.
     У меня пересохло во рту и вспотели ладони. Сердце тяжело ухнуло в груди. Он отвечал за каждое свое слово. Нажать на спуск тяжелого кольта, наставленного на меня, было для него ни с чем не сравнимым удовольствием, высшим наслаждением. Все. Точка. Однако я постарался придать своему голосу спокойствие.
     - Вы хотите убить меня, - произнес я медленно. - Почему?
     - Потому что мне противна ваша грязная, вшивая, вонючая порода, Тальбот, вот почему! - исступленно прошептал он мне в лицо. - Потому что ты презираешь меня и зовешь то "трясуном", то "психом". Потому что ты постоянно спрашиваешь, взял ли я порошок. Потому что тебе нравится эта девка, а мне она не достанется никогда. И потому что я ненавижу копов! - Он ненавидел меня, и я ясно это видел.
     Губы его тряслись, всего его, словно эпилептика, била крупная дрожь. Он сказал мне такое, чего при обычных обстоятельствах не решился бы сказать никогда, и я знал почему. Мертвые не говорят, они только молчат. Вот почему у меня еще есть несколько секунд. Мертвый. Мертвый, как Герман Яблонский. Только Яблонский лежит на глубине двух футов под землей. А Тальбот - на уровне ста тридцати футов под водой. Впрочем, какая разница, где все кончится? Обидно только, что смерть придет от мешка сдобренных наркотиком нервов в человеческом обличье.
     - И вы собираетесь сделать это сейчас? - Мои глаза не отрывались от его пальца, пляшущего на спуске.
     - Точно! - хихикнул он. - На ступеньках. Я посмотрю, как ты шлепнешься. Можешь кричать, орать, визжать - никто не поможет. Как тебе это нравится, коп?
     - Трясун! - медленно и четко произнес я. Терять мне было нечего.
     - Что?.. - Его лицо превратилось в маску неверия. Он наклонился к руке, державшей револьвер; это было довольно потешно, но я не смеялся.
     - Что ты сказал, скотина?
     - Псих! - громко бросил я ему. - Ты до того нанюхался, что не ведаешь, что творишь. Что ты сделаешь с телом? - Впервые я заговорил о своем собственном трупе, это меня мало заботило сейчас. - Два таких, как ты, не смогут поднять меня и унести, а когда сюда придут остальные и найдут меня в рубке застреленным, они сразу поймут, чья это работа, и тебе не поздоровится, сильно не поздоровится. Ведь я им очень нужен, и ты это хорошо знаешь. Так что у тебя нет шансов, мальчик Ларри.
     Он закивал с хитрым видом, как будто все обдумал заранее.
     - Все верно, коп, - пробормотал он. - Я не могу тебя прикончить здесь и не буду этого делать. Я убью тебя вон там, - он кивнул в направлении края платформы, - и морские щуки скажут мне спасибо. И никто не узнает, куда ты делся.
     - Верно, - согласился я. Как-то мрачно звучало это согласие со способом собственного убийства. Но я не был таким идиотом, как Ларри, и рассчитывал на свою последнюю ставку в этой игре. Хотя сама игра была достаточным безумием.
     - А потом они придут сюда и будут тебя искать, - проговорил мечтательно Ларри. - И я буду искать тебя вместе с ними. И смеяться про себя. И рыбы будут довольны. И я буду доволен, потому что обманул всех.
     - У тебя просто восхитительный ум, - ядовито заметил я.
     - А как же? - захихикал он своим тонким фальцетом, от которого у меня мороз прошел по коже. Он толкнул ногой Мэри, но она не подавала признаков жизни. - Девка подождет, пока я вернусь. Мы долго не задержимся, понял, легавый? Ну, пошли! Ты - первый. И не забывай, что у меня есть и фонарь, и оружие.
     - Я не люблю забывать.
     Ни Мэри, ни радист еще не очнулись. Я был уверен, что парень долго проваляется без памяти, - у меня все еще ныли и пальцы и колено, которым я его ударил. А вот девушка... Может, она и пришла в себя: уж слишком часто она дышала.
     - Пошли! - упрямо повторил Ларри, уперев ствол кольта мне в спину. - Вперед!
     Я вышел из рубки и прошел по проходу к наружной двери. Она открылась в защищенную от ветра сторону, но я знал, что за углом рубки, обращенным на восток, укрытия нет, и рассчитывал на это. Теперь или никогда.
     Момент наступил. Подталкиваемый в спину револьвером, я открыл дверь; резко согнувшись и бросившись влево, обогнул край рубки и буквально нырнул под ветер; Ларри тут же бросился за мной, но он был не готов к сильному порыву бури - по беспорядочно пляшущему пятну фонарика на палубе я понял, что ему трудно удержать равновесие.
     Словно спринтер, я рванулся навстречу ветру и тут же понял, что жестоко просчитался: бежать против урагана все равно что двигаться в цистерне с патокой. Сопротивление ветра, дующего со скоростью семьдесят миль в час, почти непреодолимо для нормального человека, в то же время для пули, летящей со скоростью двести пятьдесят метров в секунду, оно не представляет препятствия.
     Я продвинулся, на каких-нибудь восемь ярдов, когда лихорадочно мечущийся луч фонаря осветил мою спину, пропал и снова захватил меня, потом опять пропал; это случилось дважды перед тем, как Ларри выстрелил.
     Гангстеры и хулиганы обычно самые плохие стрелки. Их излюбленный метод - сблизиться с жертвой не далее чем на два ярда, перед тем как выстрелить, или открыть частую пальбу в расчете на то, что хотя бы одна из пуль поразит цель. Я слышал, что эта публика не может попасть в дверь амбара с десяти шагов. Но для Ларри это правило не годилось. Или, может быть, к нему оно подходило только для случая с амбарной дверью.
     Никакая лошадь, не говоря уже о человеке, не может лягнуть так, как бьет пуля сорок пятого калибра. Она ударила меня в плечо сверху, развернула, словно пластмассовую куклу, швырнула на палубу вышки. Но она же и спасла мне жизнь - вторая пуля, пущенная ей вдогонку, только порвала плащ на спине. Однако оба выстрела свидетельствовали о твердом намерении Ларри убить меня.
     И он убил бы меня, если бы я остался на месте еще пару секунд. Откатившись в сторону, я снова услышал грохот кольта, ярдах в десяти позади себя, - из железного листа палубы в дюйме от моего лица высекло искры, а пуля с противным визгом срикошетировала дальше. Но искры и подали мне надежду; это означало, что Ларри стреляет пулями в сплошной оболочке. Обычно полиция использует такие пули для выстрелов через стекло автомобиля или через закрытую дверь. Может, и первая пуля прошла через плечо навылет, а не разорвалась в теле, как мягкая свинцовая.
     Я вскочил на ноги и бросился бежать. Я не смотрел, куда бегу, это меня мало заботило, лишь бы подальше от этого трясуна, который так хорошо стреляет! Режущие струи дождя заставили меня зажмурить глаза. Это хорошо! Значит, и Ларри тоже зажмурится.
     Так, с закрытыми глазами, я и налетел на что-то железное - это оказалась лестница - и, прежде чем опомниться, был уже футах в десяти от палубы и быстро карабкался выше. Наверное, сработал полученный от сотен поколений инстинкт - хоть на самый верх, лишь бы подальше от опасности. Но здесь, возможно, было и преимущество: лестница должна привести на какую-то площадку, где я спрячусь до приближения Ларри и попробую его обезоружить.
     Это был ужасный, безумный подъем. Если бы все было в порядке, даже при сильном ветре я бы взобрался без особых трудностей. Но сейчас я мог работать только одной рукой. Мое левое плечо онемело. Оно не болело еще - боль, я знал, придет гораздо позже, - а сейчас рука была сильно парализована, и каждый раз я должен был перехватывать следующую ступеньку правой рукой и вцепляться пальцами в перекладину изо всей силы, потому что ветер так и норовил сбросить меня вниз. Перешагнув на следующую ступеньку, я, плотно прижимаясь грудью к лестнице, выжидал, когда ослабеет ветер, быстро перехватывал здоровой рукой следующую ступеньку и начинал все сначала. Через сорок ступенек мое правое плечо и рука горели как в огне.
     Я перевел дух, обхватил ступеньку локтем здоровой руки и посмотрел вниз. Достаточно было только одного взгляда, чтобы я забыл о боли и усталости и с удвоенной силой стал карабкаться наверх, словно медвежонок, удирающий от опасности. Ларри был внизу, на расстоянии фута от лестницы. Он беспорядочно светил фонарем во все стороны, но даже для его куриных мозгов не нужно было много времени, чтобы догадаться осветить ступеньки.
     Это была самая длинная лестница, по которой я когда-либо забирался. Она казалась просто бесконечной, и я предполагал, что она является частью крана; я был почти уверен, что она приведет меня на "обезьянью площадку" - небольшую узкую платформу, где собирались и разбирались стыки полутонных секций буровых труб, перед тем как отправиться на склад или в скважину. Единственное, что здесь было лучше по сравнению с "обезьяньей" дорогой, - это перила, которые могли быть наверху.
     Лестница залязгала по железной палубе, и я понял, что Ларри наконец увидел меня. Пуля ударила в ступеньку, с которой я снимал ногу, и я поначалу подумал, что она попала мне в ступню. Однако боли не было и нога слушалась, и я быстро посмотрел вниз.
     Ларри лез следом за мной. Я не мог его видеть, но по качанию луча света, идущего от фонарика, сообразил, что он поднимается раза в три быстрее. Это было не похоже на Ларри - ведь он не отличался мужеством. Значит, его гнал наверх или наркотик, или страх, что я удеру от него, - тогда Виланд узнает, что он пытался убить меня. И еще меня сверлила тайная, но неотступная мысль, что у Ларри остался лишь один или два патрона - он наверняка не считал, сколько раз выстрелил.
     Я вдруг увидел, что поднялся в полосу света, окружавшего меня. Сперва я подумал, что это могут быть предупредительные огни для самолетов на самой верхушке крана, но почти сразу же сообразил, что это не так: верх крана выше на добрую сотню футов надо мной. Я отдышался, закрыл глаза от хлещущего дождя и полез дальше в мрачную, темную неизвестность.
     Платформа оказалась не выше десяти футов над моей головой. Она была слабо освещена фонарем, находившимся где-то справа. Света было немного, но достаточно, чтобы разглядеть темный лабиринт переплетений балок и перекладин, из которых состояла стрела крана, а чуть выше и справа - какое-то подобие маленькой кабины. Тут Ларри остановился и направил луч фонаря вертикально вверх, и сердце у меня сжалось: платформа надо мной не была сплошной, как мне казалось, а являла собой такое же хитросплетение прутьев и ступенек, что и стрела крана, - в промежутки мог спокойно пролезть человек, не говоря уже о том, что он был весь на виду и его можно было не торопясь застрелить. А я-то рассчитывал сбросить Ларри вниз из-за укрытия пола!
     Я глянул вниз. Ларри был не далее чем в десяти футах подо мной, причем и фонарь и револьвер были направлены на меня - я ясно различал черный кружок ствола, в котором притаилась смерть. Одно движение пальца, лежащего на крючке, - и эта маленькая дырочка выплюнет яркую вспышку, и полный мрак. Мрак для Тальбота. Вечный мрак. Я тупо уставился на ствол револьвера и ждал. Сейчас, сейчас. Будет свет... и все, совсем все... И тогда не сразу, но я понял, что Ларри не выстрелит ни сейчас, ни потом. Он же не дурак, этот Ларри, - туша в сто восемьдесят пять фунтов свалится на него и как муху сметет с лестницы... А если с этой высоты шлепнуться на железную палубу, то в живых наверняка не останешься.
     Я сделал последний рывок и достиг верха. Будь это твердая платформа, я не раздумывая бросился бы вперед, против ветра, и упал бы на железный настил, но здесь, на этой решетке, я смог только вцепиться рукой в зазубренную стальную перекладину и подтянуться на платформу.
     Ларри был совсем рядом. Он размахивал своим фонарем, и я понимал, чего он хочет. Я двинулся в сторону, прополз мимо крохотной кабины в углу, откуда лампа освещала слабым светом обрывающиеся прутья настила, отполз назад и затаился.
     Медленно, осторожно, не отрывая глаз от моего лица, Ларри забрался на платформу и выпрямился. Глядя на него, я потихоньку попятился назад, пока не уткнулся во что-то спиной. Правая рука моя уперлась в большую трубу, лежавшую на стеллаже, левая нащупала стойку, к которой была приварена "обезьянья площадка". Перил не было. Еще два шага - и прямехонько вниз с высоты сотни футов. Тут я остановился. Галерея "обезьяньей площадки" огибала полукругом стрелу крана, и Ларри очень красиво загнал меня в угол. Угол без стен и поручней. Хороший толчок или удар пули 45-го калибра и - здравствуйте, акулы, барракуды и медузы!
     Ларри подошел еще ближе. Он выключил свой фонарь: свет из кабины был достаточен, чтобы видеть все. А фонарь мог возбудить подозрение у находившихся внизу: что это за сумасшедший ползает по "обезьяньей" дорожке в штормовую погоду, когда все работы прекращены.
     Он остановился в трех футах от меня. Снова дьявольская волчья усмешка исказила его лицо. Он тяжело дышал.
     - Ну, пошли, Тальбот! - прохрипел он.
     Я покачал головой.
     - Я уже пришел.
     Мой ответ был машинальным, автоматическим - я увидел такое, от чего со страшной силой сжалось сердце и похолодело внутри. Я даже перестал чувствовать ледяной дождь. Мэри Рутвен и в самом деле притворялась, когда свалилась в обморок в радиорубке. Она сразу же бросилась следом за нами! И сейчас ее украшенная тяжелыми желтыми косами головка показалась на уровне площадки позади этого подонка.
     "Сумасшедшая, безумная девчонка! - подумал я с отчаянием. - Каким мужеством надо обладать, чтобы сломя голову броситься в ураганный ветер за неуравновешенным негодяем, готовым перестрелять всех и вся!"
     Меня охватили злость и безнадежность. Весь мир, собственная жизнь станут бессмысленны, если с ней что-нибудь случится.
     - Ну, пошел! - опять крикнул Ларри.
     - И ты спихнешь меня в море? Нет!
     - Повернись, сволочь!
     - Тогда ты огреешь меня своей пушкой по затылку, и я шлепнусь на палубу, и никто не узнает, что ты меня прикончил? - Мэри была уже в двух ярдах сзади него. - Нет, мальчик Ларри, нет. И посвети-ка на меня. На мое левое плечо.
     Щелкнул фонарик, и я еще раз услышал безумное хихиканье.
     - Так, значит, я попал в тебя, Тальбот!
     - Да, ты попал в меня.
     Она была уже сзади него справа, свист ветра скрадывал шаги и уносил все звуки. Я наблюдал за ней краем глаза, а сейчас через плечо Ларри посмотрел прямо на нее. В груди моей шевельнулась слабая надежда.
     - Последний раз говорю - пошли, коп! - прошипел Ларри. - Больше просить не буду!
     "Обхвати его руками за шею или за ноги! - молил я про себя. - Или набрось ему на голову плащ! Но, ради Бога, ни в коем, ни в коем случае не трогай руку с револьвером!"
     Она бросилась на руку с револьвером. Она обошла его справа, и я ясно услышал, как сомкнулась ее правая рука вокруг его правого запястья.
     Ларри остался совершенно неподвижным. Прыгни он в сторону, или дрогни, или подвинься, я бросился бы на него со скоростью экспресса, но он не сделал этого.
     Он окаменел от неожиданности. Его правая рука тоже окаменела - револьвер продолжал смотреть на меня.
     Он смотрел мне прямо в сердце, когда Ларри сделал попытку высвободиться. Он схватил Мэри за запястье своей левой рукой сверху. Потом рывок левой руки вверх, правой вниз - и вооруженная рука была свободна. Потом он подвинулся чуть влево, рванул девушку на фут вперед от себя, бросил на решетчатый настил и стал выворачивать ей руку; он хорошо знал, мерзавец, на что идет; опять по-волчьи оскалились его зубы, когда он прицелился мне в грудь.
     Пять, может быть десять, секунд стоял он, выворачивая Мэри руку. Страх и отчаяние удесятерили ее силу, она здорово сопротивлялась. Но ведь и Ларри был в страхе, и его толкало отчаяние, и его сила стала медвежьей. Сдавленный стон - и девушка стала перед ним на колени, подчиняясь повороту запястья. Я не мог сейчас видеть ее - свет из окна рубки освещал только ее волосы. Все, что я видел сейчас, - это искаженное злобой и безумием лицо человека передо мной. Не человека, нет. Оборотня, сатаны, Вельзевула - только не человека.
     Я тихонько стал вытаскивать правую ногу из башмака, зацепив его за левый. У меня больше не было шансов.
     - Поди-ка сюда, коп! - проговорил Ларри твердо. - Иди сюда, или я чуть-чуть поверну руку у твоей возлюбленной - и ты скажешь ей "гудбай"! - Он сделает это, я знал. Ему уже было все равно. Он должен был убить ее: она слишком много знала. Я сделал два шага вперед. Моя пятка вылезла из башмака, он держался только на пальцах. Ларри сильно упер мне ствол кольта прямо в верхнюю губу, я почувствовал во рту привкус крови.
     Я отвернул лицо и сплюнул, и тогда он прижал дуло револьвера мне к горлу.
     - Боишься, коп? - тихо прошептал он, но я услышал этот свистящий шепот сквозь вой ветра - настолько нечеловечески были обострены мои чувства. Наверное, они обостряются так перед смертью. Перед собственной смертью.
     Я боялся. Я очень испугался, как еще никогда раньше. Плечо мое начало болеть, и болеть сильно; меня тошнило, этот чертов револьвер впился в мое горло так глубоко, что я еле сдерживал рвоту. Я перенес свою правую ногу назад и влево, насколько это было возможно, не теряя при этом равновесия. Башмак тихо соскользнул на скрюченный палец ноги.
     - Ты не сделаешь этого, Ларри! - прохрипел я. Боль в горле была дикой, ствол револьвера буквально ввинчивался в кадык. - Ты убьешь меня - и сокровище никому не достанется!
     - Мне смешно! - Он и в самом деле зашелся каркающим кашлем. - Слышишь, коп, мне смешно! Я и так его никогда не увижу. Трясуну Ларри оно и не нужно. Белый порошок - вот что даст мой старик своему горячо любимому сыну!
     - Виланд! - Я онемел от изумления.
     - Мой папаша. Дьявол побери его душу. - Револьвер дрогнул и, немного сместившись, уперся мне в нижнюю челюсть. - Вот так, коп. - Моя правая нога была уже перенесена вперед и повернута влево, невидимая - позади него.
     - Я передам ему привет от тебя, - сказал я и ослабил пальцы ноги.
     Ботинок звонко клацнул по железным прутьям настила.
     Ларри резко повернулся вправо, и передо мной оказался левый верхний угол его челюсти - точно так же, как у радиста несколько минут тому назад.
     Качнувшись влево от ствола кольта, я ударил Ларри в это место, я ударил его так, словно это был спутник, и я посылал его на орбиту вокруг Луны. Я ударил его так, как будто жизнь сразу всех людей на Земле зависела от этого. Я ударил его так, как никогда в жизни раньше не бил, и я знал, что больше никогда не ударю так...
     Раздался глухой хруст; револьвер со звоном упал на настил у моих ног. Две или три секунды Ларри стоял, покачиваясь, потом невероятно медленно, с какой-то плавной неутомимостью, словно падающая заводская труба, - полетел вниз.
     Не было ни душераздирающего крика, ни судорожных движений рук и ног, когда он летел на стальную палубу со стофутовой высоты. Ларри был уже мертв, его челюсть была сломана, перед тем как он свалился с "обезьяньей площадки"...
     
     Глава 11
     
     Через восемь минут после гибели Ларри и ровно через двадцать минут после того, как я оставил Ройала и Кеннеди в комнате, я снова вернулся туда, предварительно постучав в дверь. Она распахнулась, и я быстро прошел внутрь. Симон сразу же запер дверь на ключ, пока я подходил к Ройалу, распростертому без сознания на полу.
     - Как наш пациент? - тяжело дыша, осведомился я. Меня била дрожь от только что происшедшего, к тому же я очень торопился вернуться.
     - Беспокойный пациент. - Кеннеди ухмыльнулся: - Мне пришлось еще раз дать ему капли. - Тут он внимательно посмотрел на меня, и улыбка на его лице сменилась озабоченностью: он увидел кровь на губе и пулевое отверстие в плаще. - Что с вами, Тальбот? Вы ранены!
     - Да, но все позади. - Я стал стаскивать плащ, извиваясь, словно ящерица. Мне очень не нравилось все это. - Я говорил по радио. Там все отлично. Так что можно не беспокоиться.
     - Отлично, да, да... - машинально ответил Кеннеди, но для него было совсем не радостно видеть меня в таком состоянии. Осторожно, даже заботливо, он помог мне снять плащ и я услышал, как он подавил вздох, увидев оторванный рукав куртки и обрывки тонкой шелковой материи, которыми Мэри второпях заткнула рану с обеих сторон, - пуля прошла навылет, кость не задело, но мышца была порвана. Большего из-за такой спешки я не мог ей тогда позволить (мы на несколько секунд забежали в радиорубку).
     - Боже ты мой! - произнес Симон. - Наверняка очень больно.
     - Нет, не очень, - соврал я. На самом деле болело сильно. Как будто с обеих сторон сверлили мне плечо. Да вдобавок Ларри револьвером сломал мне зуб, обнажив нерв, и лицо поминутно дергалось и боль здорово отдавала в голову. В нормальных условиях от этого сочетания я бы на стенку лез. Но сейчас условия были далеко не нормальные.
     - Вы были очень неосторожны, - ворчал Кеннеди. - Вы потеряли много крови и...
     - Заметно, что у меня выбит зуб? - перебил я его.
     Он подошел к умывальнику, достал полотенце, вытер с моего лица кровь и внимательно посмотрел.
     - Не думаю, - медленно и внимательно произнес он. - Часа через четыре ваша верхняя губа сильно распухнет, но пока ничего нет. - Он мрачно усмехнулся: - И до тех пор пока рана в плече не заставит вас громко хохотать, никто не узнает, что у вас выбит зуб.
     - Прекрасно. Это все, что я хотел узнать. - Я расстегнул куртку и поправил пояс с кольтом, взятым у Ларри. - Кеннеди, вам пора идти.
     Кеннеди взял плащ и посмотрел дырки на свет.
     - Ларри?
     Я кивнул.
     - Это его работа?
     Я кивнул еще раз.
     - А что с ним?
     - Ему больше не потребуется героин, - сказал я, продевая руки в рукава (хорошо, что я оставил пиджак здесь, а не взял с собой).
     Кеннеди внимательно смотрел на меня.
     - Вы не слишком грубо сработали, а, Тальбот? - спросил он задумчиво.
     - Нет, Кеннеди. Пожалуй, не грубее, чем вы с Ройалом. Что мне оставалось делать? - скривился я в угрюмой усмешке. - Он держал Мэри за руку и за ногу на "обезьяньей площадке" в сотне футов наверху и обещал отправить ее вниз без помощи лестницы.
     Он перестал застегивать пуговицы на плаще, кинулся ко мне, схватил меня за плечи и сразу отпустил - я дернулся, застонав от боли.
     - Простите, Тальбот, я забыл все к чертям. - Его лицо уже не было коричневой маской - оно было искажено страданием. - Что с ней? Как она?
     - Все в порядке. Она будет здесь через десять минут. Вы бы лучше шли, Кеннеди. Они уже должны вернуться.
     - Да, конечно, - согласился он. - Генерал сказал, что самое большее - это полчаса. Они уже истекают. Вы... вы уверены, что с ней все в порядке?
     - Уверен, уверен, - раздраженно ответил я и тут же пожалел о своей раздражительности. Этому человеку я был очень обязан. Я улыбнулся ему: - Никогда бы не подумал, что шофер так беспокоится о своей хозяйке.
     - Я ухожу, - сказал он. Он не улыбнулся мне в ответ, но и не нахмурился. Взяв со стола кожаный бумажник, лежавший поверх моих инструкций, он сунул его во внутренний карман. - Не забыть бы, - пробормотал он и добавил: - Будьте добры, Тальбот, посмотрите, нет ли кого-нибудь снаружи.
     Я открыл дверь, осмотрелся и кивнул ему. Он схватил Ройала под мышки, выволок в проход и бесцеремонно швырнул рядом с опрокинутым стулом. Ройал дернулся и застонал - он мог вот-вот очнуться. Кеннеди посмотрел на меня несколько мгновений, собираясь что-то сказать, потом вышел, легонько хлопнув меня по здоровому плечу.
     - Всего, Тальбот, - прошептал он. - Я благодарю Бога, что встретился с вами.
     - И я тоже, - сказал я вполголоса, дружески улыбаясь. - Не беспокойтесь, Симон, очень скоро все кончится. - Я говорил правду, и Кеннеди верил мне. Я кивнул ему, вернулся в комнату и закрыл дверь. Симон повернул ключ в скважине и оставил его там. Я прислушался, но шаги были неразличимы в тишине. Такой крупный мужчина, а так бесшумен и быстр.
     Итак, я остался один. Делать мне было нечего, и боль нахлынула с удвоенной силой. Она накатывалась волнами - я мог потерять сознание в любой момент и держался изо всех сил. Кроме того, меня мучила тошнота. Хоть бы что-нибудь, чем унять боль! Хоть на полчаса, чтобы успокоиться и собраться с силами...
     Я вздрогнул и взял себя в руки, услышав приближающиеся по коридору шаги. Голова немного прояснилась. Прошло не более трех минут после ухода Кеннеди - как удачно, что он вовремя ушел! В коридоре раздалось удивленное восклицание, шаги замерли, потом кто-то быстро побежал обратно. Я сел за стол, разложил бумаги и взял в руку карандаш. Верхнюю лампу я выключил, оставив лишь настенный светильник, так что лицо мое оставалось немного в тени.
     Громко проскрежетал ключ, резко открывшаяся дверь с грохотом ударилась о переборку, и еще один головорез, которого я никогда раньше не видел, ворвался в комнату. Голливуду было чему поучиться у него в искусстве распахивания дверей. В обычном доме после этого надо платить за повреждение панели, разбитую штукатурку и сорванные петли. Ну а здесь, в царстве железа, этот дурак не повредил ничего, кроме собственного пальца на ноге; он стоял в дверях, озираясь, с перекошенным от боли и злости лицом; он готов был перестрелять всех и вся из маленького "томпсона", который держал наготове. Но все, что он увидел, был мой недоуменный взгляд из-за стола. Он отпрянул, выглянул в проход и махнул кому-то рукой.
     Виланд и генерал ввели под руки наполовину пришедшего в себя Ройала и усадили на стул. У меня прямо сердце подпрыгнуло от радости. Два дня назад я и в эту ночь Кеннеди славно поработали над Ройалом - вся физиономия его представляла сплошной синяк, отекший и налившийся кровью. Он и сейчас смотрелся чрезвычайно колоритно, а если включить большой свет?
     - Вы выходили из комнаты, Тальбот? - Голос Виланда звучал раздраженно, куда только девались его респектабельность и спокойствие.
     - Конечно. Я превратился в духа и вылез через скважину. - Я с интересом разглядывал Ройала. - Что случилось с нашим другом? Кран на него свалился, что ли?
     - Это не Тальбот. - Ройал снял с плеча руку Виланда, отвернул полы куртки и вытащил пистолет. Маленькую смертельную игрушку, о которой сразу же вспомнил. Вынув магазин и увидев торчащие медные головки пуль, он защелкнул его обратно и сунул пистолет в кобуру. Затем полез во внутренний карман, потом в другой. Единственный незаплывший глаз его моргнул вопросительно. Он обратился к Виланду: - Мой бумажник. Он исчез!
     - Ваш бумажник? - удивленно и с каким-то облегчением произнес Виланд. - Вор-грабитель?
     - Бумажник?! У меня на вышке?! Это какое-то недоразумение! На моей вышке! Не может быть! - Седые усы генерала топорщились и падали, поднимались и опускались, как у пастора методистской церкви во время проповеди. - Боже мой, Ройал, я не знаю кто, но я найду виновного, и я его, я его...
     - Можете не утруждать себя, генерал, - сухо прервал я его. - Бандиты забрали денежки, а бумажник давным-давно на дне моря. Кстати сказать, тот, кому удалось взять у Ройала деньги, заслуживает самой высокой награды.
     - Ты что-то слишком разговорился, дружище, - задумчиво произнес Виланд. Он пристально смотрел на меня. У меня похолодело между лопатками. Я явно недооценил его. Виланд продолжал: - Это могла быть маскировка. Копченая селедка за окном, так сказать. Может быть, Ройала оглушили совсем по другой причине. По той причине, которая вам, Тальбот, может быть известна.
     У меня заколотилось сердце. Мозги у Виланда работали четко. Что будет, если они заподозрят что-нибудь и начнут обыскивать меня? Они сразу найдут револьвер Ларри и рану на плече - и тогда до свидания, Тальбот, вернее прощай! Внешне я держался спокойно, но весь напрягся, когда Ройал собрался что-то сказать.
     - Может, это было подстроено, - произнес он, поднялся на ноги, шатаясь, подошел к столу и заглянул в бумаги, лежавшие передо мной.
     Вот оно что! Я вспомнил, как долго и внимательно рассматривал Ройал мои каракули, когда уходил из комнаты. Я тогда исчеркал разными закорючками и фигурами около половины листа и больше не добавил ни строчки. Это было все, что нужно Ройалу, - все доказательства. Я впился взглядом в его лицо, не думая о бумагах, - поймет или не поймет? - и стал прикидывать, сколько патронов он успеет в меня разрядить из своей игрушки, пока я буду доставать гаубицу Ларри.
     Неожиданно Ройал произнес:
     - Мы ищем не там. Тальбот вне подозрений. Он все это время работал, мистер Виланд. Я бы сказал, не отрываясь...
     Я уставился на бумаги, лежащие передо мной. Рядом с наполовину заполненной страницей лежали еще два исписанных листа. Исписанных теми же чернилами, и только при очень внимательном рассмотрении можно было разобрать, что почерк несколько иной. Конечно же, Ройал этого не смог заметить. Написана была такая же абракадабра, что и у меня, но этого было более чем достаточно, это было мое алиби, подаренное мне Симоном Кеннеди. Он оказался куда более предусмотрительным, чем я. Я пожалел, что не встретил его несколькими месяцами раньше.
     - О'кей. Просто кто-то был без денег. - Виланд был удовлетворен. Случившееся больше его не интересовало. - Как вы, Тальбот? Мы теряем время.
     - Не беспокойтесь, - заверил я его. - Все работает как надо. Полная гарантия. Пять минут подготовки - и мы поплывем.
     - Превосходно! - Виланд остался доволен ответом. Повернувшись к своему телохранителю-головорезу, он приказал: - Дочь генерала и шофер. Разыщите их - они должны быть в комнате для совещаний в апартаментах генерала - и сразу приведите сюда. Вы готовы, Тальбот?
     - Готов. - Я слегка покачивался, но сравнительно с Ройалом выглядел здоровым и бодрым - пока что никто ничего не заметил. - У меня был тяжелый день, Виланд. Очень хотелось бы встряхнуться, перед тем как мы погрузимся.
     - Я буду очень удивлен, если Цибатти со своим другом не запаслись спиртом. - Виланд был настроен оптимистично, к нему даже вернулся юмор. - Пошли.
     Мы пошли по коридору и остановились перед дверью, ведущей в кессон. Виланд постучал своим условным стуком - я обрадовался, что код не изменился. Нас впустили внутрь.
     Виланд был прав. И Цибатти, и друг его встретили нас со слегка "посоленными" глазами - конечно, у них еще осталось кое-что. Когда я осушил стакан доброго "скотча", два "гнома", которые сверлили мое плечо с обеих сторон, бросили свою работу и ушли. Волны тошноты, подступавшие к горлу, улеглись. Я подумал, что не мешает добавить еще глоток, и успел это сделать, когда дверь открылась и бандит ввел в комнату Мэри и Кеннеди. Я очень устал за прошедшие сутки и чувствовал себя сильно подавленным, но при виде Мэри забыл и об усталости, и о боли в груди. Опять сильно забилось сердце. Бедная девочка! Сколько ей пришлось испытать за эти полчаса! Наверное, больше, чем за всю предыдущую жизнь. Синие тени лежали под глазами, она выглядела испуганной и больной. Однако и Ройалу, и Виланду было наплевать на это. Страх, написанный на лице тех, кто под принуждением работал на них, был скорее правилом, чем исключением.
     Кеннеди, тот, наоборот, не был ни испуган, ни измучен. Лицо его было спокойно и бесстрастно, он выглядел как всегда. Элегантный шофер. Но проницательность делала Ройалу честь. Он повернулся к Цибатти и его дружку-головорезу и приказал:
     - Ну-ка, поставьте эту "птичку" вот здесь и проверьте, не прячет ли она что-нибудь под одеждой.
     Виланд вопросительно посмотрел на него.
     - Он не так уж безобиден, как вам кажется, - пояснил Ройал. - Он разгуливал по вышке после обеда. И он может вытащить пистолет и продырявить нас обоих вместе с Цибатти, стоит только отвернуться. - Он кивнул в сторону двери. - Я очень не хотел бы очутиться на лестнице наверху, если внизу будет стоять вооруженный Кеннеди.
     Они обыскали Симона и ничего не нашли. Ройал выглядел расстроенным. Но не совсем. Видимо, он хотел теперь обыскать меня.
     - Мы не будем вас слишком торопить, Тальбот, - с еле заметной иронией произнес Виланд, глядя на бутылку и стакан у меня в руках.
     - Пошли, - сконфуженно бросил я, поставил бутылку и стакан на стол, взял бумаги с "расчетами", просмотрел их и сунул в карман. Потом повернулся и подошел к люку, ведущему внутрь колонны. Я нарочно старался не смотреть на Мэри, генерала и Кеннеди.
     Виланд взял меня за больное плечо, и я, вздрогнув, вырвался и отскочил на пару дюймов. Если бы не виски, упал бы от боли.
     - Что-то вы слишком нервны! - усмехнулся Виланд. Он кивнул на стол, где лежал электромагнит, принесенный мною из батискафа. - Вы ничего не забыли?
     - Нет. Он нам не потребуется.
     - Прекрасно. Идите вперед. Вы первый... Цибатти, смотрите за ними в оба, понятно!
     - Обязательно, босс! - заверил его Цибатти. Он и в самом деле был готов прикончить любого, кто хоть шевельнет ногой или рукой. И генерал и Кеннеди были недвижимы, когда Виланд и Ройал полезли вслед за мной в узкий люк. Они оставались заложниками до нашего возвращения. Будь на то воля Виланда, он, не задумываясь, забрал бы Рутвена вместе с нами - ведь его всегда не покидало ощущение опасности. Он готов был взять и телохранителя, и заложников - вся беда заключалась в том, что батискаф был рассчитан на троих и сто двадцать ступенек для генерала были очень тяжелы.
     Они были очень тяжелы и для меня. Уже на половине пути вниз мое левое плечо, рука и шея словно окунулись в ванну с раскаленным свинцом. Боль набегала волнами, и в промежутках между гребнями этих волн я вполне мог потерять сознание. Дело было не только в боли - общее самочувствие оставляло желать много лучшего. Сперва испарина, за ней тяжелый жар в голове, потом опять холод на лбу и между лопатками. И так все время. Яркий свет в глазах - и кромешная тьма. Эти волны чередовались в моем сознании, они шли одна за другой. Иногда боль, темнота и тошнота настолько одолевали меня, что отпусти я ступеньку, как тут же полетел бы вниз. Но сзади меня по лестнице шли Виланд и Ройал, и я молил Бога, чтобы они ничего не заметили. С каждой ступенькой периоды потери памяти удлинялись, а просветления укорачивались. Последние тридцать или сорок шагов я прошел как в забытьи, автоматически; они послали меня первым, и я был доволен, что не задерживаюсь и они не могут видеть мои страдания. Так или иначе, я держался до конца, и приятель Цибатти, находившийся на дне кессона, посторонился, уступая мне место. Мое лицо было, наверное, бледнее мела, однако из-за слабого света ни Виланд, ни Ройал, спустившийся вслед за ним, не увидели этого. О Ройале я не задумывался - он еще находился наполовину в состоянии "грогги", - а вот о Виланде... Этот парень владел ситуацией весьма четко, и мне было его не обмануть. Парадом командовал он. Открыв люк и пройдя шлюзовую камеру, я очутился в прочном корпусе батискафа. Я потратил неимоверные усилия, чтобы не задеть больным плечом аппаратуру и приборы в камере наблюдения, - наверное, мои старания выглядели довольно комично. Слава Богу, что со стороны никто не наблюдал. Я включил большой свет. Вскоре Ройал и Виланд тоже пробрались внутрь, причем последний без напоминания задраил тяжелый люк. Батискаф был готов к отплытию.
     Взглянув на коммутационную коробку и свисавшую с нее в беспорядке паутину проводов, Ройал и Виланд немедленно потребовали объяснений. Я сердито отвернулся и промолчал. Быстро воткнув все разъемы в свои гнезда, а вилки в штыри, я захлопнул крышку правой коробки подальше от любопытных глаз. К счастью, все эти соединения были расположены на уровне пояса, и я без особого труда справлялся с ними - выше груди моя левая рука уже не поднималась.
     Установив последние соединения на место и закрыв последнюю крышку, я приступил к проверке цепей. Виланд нетерпеливо выглядывал из-за моей спины - он явно нервничал. Ройал же, подобно египетскому сфинксу, сохранял на своем багрово-синюшном лице выражение абсолютного спокойствия. Что касается меня, то мне было наплевать на спешку Виланда: здесь управлял я.
     Я сдвинул ползуны реостатов, включающих машины, повернулся к Виланду и кивнул на задрожавшие стрелки приборов.
     - Это моторы. Они готовы к работе, хотя вы и не слышите их. Вы готовы двигаться?
     - Да! - Он облизал губы. - Готовы. Пожалуйста.
     Я кивнул, повернул выключатель затопления междукорпусной камеры и показал на микрофон, который был установлен в гнездо на стене между Ройалом и мной, затем передвинул тумблер в положение "Речь".
     - Может быть, вы распорядитесь затопить водой обтюрирующее резиновое кольцо?
     Он согласно кивнул, отдал необходимые приказания и воткнул микрофон обратно в гнездо. Я снова незаметно включил его, подвинул еще слегка движки реостатов и стал ждать.
     Батискаф начал слегка покачиваться с киля на нос и обратно - не больше трех-четырех градусов, - потом качка прекратилась. Я бросил взгляд на глубиномер. По-видимому, ощущалось влияние волнения на поверхности - стрелка двигалась вперед-назад, хоть и незначительно, но сами показания прибора говорили о том, что дно рядом.
     - Мы около грунта, под колонной, - сообщил я Виланду, потом включил наружный свет и кивнул на иллюминатор у нас под ногами: - Смотрите!
     Песчаное ложе было не далее чем в сажени от нас.
     - Говорите быстро, какое направление? - потребовал я. - Надо экономить энергию.
     - Двигайтесь прямо, как показываете.
     Я нажал кнопку с надписью "Ход", передвинул головки реостатов в положение "одна вторая мощности" и поставил горизонтальные рули на положительный угол атаки. Он был очень небольшой, этот угол, - каких-то полтора-два градуса. Это была дополнительная предосторожность, и притом необязательная - погружение и подъем аппарата обеспечивались главным образом за счет перекачки балласта. Потом, постепенно изменяя нагрузку, я довел обороты моторов до максимальных.
     - Почти юго-запад. Курс 222, - сказал Виланд, разглядывая лист бумаги с планом, который он вытащил из кармана.
     - Курс истинный?
     - Не задавайте дурацких вопросов! - огрызнулся Виланд. - Какой может быть еще? Конечно, истинный!
     "Парень получил все, что хотел, - подумал я про себя, - и теперь трусит. Наверное, его мучает клаустрофобия".
     - Курс истинный или вот по этому компасу? - терпеливо повторил я.
     - По компасу.
     - Уничтожена ли на этом компасе девиация?
     Виланд углубился в свои бумаги.
     - Да, Брайсон говорил, что чем дальше мы отплываем от вышки в этом направлении, тем меньше ее металлические части будут влиять на показания компаса.
     Я усмехнулся. Брайсон - тот самый инженер, который погиб от кессонной болезни. Где он сейчас? Не далее чем в сотне футов отсюда - я был уверен в этом. Чтобы пробурить скважину глубиной в две с половиной мили, надо шесть тысяч мешков цемента. Ну а для Брайсона хватило одного. Этот мешок продержит его на дне до тех пор, пока не останется чистенький скелет. А девиацию он и не думал устранять, так-то...
     - Пятьсот двадцать метров, - продолжал Виланд. - Таково расстояние от колонны до самолета. Это дистанция по горизонтали. Примерная глубина в том месте четыреста восемьдесят футов. Так сказал Брайсон.
     - Где начинается эта глубина?
     - Примерно через две трети расстояния отсюда. На сто сорок футов от вышки дно везде ровное, потом начинается уклон в тридцать градусов до глубины четыреста восемьдесят футов.
     Я молча кивнул. Сейчас мое плечо сверлили уже не два маленьких человека. Я барахтался изо всех сил в океане боли, она проникала всюду и заставляла напрягать все тело. И тогда я чувствовал, как десятки стрел вонзаются в мою верхнюю челюсть. Я всячески стремился забыть обо всем этом, работая и следя за приборами.
     Мне уже было известно, что конец, который связывал нас с колонной, наматывался на барабан, приводимый в движение электромотором. Энергия передавалась с колонны через кабель, проходящий внутри этого привязанного конца (кстати, телефонный провод также был проложен внутри него). Глядя в иллюминатор и видя вращающийся барабан, я сообразил, что по числу оборотов можно очень точно определить пройденный путь, а заодно и скорость. Обычно батискаф делает не более двух узлов, здесь же, при наличии барабана и наружных манипуляторов, скорость была не более одного узла. Но и этого было вполне достаточно: идти-то было недалеко!
     Виланд полностью доверил управление батискафом мне. Все, что он делал, это с плохо скрываемым страхом смотрел в иллюминаторы. Что касается Ройала, то его единственный здоровый глаз не пропускал ни одного моего движения, ни единого поворота рукоятки. Но это меня не беспокоило: я знал, что он ни черта не смыслит в батискафе. В самом деле, даже когда я почти совсем перекрыл входное отверстие поглотителя углекислоты, Ройал ничего не сказал.
     Мы медленно плыли на десятифутовом расстоянии от грунта. Темнота была абсолютной, но два ярких прожектора и лучи света из иллюминаторов давали нам вполне достаточный обзор. Пара груперов лениво продефилировала мимо нас, барракуда ткнулась своей противной пастью в иллюминатор и несколько секунд разглядывала немигающими глазами нашу каюту, стайка испанской макрели сопровождала нас около минуты, резвясь и играя друг с другом, потом внезапно все рыбки бросились врассыпную - их место заняла акулья морда. Хищница описала круг около батискафа, еле заметно шевеля своим мощным хвостом. Внезапно все опустело - осталось только чистое песчаное ложе.
     Ровно через десять минут с момента нашего отплытия дно под нами резко пошло вниз и пропало из виду, вместо него была толща воды, которую наши прожекторы не могли пробить. Обрыв казался почти отвесным, но я знал, что это лишь иллюзия. Даже Виланд, который раза два обозревал океанское дно, заявил, что угол наклона составляет около 30°, и я был уверен, что это так и есть. Тем не менее впечатление было ошеломляющее.
     - Это здесь! - хрипло проговорил Виланд, голос его звучал глухо. Я удивленно посмотрел на него: зубы сжаты, лицо бледное. Он продолжал: - Спускайтесь, Тальбот.
     Я покачал головой:
     - Позже. Если мы сейчас пойдем вниз, то можем намотать трос на винты и не направить свет прямо на дно. Или вы хотите, чтобы мы врезались в какую-нибудь скалу? И при этом помяли балластные цистерны? Учтите, стенка у них очень, очень тонкая, ее легко пробить, а если керосин уйдет, у нас навсегда останется отрицательная плавучесть и мы никогда не сможем всплыть. Понятно?
     Он опять облизал губы и встряхнул головой.
     - Делайте как знаете, Тальбот.
     Я так и сделал. Я держал курс 222° до тех пор, пока счетчик оборотов барабана не показал пятьсот метров, после чего выключил моторы и предоставил батискафу двигаться по инерции. Небольшой избыток отрицательной плавучести, который до этого преодолевался за счет скорости хода и поднятых рулей, теперь тянул нас вниз. Мы спускались очень медленно, почти незаметно. Трос с барабана стремился опустить корму батискафа и задрать нос, поэтому каждые десять саженей я включал мотор и потравливал несколько метров.
     Через семьдесят пять саженей по глубиномеру лучи прожекторов уперлись в дно. Там не было ни скал, ни коралловых зарослей, только небольшие полянки серого песка среди сплошного ила... Я снова включил моторы и довел обороты до половины от максимальных, выровнял батискаф горизонтальными рулями и медленно двинулся вперед. Мы прошли всего только пять ярдов. Брайсон указал расстояние очень точно. Когда счетчик расстояния по оборотам барабана показал пятьсот двадцать пять метров, я заметил, как в левом иллюминаторе что-то мелькнуло. Это было хвостовое оперение; мы чуть-чуть промахнулись: фюзеляж находился от нас метрах в пяти-восьми, нос самолета был направлен туда, откуда мы приплыли...
     Проделав необходимые маневры и оказавшись прямо над целью, я медленно и осторожно начал погружать батискаф. Вскоре иллюминатор в полу мягко погрузился в черную муть - мы улеглись на океанское дно.
     Прошло всего пятнадцать минут, как я перекрыл клапан поглотителя углекислоты, а воздух в каюте стал почти непригодным для дыхания. Казалось, ни Виланд, ни Ройал ничего не заметили - наверное, они думали, что так и должно быть. Или, может быть, им было не до этого: они во все глаза разглядывали то, что было ярко освещено нашим носовым прожектором.
     Я смотрел на самолет, не видя его. Бог знает, зачем именно сейчас я углубился в собственные мысли. Сотни раз я думал, размышлял, что буду чувствовать, как буду реагировать, когда наконец увижу, если доведется, то, что сейчас лежало перед нами, наполовину зарывшись в ил. Гнев, злость, ужас, потрясение, страх? Но сейчас я ничего этого не испытывал. Абсолютно ничего... Я был далек от жалости или грусти, у меня не было и той глубокой меланхолии, уныния, которые я когда-то испытал. Может быть, боль, накатывавшая волнами, затуманила все эти чувства? Нет, она ни при чем. Они просто притупились, эти чувства, грусть и жалость потери, - они притупились от неустанного самоистязания, самоистязания человека, затерянного в своем одиночестве, никогда не проходящем ощущении утраты...
     Самолет зарылся в ил фута на четыре. Правого крыла не было - должно быть, оно поломалось при ударе о воду. У левого крыла отсутствовал элерон; хвостовое оперение и фюзеляж были в порядке, если не считать изрешеченных пулями носовой части и плексигласа на иллюминаторах, указывающих на причину гибели "дакоты". Мы находились очень близко от фюзеляжа, нос корабля нависал над самолетом, и иллюминатор в полу батискафа был не более чем в шести футах от вдребезги разбитых ветровых стекол аэроплана - содержимое кабины самолета, расположенное на одном уровне с нашим полом, хорошо просматривалось. За осколками плексигласа я увидел два скелета: первый был в кресле командира самолета, прямо перед разбитым стеклом, удерживаемый истлевшими ремнями. Скелет, находящийся в кресле второго пилота, был сильно наклонен вперед. Я стиснул зубы.
     - Здорово, правда, Тальбот? Это ли не прекрасно! - Виланд, моментально излечившийся от своих приступов страха, улыбаясь, потирал руки. - Столько трудностей пройдено ради этого момента! Стоило, честное слово, стоило! К тому же все целое, ничего не пострадало! Я боялся, что он развалился на куски, когда ударился о воду. Очень хорошо, что у нас такой опытный подводник, как вы, Тальбот! - Он не ожидал от меня ответа, он опять отвернулся к окну и буквально пожирал глазами это тягостное зрелище. - Удивительно! - снова прошептал он. - Просто удивительно!
     - Да, вы правы, это удивительно, - согласился я. Голос мой был спокоен и безразличен. - За исключением британского фрегата "Де Браак", затонувшего в шторм у побережья Делавэр в 1798 году, это, вероятно, самое большое подводное сокровище в Западном полушарии. Десять миллионов двести пятьдесят тысяч долларов в золоте, изумрудах и неотшлифованных алмазах!
     - Да, сэр! Совершенно верно! - Виланд, забыв о своей утонченной воспитанности, опять потирал руки. - Десять миллионов двести... - Его голос прервался. - Как... как вы узнали об этом, Тальбот? - прошептал он.
     - Я знал еще до того, как вы услышали об этом, - спокойно произнес я. Они оба сразу уставились на меня: Виланд - со смешанным чувством удивления, подозрения и даже страха, Ройал - со своим обычным холодным спокойствием, только его единственный здоровый глаз раскрылся гораздо шире обычного. - Боюсь, Виланд, - продолжал я, - что вы не были настолько внимательны и предусмотрительны, как я. Или как генерал. Он понял меня сегодня. Утром. Он понял, чем я занимаюсь сейчас. А вы знаете чем? Вы хотите знать чем, Виланд?
     - Что вы хотите сказать? - хрипло спросил он.
     - Он молодец, генерал, - продолжал я, словно бы не расслышав его вопроса. - Он заметил, когда мы прибыли на вышку сегодня утром, что я старательно закрывал свое лицо до тех пор, пока не увидел, что среди встречающих не было одного человека. Когда я убедился в этом, то перестал прятаться. Это была небрежность с моей стороны, ничего не скажешь. Но генерал заметил, и это навело его на мысль, что я не убийца. Больше того, он понял, что я был на вышке раньше и сейчас боялся нежелательной встречи, боялся, что кто-то узнает меня. Он был дважды прав, генерал Блэйр Рутвен: в том, что я не убийца, и в том, что я был на вышке до этого. Я был на вышке - сегодня ночью.
     Виланд молчал. Неожиданный эффект моих слов, внезапно открывшиеся возможности к огромному богатству вывели его из равновесия и лишили дара речи - он еще не осмыслил сказанного мною.
     - И генерал заметил кое-что еще, - продолжал я. - Он заметил, что, когда вы предлагали мне эту работу в батискафе, я не задал самого главного вопроса: каково сокровище, сколько оно стоит, где захоронено - в затонувшем судне или самолете. Я ведь не спрашивал ни о чем, верно, Виланд? Снова небрежность, не так ли? Но вы опять ничего не заметили. А Рутвен уловил и это и понял, что на все может быть только один ответ: я уже знал.
     Пауза продолжалась секунд десять, потом Виланд прошептал:
     - Кто вы, Тальбот?
     - Ваш враг, Виланд. - Я улыбнулся, насколько позволяла мне верхняя губа, и продолжал: - Ваш смертельный враг. Вам следует приготовиться к смерти, Виланд, живым вы отсюда не выйдете. Вы погибнете в страшных мучениях, Виланд, вы умрете очень скоро, с моим именем на устах, и будете проклинать тот день, когда меня встретили.
     Снова наступило молчание, еще более тягостное и мрачное, чем прежде. Мне очень хотелось затянуться сигаретой, но это было невозможно: воздух в рубке был неимоверно тяжелый, мы все задыхались, на лицах выступил пот.
     - Позвольте поведать вам маленькую историю про одну вполне определенную страну. Эта страна имела очень маленькую военно-морскую эскадру - два эсминца, фрегат и бронекатер. Небольшой флот, правда, Виланд? И правители этого государства решили удвоить этот флот. Они хорошо торговали нефтью и кофе, экспортируя их в другие страны, и считали, что могут себе это позволить. Видите ли, они могли вложить свои деньги в куда более выгодные предприятия и хотели заработать в сотни раз больше, но в этой стране было очень неспокойно, там назревала революция, и устойчивость правительства в большой степени зависела от вооруженных сил, на которые оно могло опереться. Давайте удвоим наш военно-морской флот, сказали они тогда. Кто сказал, Виланд?
     Он попытался ответить, но вышел только хрип. Он сглотнул, облизал губы и сказал:
     - Колумбия.
     - Странно, откуда вы узнали? В самом деле, Колумбия. Они собирались купить два эсминца второго ранга у Великобритании, несколько фрегатов, минных заградителей и бронекатеров в Соединенных Штатах. Несмотря на то что эсминцы были почти новые, за все запросили баснословно дешево - десять миллионов двести пятьдесят тысяч долларов. Но тут следует оговориться: в Колумбии бушевала революция, гражданская война и анархия, курс песо был очень низкий - и Британия и Соединенные Штаты начисто отказались принять плату в такой валюте. Ни один иностранный банк не соглашался обменять, песо на доллары и фунты. Тогда они решили рассчитаться драгоценностями. Одно из предыдущих правительств импортировало из Бразилии для промышленных целей на два миллиона долларов необработанных алмазов. К этому было добавлено два с половиной миллиона долларов колумбийского золота в слитках - что-то около двух тонн по двадцать восемь фунтов каждый. Но, безусловно, главную долю составили изумруды, отшлифованные изумруды. Мне нужно отметить, что шахты Мьюзо в Восточных Андах известны как самый главный в мире источник этих камней. Или, может быть, вы знаете об этом, Виланд?
     Виланд молчал. Потом достал платок и вытер лицо и голову. Казалось, он был в шоке.
     - Ладно, неважно, - продолжал я. - Так вот, тогда встал вопрос о транспорте. Было решено вывезти ценности в Тампу - ее выбрали как первый перевалочный пункт. Перевозку могли осуществить компании "Авианка" или "Ланца", но из этого ничего не вышло: самолеты всех внутренних компаний были задержаны в аэропортах до начала мая 1958 года, когда пройдут выборы. Некоторые из членов той администрации очень беспокоились, как бы деньги не попали в чужие руки, и стали подыскивать, у какой внешней, не колумбийской, авиакомпании зафрахтовать самолет. Они остановились на Транскарибской фрахтовой авиакомпании. Ллойд согласился застраховать самолет, и все трудности остались позади. Транскарибская компания представила фальшивый план полета из Барранкильи в Тампу через Юкатанский пролив... - Я сделал паузу и перевел дыхание: - В том самолете летело четверо, Виланд. Это командир корабля, двоюродный брат владельца компании; второй пилот, исполняющий одновременно обязанности штурмана. И еще там была женщина с маленьким ребенком. Все посчитали благоразумным не оставлять их в Колумбии: вдруг эта затея вскроется, когда к власти в стране придет оппозиция, и они узнают, какую роль играла Транскарибская компания во всей этой истории. - Я снова набрал воздух и начал отчетливо произносить каждое слово: - Они представили фальшивый план, Виланд, но это их не могло спасти. План попал к чиновнику, который служил не тогдашнему колумбийскому правительству, а вам, Виланд. Его совершенно не беспокоила выплата долгов Британии и Штатам. Он знал истинный маршрут полета, и он немедленно радировал вам. Вы в то время находились в Гаване и предприняли все меры, чтобы самолет не долетел до места назначения.
     - Как вы узнали все это? - прохрипел Виланд.
     - Я узнал все это потому, что был владельцем Транскарибской воздушной фрахтовой службы... - Я чувствовал себя невыносимо усталым и не мог понять, то ли боль от раны так меня измучила, то ли негодный воздух, в котором не осталось кислорода, а может быть, непроходящее чувство пустоты жизни. - Я тогда находился в Белизе, Британском Гондурасе, но мне удалось связаться с ними по радио. Они сказали мне, что кто-то пытался взорвать их самолет, но сейчас я понял, что это было не так. - Все, что они пытались сделать, - это вывести из строя рацию, чтобы у "дакоты" не было связи с внешним миром. Это им почти удалось - но не совсем. Вы, Виланд, ведь никогда не знали, вы даже и подозревать не могли, что они с кем-то связывались по радио, прежде чем самолет был расстрелян в воздухе. Но это было. Я говорил с ними. Я говорил целых две минуты, Виланд... - Я замолчал и внимательно, пристально смотрел на него. - Две коротких минуты означают, что сегодня вечером вы умрете...
     Виланд с нескрываемым ужасом смотрел на меня. Он понял, что произошло, и знал, что выхода нет; он знал теперь, кто я такой, и он хорошо знал, что значит встретиться с человеком, который все потерял, для которого жалость и сострадание - не более чем пустые слова. Медленно, словно превозмогая боль, он повернул голову к своей надежде, опоре, телохранителю, партнеру и спутнику по грязным делам - но и здесь он не встретил поддержки: Ройал выглядел напуганным не меньше его самого.
     Я слегка повернулся и кивнул головой в направлении разбитой кабины "дакоты".
     - Посмотрите, Виланд, хорошенько посмотрите, - произнес я спокойным голосом. - В последний раз посмотрите, что вы сделали и чем вы гордились. Это - в командирском кресле - скелет Питера Тальбота, моего двоюродного брата. Другой - Элизабет Тальбот - она была моей женой, Виланд. В хвостовой части кабины находится то, что осталось от маленького мальчика, Джона Тальбота, моего сына. Ему было всего три с половиной года... Я тысячу раз представлял себе, как умирал мой мальчик. Пули, которые убили мою жену и брата, не задели его, он остался жив, когда самолет погрузился в воду; может быть, две или три минуты самолет падал в воздухе, Виланд, а маленький мальчик бегал и кричал, и плакал, а мать не приходила к нему, когда он звал ее. Он звал ее снова и снова, а она не приходила, слышите, Виланд? Она сидела в кресле, потому что была мертва. И вот самолет ударился о воду; и даже тогда, возможно, Джонни был еще жив, фюзеляжу нужно время, чтобы наполниться водой и погрузиться, а может быть, образовалась воздушная подушка, что давало ребенку еще несколько минут жизни. Можете представить себе, Виланд, как он кричал и звал на помощь и как вода поднималась, а около него никого не было? А потом крики прекратились, и мой мальчик захлебнулся.
     Я долго смотрел на разбитую кабину, или мне показалось, что я долго смотрел, - не знаю. Когда я повернулся, Виланд схватил мою правую руку. Я отшвырнул его, и он свалился на настил палубы, глядя на меня широко открытыми глазами. Нижняя челюсть у него отвисла, дыхание было частым и прерывистым, тело содрогалось от конвульсий. Ройал выглядел спокойнее, но только внешне - побелевшие руки, пальцы, выбивавшие дробь, глаза, обшаривавшие каюту, выдавали в нем зверя, который ищет выход из ловушки.
     - Я очень долго ждал этого, Виланд, - продолжал я. - Я ждал этого целых два года и четыре месяца, и мне даже не верится, что все наконец сбылось. Не осталось больше ничего, что удерживало бы меня в этой жизни; вы, наверное, поймете меня, Виланд. С меня хватит. Может быть, это покажется ужасным, но я хочу остаться здесь, рядом с ними. Я достаточно хорошо представляю себе, что жизнь потеряла для меня всякий смысл, и я здесь останусь навсегда. Я сдержал слово, Виланд, я выполнил клятву, которую дал себе 3 мая 1958 года. Тогда я поклялся, что не успокоюсь до тех пор, пока не уничтожу тех, кто сделал жизнь для меня бессмысленной. Так вот, я сейчас сделаю это. Вероятно, кажется излишним, что я останусь здесь вместе с вами, но, с другой стороны, это даже как-то символично. Убийца и жертва погибают вместе.
     - Вы сумасшедший! - прошептал Виланд. - Вы просто безумны! Что вы хотите сказать?
     - Больше ничего. Помните выключатель, оставленный на столе? Вы тогда спросили о нем, и я ответил, что он больше не потребуется. Да, он больше не потребуется. Никогда. Это был главный ключ управления сбрасыванием балласта. Без него мы от балласта не избавимся. А с балластом мы никогда не поднимемся. Мы здесь, Виланд, и здесь мы останемся. Навсегда.
     
     Глава 12
     
     Пот струился по нашим лицам. Температура в каюте поднялась до 120° по Фаренгейту, воздух, сырой, тяжелый, был абсолютно непригодным. На дне Мексиканского залива, на глубине четыреста восемьдесят футов, лежал стальной шар, внутри которого слышалось лишь хриплое дыхание трех человек, ловивших последние крохи кислорода.
     - Вы, вы оставили его там? - Голос Виланда перешел в еле слышный шепот, в зрачках горело безумие. - Мы, мы останемся здесь? Здесь, в этой... - Шепот прервался, он начал озираться, словно крыса, загнанная в угол, которую вот-вот должны прикончить.
     - Отсюда не уйти, Виланд, - мрачно усмехнулся я. - Разве что через входной люк. Попытайтесь-ка открыть его, а? Давление на этой глубине составляет приблизительно пятьдесят атмосфер, и, когда вас прижмет к переборке, вы сожметесь раз в двадцать. Не принимайте это слишком близко к сердцу, Виланд, - последние несколько минут у вас будет агония, какую вы никогда еще не испытывали. Руки, лицо и шея сначала покраснеют, затем посинеют, потом, за несколько секунд до того, как лопнут главные кровеносные сосуды в легких, вы...
     - Подождите, подождите, стойте!!! - заорал Виланд. - Ради всего святого, подождите! Выпустите нас отсюда, Тальбот, заклинаю вас, умоляю, спасите нас! Я дам вам все, что захотите, миллион, два, пять миллионов! Возьмите все, Тальбот, возьмите все... - Рот его исказила судорога, глаза вылезли из орбит.
     - Вы удивляете меня, - ответил я спокойно. - Даже если бы я захотел, то не смог бы вас выпустить. Вы же знаете, что главный ключ оставлен на вышке. Мне тогда очень хотелось взять его, но я переборол себя. Успокойтесь, нам осталось жить пятнадцать, от силы двадцать минут. Если вы будете дергаться и кричать, агония может начаться раньше. О, кажется, уже подходим... - Я сунул руку в карман, вытащил коротенькую трубочку и положил ее в рот. - Я не хочу мучиться и давным-давно подготовился к этому. Это не леденец и не наркотик, Виланд. В этой капсуле - цианистый калий. Слегка сжать зубы - и сдохнешь раньше, чем об этом подумаешь.
     С ним что-то произошло. С перекошенным ртом и трясущимися руками он двинулся ко мне, не знаю зачем. Он попросту обезумел. Но я был готов к этому: подняв тяжелый гаечный ключ, я замахнулся. Бить не пришлось. С каким-то утробным воем, как собачонка, он отполз назад и скорчился на решетке настила.
     Оставался Ройал. Он подался вперед в своем кресле, готовый к прыжку. Невозмутимость сфинкса давно исчезла, он знал, что жить осталось очень мало, и на его лице впервые за много лет отражалась вся лихорадочная работа его мозга. Он отправил массу народа на тот свет, память и страх перед призраками жертв терзали его где-то в глубинах сознания, но он не превратился в нечто бесформенное, как Виланд, он еще в какой-то мере владел собой, хотя способность трезво оценивать обстановку была уже утрачена. Как утопающий хватается за соломинку, так и он схватился за то, что никогда не подводило до этого момента, решало все споры в его пользу, - он вытащил свою смертоносную игрушку и навел ее на меня.
     - Боитесь, а, Ройал? - прохрипел я. Мое дыхание усилилось от шестнадцати до пятидесяти вдохов в минуту.
     Он не ответил ничего, только черти бегали в его черных глазах. Честное слово, второй раз за эти двое суток я почувствовал другой запах в этом склепе на дне моря - я почуял могильный запах сырой земли.
     - Глупый телохранитель. Дурак, - прошептал я. - Ройал. Убийца Ройал. Вспомни тех, кто дрожал при одном упоминании о твоем имени, кто пугал им своих детей. Ты не хотел бы, чтобы они увидели тебя сейчас? Ты не хотел бы, чтобы они увидели, как дрожишь ты? А ведь ты дрожишь, Ройал! Ты дрожишь и трясешься еще сильнее, чем дрожали твои жертвы. А, Ройал?
     Опять никакого ответа. Лишь глаза начали двигаться, и здоровый, и заплывший: видимо, те черти, которые в них плясали, отправились копать дальше - в самые потайные места памяти этой гнусной личности. Он еще держался каким-то сверхнапряжением, но вздрагивающее лицо, беспокойно бегающие глаза, пальцы, барабанящие по коленям, выдавали в нем страх, ужас и близость к безумию.
     - Нравится, Ройал? - прохрипел я. - Еще не чувствуете, как начинают рваться легкие? Я уже чувствую по себе и вижу, как начинает синеть ваше лицо. Пока немного, это начинается с глаз. С глаз и с носа, они всегда показывают это самыми первыми. - Я сунул руку в наружный карман, достал оттуда небольшую пластинку полированного хрома и протянул ему. - Вот зеркало, Ройал. Не желаете ли посмотреться? Не хотите ли увидеть, как...
     - Пошел к дьяволу, Тальбот! - Он выбил зеркало у меня из рук, голос его звучал как нечто среднее между стоном и хрипом. - Я не хочу умирать. Я не хочу умирать!!
     - А как же ваши жертвы, Ройал? Они ведь тоже не хотели... - Я уже не мог говорить связно, через каждые несколько слов приходилось переводить дыхание. - Они... не хотели, а вы... помогли им? Как, Ройал?
     - Вы сейчас умрете... Тальбот! - Голос его напоминал карканье, трясущийся ствол пистолета был нацелен мне прямо в сердце.
     - Мне смешно. Мне очень смешно. У меня таблетка с цианидом в зубах, а вы собираетесь убить меня! - Каюта плыла перед моими глазами, я знал, что не смогу долго выдержать. - Ну, Ройал, вперед! - прохрипел я. - Вперед, жмите на спуск!
     Он посмотрел на меня глазами, в которых уже не улавливалось никакой мысли, глазами сумасшедшего, однако сунул пистолет обратно в кобуру. Побои, полученные от меня и Кеннеди, начали давать о себе знать - он был в гораздо худшем состоянии, нежели я. Он закачался в своем кресле и вдруг внезапно свалился и рухнул вперед, упав на руки и колени. Он тряс головой, словно пытаясь прояснить ее, и тихонько выл. Я перепугался и, перешагнув через него, положил пальцы на кран поглотителя углекислоты, повернув его в положение максимального открытия. Две, три, может, пять минут прошло, прежде чем атмосфера внутри каюты заметно улучшилась. Я выключил кран и наклонился к Ройалу, лежавшему на настиле.
     - Вы умираете, Ройал, - проговорил я. - Как вам нравится умирать? Что вы чувствуете? Как вам нравится эта могила на глубине пятисот футов? Приятно вам сознавать, что вы больше никогда не увидите солнце? Скажите, Ройал? - Я наклонился к нему ближе. - Вы слышите меня, Ройал?
     Он не отвечал, лицо у него синело.
     - Вы хотите жить, Ройал? - я почти прокричал эти слова.
     - Я хочу жить! - простонал он, корчась от боли, его скрюченная правая рука стучала по настилу. - О Боже, я хочу жить! Жить!
     - Может быть, я дам вам жить, Ройал, может быть. Сейчас вы на коленях, Ройал, на коленях передо мной и просите пощады. Я и не представлял себе, что вы запросите пощады, слышите, Ройал?
     - Черт... бы... побрал... вас... Тальбот!.. - Слова звучали бессвязно, голос походил на хрип умирающего, у него и в самом деле что-то клокотало в груди. Он снова поднялся на четвереньки, голова его моталась из стороны в сторону, глаза были закрыты. Наверное, там, внизу, где он корчился, совсем не осталось кислорода: у него посинел нос, и даже начали появляться пятна на лице. Он дышал, словно собака после длинной погони, каждый вдох сопровождался конвульсией.
     - Вы не умрете, Ройал, - сказал я ему в ухо. - Может, вы еще увидите солнце. А может, и нет. Я обманул Виланда, Ройал. Главный ключ остался на месте - я поменял провода местами, только и всего. Для вас найти эту пару проводов составит несколько часов, для меня - тридцать секунд.
     Он прекратил раскачивать головой, взглянул на меня мутными глазами, в которых мелькнула надежда.
     - Спасите... меня... Тальбот!.. - задыхаясь, прошептал он. Он не знал, на самом деле я обещаю или это очередная пытка.
     - Я могу сделать это, Ройал, отчего же нет? Видите, вот отвертка. - Я показал ее и безжалостно улыбнулся. - Но у меня ампула между зубами, вот она.
     - Нет!!! - Истошный, полный ужаса крик. - Не смейте! Вы сумасшедший, Тальбот, вы безумны. Боже, да вы не человек! - Применительно к самому Ройалу это было сущей правдой.
     - Кто убил Яблонского? - спросил я спокойно. Стало чуть легче дышать, но не там, где лежал Ройал.
     - Я.
     - Как?
     - Я застрелил его. В голову. Он спал.
     - А потом?
     - Мы закопали его у летней кухни. - Ройал еще стонал и корчился, но сейчас взял себя в руки и выражался достаточно связно и внятно - он хорошо понимал, что от правильных ответов зависит его жизнь.
     - Кто на совести Виланда?
     - Никто.
     - Кто на совести Виланда? - неумолимо повторил я.
     - Никто... ох! - Он почти прокричал это слово, так он хотел убедить меня.
     - Ну?!
     - Два человека, только двое. Кубинский министр и Гоурас, чиновник из Колумбии. Но это не сейчас.
     - Что случилось с ними?
     - Их... их ликвидировали, - слабо произнес Ройал. - Я.
     - Кого еще ликвидировали с тех пор, как вы начали работать на Виланда?
     - Никого.
     Я показал ему трубку, зажатую зубами, и он задрожал от страха.
     - Пилота. Летчика с истребителя, который сбил самолет. Он знал слишком много.
     - Так вот почему мы никак не могли его найти! - кивнул я. - Боже мой, целый букет! Но вы совершили ошибку, Ройал, слышите? Вы слишком быстро убили его. Еще до того, как он рассказал, где упала "дакота". Виланд отдавал вам эти приказы?
     Он молча кивнул.
     - Вы слышите мой вопрос? - потребовал я.
     - Да, на все это мне давал приказы Виланд.
     Наступила короткая пауза. Я посмотрел в иллюминатор. Какое-то странное акулообразное существо проплыло снаружи, глядя на нас неподвижным глазом. Слегка качнув хвостом, оно исчезло за фюзеляжем в мрачной темноте.
     Я повернулся и тронул Ройала за плечо.
     - Виланд, - произнес я. - Давайте его сюда.
     Когда Ройал наклонился к своему боссу, я привстал и быстро выключил генератор воздуха. Совсем не нужно, чтобы они окончательно пришли в себя.
     Около минуты потребовалось Ройалу, чтобы протащить Виланда на четыре фута по настилу и положить у моих ног. Дыхание Виланда было прерывистым, он находился в первой степени аноксии. Он глубоко вдохнул, приоткрыл глаза и, увидев у меня в зубах капсулу, завопил истошным голосом. Он выл и хрипел, из его глотки вырывались звуки, которые очень неприятно резали слух в ограниченном пространстве каюты. Я наклонился вперед, собираясь отхлестать Виланда по щекам, чтобы вывести из этого состояния панической истерии, но Ройал успел раньше меня. Он стал очень сообразительным, этот Ройал: теплившаяся искорка надежды на спасение обостряла его чувства и заставляла извилины шевелиться намного быстрее. Он не очень-то жаловал своего хозяина - от ударов тяжелой ладони голова Виланда болталась из стороны в сторону.
     - Замолчите! - немилосердно тряс его Ройал. - Замолчите, замолчите, замолчите! Тальбот сказал, что запустит машину! Вы слышите меня? Тальбот сказал, что запустит машину!
     Постепенно крик прекратился, и Виланд открыл глаза, в которых безумие начало уступать место первым проблескам мысли.
     - Что он сказал? - просипел он хрипло. - Что он сказал, Ройал?
     - Он пообещал запустить машину, - настойчиво повторил Ройал. - Он сказал, что обманул вас, что ключ, который оставил на вышке, не нужен, он может завести ее. Он может завести ее!
     - Вы... вы... можете... завести ее? - Глаза Виланда раскрылись так широко, что обнажились белки вокруг радужной оболочки. Голос его прозвучал умоляюще, тело изогнулось, словно у собаки, лижущей ноги хозяину, голова запрокинулась. Его сознание еще витало в глубинах смерти, он боялся поверить, он думал, что его опять обманывают.
     - Вы... можете... спасти... Вы... можете... нас? - хрипел он.
     - Могу спасти, а могу и не спасти... - Хотя голос мой прерывался, я все-таки сумел придать ему оттенок безразличия. - Все зависит от вас. Подите-ка сюда, Виланд.
     Он поднялся на ноги и побрел к моему креслу. Его водило из стороны в сторону, он шел словно пьяный, хватаясь за все, что попадало под руку. Ему было даже трудно прямо держать голову. Я взял его здоровой рукой за лацкан пиджака и подтянул ближе к себе.
     - Воздуха осталось минут на пять, Виланд. Может, даже меньше. Сейчас вы расскажете мне - и быстро расскажете - о вашем участии в этом деле до того момента, когда вы встретили генерала. Поторопитесь!
     - Выпустите нас отсюда! - захныкал он. - Здесь нет воздуха, нет совсем. У меня рвутся легкие, я... я не могу дышать! - Мне показалось, что он слегка играет: он дышал чаще, чем мог дышать любой другой человек. - Я не могу! - снова заскулил он. - Я не могу!
     - Говори, черт бы тебя побрал, говори же! - Ройал схватил его сзади за воротник и встряхнул так, что голова его затряслась, как у тряпичной куклы, взад и вперед. - Говори! Ты что, хочешь подохнуть, Виланд? Ты думаешь, я тоже хочу подохнуть из-за тебя? Говори же!
     И Виланд заговорил. Меньше чем за три минуты, между вздохами, хрипами и кашлем, он выложил мне все, что я хотел знать: как он договорился с министром безопасности на Кубе и неделями держал самолет наготове, как он склонил старшего офицера радиолокационной станции на западной Кубе к нарушению присяги, как заставил раскрыть секрет чиновника гражданской службы в Колумбии, как аэроплан был обнаружен, перехвачен и сбит, как он приказал Ройалу устранить двух последних людей, которые помогли ему в этой грязной игре. Он начал было рассказывать о генерале, но я остановил его.
     - О'кей, достаточно, Виланд. Отправляйтесь на место. - Я дотянулся до регенератора воздуха и повернул кран на полное открытие.
     - Что вы делаете? - прохрипел Виланд.
     - Делаю воздух чуть-чуть свежее, а то здесь слишком душно. Или вы не находите?
     Они уставились друг на друга, потом на меня, но ничего не сказали. Я ожидал брани, крика, злости, оттого что их обманул, но ничего этого не было. Страх еще преобладал в их затуманенных мозгах. Кроме того, они хорошо понимали, что полностью зависят от меня.
     - Кто вы... кто вы такой, Тальбот? - прошептал Виланд.
     - Думаю, что вы смогли бы назвать меня копом. - Я устроился в кресле поудобнее и расслабился. Я совсем не хотел начинать такую тонкую работу, как подъем батискафа, с тяжелой головой - надо было дождаться, пока атмосфера полностью очистится от углекислоты. Я продолжал: - Я был, что называется, добросовестным специалистом по подводным работам и сотрудничал с братом. Брат, точнее, то, что от него осталось, находится перед вами в кресле самолета, Виланд. - Я кивнул в сторону иллюминатора. - Из нас вышла хорошая команда; мы искали золото у побережья Туниса и накопили капитал, чтобы открыть собственное дело. Мы основали авиакомпанию - ведь в войну оба летали на бомбардировщиках и имели права летчиков. Мы работали хорошо, Виланд, даже очень хорошо - пока не встретились с вами... После того как вы сделали это, - я указал на разбитый, искореженный аэроплан, - я вернулся в Лондон. Там меня арестовали: они думали, что я причастен к этому случаю. Очень скоро все недоразумения выяснились, и лондонский Ллойд - они ведь потеряли на этом деле огромную сумму - взял меня на работу в качестве специального исследователя. Они были готовы заплатить сколько угодно, чтобы получить хотя бы проценты с тех денег, которые выплатили в виде страховки. А так как пропавшие деньги являлись собственностью государства, то правительства Англии и Америки были во мне очень заинтересованы. Никто не мог оказать им большую помощь, чем я. Американцы даже послали ко мне лучшего следователя по воздушным происшествиям, чтобы он разобрался во всем. Это был Яблонский.
     И Виланд и Ройал вздрогнули. Они уже избавились от страха смерти, дышать им стало гораздо легче, все мои слова они воспринимали вполне осмысленно. Они переглянулись, потом оба повернулись ко мне - до чего же внимательно они меня слушали!
     - Это была ошибка, джентльмены, - продолжал я, - застрелить Яблонского, не так ли? Ведь этого вполне достаточно, чтобы послать вас обоих на электрический стул - судьи очень не любят тех, кто убивает копов. Может быть, наше правосудие не такое уж и справедливое, но это так. Убейте обычного человека - и вы с великим трудом, но сможете выкрутиться, а если вы убьете полицейского... Но дело не в этом. Мы и так знаем столько, что вас можно послать на стул каждого раз пять.
     Я рассказал им, как мы с Яблонским провозились почти год, по большей части на Кубе, ища следы миллионов, как мы пришли к правильному выводу - ведь ничего нигде не всплыло. Изумруды не появились ни в одном из магазинов мира - Интерпол известил бы нас в течение нескольких дней.
     - И мы решили, определенно решили, - сказал я, - почему деньги не появились. Почему? Только по одной причине: они были утеряны в море и кто-то сделал глупость - убрал последнего свидетеля, который мог точно показать место, - летчика-истребителя.
     Наши подозрения сошлись на западном побережье Флориды. Кто-то наверняка видел, как самолет упал в воду. Тогда потребуется судно. Генеральская яхта "Темптресс" лучше всего подходила для этой цели. Но вам был нужен сверхчувствительный эхолот-самописец, и вот здесь вы совершили свою первую и фатальную ошибку, Виланд. Мы дали запрос всем фирмам - производителям такого оборудования в Европе и Северной Америке: кому они продали свою продукцию, не считая военных кораблей, торговых и рыболовных судов. Вы меня понимаете, я надеюсь?
     Они слушали меня с неослабевающим вниманием. Нормальное самочувствие давным-давно вернулось к ним, и снова в их глазах загорелась жажда убийства.
     - За четырехмесячный период было продано шесть комплектов этого уникального оборудования, причем все оно было куплено владельцами крупных яхт. Две из них совершали кругосветное путешествие, третья была в Рио, четвертая - в Лонг-Айленде, пятая - у Тихоокеанского побережья... а шестая яхта крутилась у западного берега Флориды. Яхта генерала Блэйра Рутвена. "Темптресс". Это была замечательная выдумка. Что лучше всего могло скрыть ваши намерения и избавить вас от подозрений? Пока геологи этой же яхты взрывали свои маленькие заряды и сейсмографировали подземные слои, вы занимались составлением самой подробной карты морского дна по данным своего эхолокатора. Это отняло у вас почти шесть недель, потому что вы начали работать слишком далеко к северу - мы ведь уже следили за каждым вашим движением и даже оборудовали для этого специальное судно для ночных наблюдений (на этой посудине я уже приходил на вышку сегодня утром). Вы нашли аэроплан. Вы даже потратили три ночи, чтобы попытаться поднять его, но все ваши достижения ограничились отломанным крылом. - Я показал в иллюминатор: - Видите, следы излома совсем свежие?
     - Как вы узнали все это? - ошеломленно прошептал Виланд.
     - Очень просто - я устроился на работу сменным инженером на яхту "Темптресс". - Я не обратил внимания на удивленный жест Виланда и широко раскрытый рот. - Вы и генерал считаете, что встречали меня на борту того спасательного судна в Гаване; но меня там не было, хотя я и числился в то время в фирме. Как раз тогда я и был на "Темптрессе", а после того как ушел с нее, перекрасил волосы в этот идиотский цвет, мне сделали небольшую операцию, чтобы появился шрам, и к тому же я стал прихрамывать. Вот так, Виланд, а вы даже и этого не заметили...
     И вот наконец вы нашли сокровище. Вы знали, где оно лежит, но не могли взять его. Использовать на таких глубинах подводный колокол и прочее подобное ему подъемное снаряжение нельзя - это было бы самоубийством. И тогда у кого-то появилась блестящая идея - держу пари, что это был ваш покойный друг инженер. Он подготовил все для работ с этим батискафом, который вы украли на Вест-Индских островах и доставили сюда, причем довольно остроумно спрятали на глубине.
     Воздух в каюте почти полностью обновился, правда, было еще сыро и тепло, но кислорода прибавилось до нормы, дыхание у всех выровнялось, и с каждым вдохом к ним возвращались временно утраченные мужество и наглость.
     - Итак, у кого-то родилась блестящая мысль, - продолжал я. - Но самое главное, основную идею, которая помогла бы вам довести все до конца, подал Яблонский. Не кто иной, как Яблонский, предложил подкинуть вам батискаф для ваших подлых дел.
     Виланд нахмурился, медленно повернулся и посмотрел на Ройала, потом опять перевел взгляд на меня.
     - Вы хотите сказать... - начал он.
     - Да, - устало ответил я. - Это все Яблонский. - У меня уже не было никакого желания разговаривать с ними дальше. - Французский и британский флот проводили испытания батискафа по специальной программе в Львиной бухте, но они с удовольствием согласились продолжить работы здесь. Мы заверили их, что это принесет им огромную популярность, мы убедили их и в том, что это даст огромный выигрыш по времени, что только дураки могут не понять всех преимуществ, которые дает поиск и подъем затонувших сокровищ именно таким способом. Мы знали, что возвращение "Темптресс" только вопрос времени; и она вернулась. Дальше все было делом техники. Мы оставили батискаф в уединенном месте, и вы его украли. Однако, перед тем как его оставить для вас, в нем кое-что было переделано. И переделано так, что только электрик, который выполнял эту работу, и я могли заставить батискаф двигаться. Потому-то вы и искали, кто бы смог расколдовать вам корабль. И я появился в вашем поле зрения совсем не случайно. Так же не случайно, как и то, что наши друзья - десятник на вышке и буровой мастер - просверлили землю чуть ли не на две мили и не нашли нефть, хотя ведущие геологи указали им место для поиска. Наверняка кто-то из вас исправил пометки и подделал карту. Они с таким же успехом могли искать нефть на Северном полюсе. А вот вышка была поставлена там, где надо. От нее было рукой подать до самолета...
     - Вам не выпутаться отсюда так просто, Тальбот! - вкрадчиво и зловеще произнес Виланд. - Вы не...
     - Заткнитесь! - грубо заорал я на него. - Заткнитесь, или я опять закрою этот кран и поверну ключ, и вы опять, как десять минут тому назад, будете валяться у меня в ногах и умолять, чтобы я выпустил вас отсюда.
     Они могли меня убить и сейчас, и сейчас им еще не поздно было видеть мою предсмертную агонию, гнусно радуясь моей кончине. С ними еще никто никогда так не разговаривал, и они не знали, что делать, - ведь все еще их жизнь и спасение были в моих руках. После долгой паузы Виланд облегченно откинулся в кресле и улыбнулся. Его мозг снова работал четко.
     - Как я понимаю, Тальбот, - начал он, - у вас есть определенное желание передать нас в руки властей, верно ведь? - Он подождал ответа, которого не последовало, и продолжал: - Как выдающийся и проницательный полицейский, вы совершенно упустили из виду одно обстоятельство. Вы были просто слепы, Тальбот. Ведь не захотите же вы, чтобы из-за этого погибли двое невинных людей?
     - О ком вы говорите? - спросил я медленно.
     - Я говорю о генерале. - Виланд бросил короткий взгляд на Ройала, впервые в этом взгляде не было страха, в нем сияло торжество.
     - Генерал Блэйр Рутвен, - повторил он. - Генерал, его жена и младшая дочь. Вы понимаете, что я имею в виду, Тальбот?
     - При чем тут жена генерала?
     - Господи! - Он всплеснул руками. - А я еще думал, что вы взяли нас! - На его лице отразилось неподдельное облегчение. - Вы глупец, Тальбот, слепой глупец! Генерал! Вам ни разу не пришло на ум, как нам удалось связаться с ним? Вы никогда не задумывались над тем, почему человек с таким положением, как у него, позволяет нам свободно пользоваться его яхтой, вышкой и вообще всем, чем бы мы ни захотели? Вы никогда не думали над этим, Тальбот, а?
     - Ну, я думал...
     - Думали! - фыркнул он насмешливо. - Вы просто дурак! Старый Рутвен будет помогать нам везде и всегда. Он знает, что должен помогать нам, потому что жизнь его жены и дочери в наших руках!
     - Его жены и младшей дочери? Но... они же официально в разводе - генерал и его жена, я так полагал. Я читал обо всем этом...
     - Да! Несомненно, вы читали в газетах. - Виланд, забыв про недавний ужас, снова был оживлен и насмешлив. - Так полагают и миллионы других. Генерал приложит все силы, чтобы эта история благополучно завершилась. Будет очень плохо, если произойдет что-нибудь непредвиденное. Они заложники, Тальбот. Мы держим их в надежном месте, и они останутся там до окончания всей этой кутерьмы. Или погибнут.
     - Так ведь это... это... кинднаппинг?
     - Слава Богу, хоть одно умное слово! - Виланд опять осклабился. - Да, мы украли их.
     - Вы и Ройал?
     - Я и Ройал.
     - Вы признаете это? Ведь это же федеральное и государственное преступление - кража людей и содержание их в качестве заложников. И вы свободно и открыто это признаете? Я правильно вас понял?
     - Ну да. Отчего бы мне и не признать это? - расхвастался он. Но вдруг опять посерьезнел. - Забудьте и думать о том, чтобы выдать нас полиции, - сказал он со злостью, потом вкрадчиво поинтересовался: - Кстати, а как вы собираетесь выдать нас? Пока мы будем переходить из батискафа в кессон, от вас ведь мокрого места не останется?
     - Жена и дочь генерала... - проговорил я задумчиво, словно не слыша его. - Неплохая идея. Даже очень неплохая. Они, так сказать, сопровождают вас до конца путешествия. И из лодки можно прыгнуть только в воду... неплохо, неплохо... И ведь генерал ничего не сможет сделать и после всего этого. Стоит ему сказать хоть одно слово, как вы пустите в дело свою козырную карту - Ройала. Пока Ройал разгуливает по американской земле, вы спокойны: генерал будет молчать. Вся эта история обошлась ему в кругленькую сумму - миллион должно быть, но что значит миллион по сравнению с жизнью жены и детей. Веселенькое положение!
     - Молодец, Тальбот. Вы начинаете соображать. У меня есть козыри.
     - Да-а... - произнес я отрешенно. - И каждый день, точно в двенадцать часов, вы отправляете телеграмму, зашифрованную личным шифром генерала, вашим "сторожевым псам", которые не спускают глаз с миссис Рутвен и Джин, - видите, Виланд, я даже знаю, как зовут младшую дочь. И если телеграмма не придет в течение двадцати четырех часов, у них есть инструкция переправить их в еще более безопасное место. Атланта уже годится для этого? Так?
     Лицо Виланда снова стало серым, руки задрожали.
     - Что вы сказали? - прошептал он хрипло.
     - Я догадался об этом всего сутки назад, - ответил я. - Мы заблуждались: мы перехватывали все каблограммы из Мраморных Источников несколько недель и начисто забыли о внутренних телеграммах. Когда я понял это, то немедленно передал судье Моллисону, в чем суть, и сделал это через Кеннеди. Я написал ему, что у нас сейчас очень горячо, и где следует искать, и что это очень давно разыскиваемый и опасный человек. ФБР до сих пор не трогало его, хотя Яблонский и настаивал. Теперь все в порядке, и супруга генерала и Джин чувствуют себя отлично, а ваши друзья, Виланд, сидят под замком и думают, как спасти свою шкуру. (Последнее было скорее догадкой, но я считаю, что она была не так уж далека от истины.)
     - Вы придумали все это, - сипло произнес Виланд. Страх вновь вернулся к нему, его лицо стало мертвенно-бледным. - Все эти дни вы находились под охраной и...
     - И если вы подниметесь в радиорубку и увидите, в каком состоянии ваш субъект, который пытался помешать мне передать кое-что шерифу, то вы больше не будете молоть чепуху. Не кому-нибудь, а Кеннеди Ройал обязан своим битым черепом. И не кто иной, как Кеннеди, затащил Ройала в комнату и исписал вычислениями два листа у меня на столе, чтобы никто ничего не заподозрил. Вы же видите, я больше не предпринимаю ничего с тех пор, как их освободили. И теперь они свободны.
     Я еще раз взглянул в его потускневшее, затравленное, перекошенное ужасом лицо и отвернулся. Я выяснил все, что хотел узнать, и установил достоверность отдельных фактов. Настало время возвращаться. Вскрыв коммутационную коробку, я вынул из гнезд четыре провода и поменял их местами. Закрыв крышку, нажал кнопку первого из четырех электромагнитов сбрасывания чугунного балласта.
     Он сработал. Облака серых шариков мелькнули за иллюминатором и исчезли в черных клубах ила, поднятых со дна. Магнит сработал, но облегчение веса корабля не принесло облегчения мне - батискаф остался на месте. Я нажал следующую кнопку и опустошил вторую пару контейнеров - и опять мы остались неподвижны. Нас очень глубоко засосало в ил, на испытаниях такого никогда не случалось. Я уселся в кресло обдумать положение и вспомнить, что еще я мог упустить, но тут вернулась боль в плече, которая мешала мне ясно мыслить. Я вытащил капсулу изо рта и небрежно сунул ее в карман.
     - Это... это цианид? - Лицо Виланда покрылось каплями пота.
     - Не будьте дураком - стимулятор дыхания высшего качества.
     Я поднялся и нажал две оставшиеся кнопки. Сработало. И опять батискаф не шевельнулся. Я взглянул на Виланда и Ройала и прочитал на их лицах страх. Страх, который противной липкой лапой начал заползать и ко мне в душу. "Боже! - подумал я. - Какая ирония судьбы! Я все сделал - и после этого мы здесь погибнем". Впрочем, раздумывать было некогда. Я включил моторы и муфты обоих винтов на полный ход, включил мотор барабана на намотку троса, перевел рули горизонта на максимальный угол подъема и в тот же момент нажал на кнопку сброса двух больших аккумуляторных батарей, подвешенных снаружи батискафа. Они отделились одновременно и рухнули вниз, неприятно заскрежетав по корпусу корабля, и нас заволокло клубами черного ила. Мы оставались на месте. Все. Использован последний шанс. Но тут корабль дрогнул и через несколько секунд, показавшихся мне вечностью, с громким чавкающим звуком вырвался из трясины на океанском дне и пошел вверх. Я слышал, как всхлипнул Виланд.
     Я выключил машины. Мы поднимались спокойно, медленно, на ровном киле. Время от времени я включал ненадолго мотор барабана, выбирая слабину троса. Мы поднялись почти на сотню футов, когда Ройал заговорил.
     - Теперь ясно, - прошептал он. - Вы и не собирались оставить нас на дне моря, верно? - Шепот звучал зловеще, лицо вновь обрело бесстрашное выражение.
     - Верно, - согласился я.
     - Почему, Тальбот?
     - Чтобы установить точно, где находится сокровище. Но это во-вторых; я знал, что оно близко, правительственные суда сделают всю работу за несколько дней.
     - Тогда почему во-первых, Тальбот? - так же монотонно повторил он.
     - Да потому, что во все нужно внести ясность. Я хочу внести ясность и посадить вас обоих на электрический стул. Вплоть до самого этого момента у нас не было ясности. Все улики, все аргументы против вас ничего не стоили - все это было как наглухо запертые комнаты. Потому что вы, Ройал, не оставляли ни одного живого свидетеля, ни одного живого потерпевшего. За вами тянулась вереница трупов. А двери были закрыты. Но это раньше. Сейчас они открыты. Все до единой. Страх, Ройал, страх - вот самый лучший ключ.
     - У вас не будет никакой ясности, Тальбот, - проговорил Ройал. - Никогда. Скажите хоть одно слово против нас там... - он кивнул головой наверх, - и вы больше не произнесете ни одного слова. Никогда.
     - Я ожидал подобного ответа, - качнул я головой. Мы сейчас находились на глубине двухсот пятидесяти футов. - К вам вернулась храбрость, Ройал? Вы ведь теперь ничего не боитесь? Но вы забыли одно. Вы не сможете привести батискаф обратно на вышку, и хорошо знаете это. Кроме того, у меня есть еще одна вещица. Она под пальцами ноги в башмаке. Это пуля, которая убила Яблонского. - Они оба сразу встрепенулись и вытаращили на меня глаза. - Трясетесь, негодяи? Да, я знаю, я видел труп Яблонского, который вы закопали у летней кухни. Эта пуля выпущена из вашего револьвера, Ройал. Одной ее достаточно, чтобы посадить вас на стул.
     - А ну-ка дайте мне ее, Тальбот. Дайте мне ее сейчас же! - Бесцветные глаза его сверкнули, рука полезла в карман за пистолетом.
     - Не будьте идиотом, Ройал. Что вы собираетесь делать с пистолетом? Выбросить в окно? Вы ничего не добьетесь с его помощью - вам хорошо это известно. И даже если вы его пустите в ход, останется еще кое-что, что вы никогда не сможете одолеть. Главная причина, из-за которой мы и отправились в это плавание сегодня, главная улика, благодаря которой вы оба умрете!
     Что-то было такое в моем тоне, что остановило их обоих. Ройал оставался внешне бесстрастным, Виланд вздрагивал - его по всему телу бил нервный тик. Они знали, они нутром чуяли, что конец близок.
     - Трос, - сказал я. - Трос. А внутри кабель от микрофона, который идет на вышку. Видите, микрофон включен? Видите, тумблер стоит в положении "Речь"? Я включил его. Я включил его после обеда, и он с тех пор работает. Вот почему я разговаривал с вами, заставлял повторять главное, вот почему я подтащил вас, Виланд, прямо вплотную к себе, чтобы вы находились рядом с прибором, когда вы рассказывали свою гнусную историю. Каждое слово, каждый вздох, крик - все ушло по проводам туда, в кессон. И каждое слово фиксировалось трижды: во-первых, на магнитофон, во-вторых, его стенографировал гражданский чиновник, и в-третьих, - стенографист из полиции Майами. Я успел позвонить в полицию по пути с вышки сегодня утром. И они появились на вышке еще до рассвета - вот почему так нервничали и десятник и буровой мастер, когда мы прилетели туда. Полицейские прятались там целых двенадцать часов, но Кеннеди знал, где они. А во время ленча я рассказал Кеннеди о вашем условном стуке. Так что Цибатти и его дружок клюнули на эту уловку и сейчас валяются связанными в комнате. Вот, пожалуй, и все.
     Они оба молчали. Им было совершенно нечего сказать, по крайней мере сейчас, когда все стало ясно.
     - А что касается магнитофона, не беспокойтесь, - продолжал я. - В суде обычно не принимают пленку в качестве вещественного доказательства, но эту примут. Каждое сделанное вами заявление сделано добровольно и свидетельствует против вас - вспомните все сказанное вами. Кроме того, в камере кессона наберется по крайней мере десять человек, которые слушают каждое ваше слово и подтвердят, что передача велась только из одного источника - из каюты батискафа. Любой присяжный, любой судья примет такое доказательство без всяких сомнений. А вы знаете, что это значит для вас.
     - Ладно, - произнес Ройал, вытаскивая пистолет. Я понял, что ему в голову пришла бредовая идея оборвать трос, всплыть самостоятельно и попытаться смыться. - Значит, мы оказались глупее, Тальбот, вы перехитрили нас, тут ничего не поделаешь, я признаю это. Но вы не доживете до того дня, когда суд присяжных вынесет свое решение. Все, Тальбот. - Он слегка нажал на спуск указательным пальцем.
     - Подождите, - сказал я. - Дело не во мне, пусть так. Вы хотите положить обе руки на подлокотники электрического стула, когда настанет время?
     - Это не тот разговор, Тальбот. Я сказал все.
     - Посмотри на ствол, идиот! - посоветовал я ему. - Если ты хочешь, чтобы тебе оторвало руку, давай, жми на спуск: когда ты валялся без сознания, Кеннеди поработал молотком над стволом - видишь, какая там сидит пробка? Неужели ты считаешь меня таким болваном, который бы оставил у тебя в руках исправное оружие? Нет, ты лучше не слушай меня. Стреляй. Стреляй же!
     Он заглянул в ствол, и лицо его исказила страшная гримаса, гримаса ненависти. Десять лет он учился при любых обстоятельствах хранить маску невозмутимости, а сейчас все эти десять лет полетели к черту. Я знал, что последует дальше, и успел уклониться. Пистолет ударился в плексиглас и свалился на пол у моих ног.
     - А теперь моя очередь! - раздался хриплый голос Виланда. - В мой пистолет, слава Богу, еще никто не лазил. - И куда только девалась его лощеная внешность? Голова опущена, лицо серое, потное, плечи понурые. Но глаза - глаза блестели недобро. - Все-таки промахнулся, Тальбот? - злорадствовал он. - Все-таки ошибся хоть раз! - Он, не торопясь, сунул руку в карман и тут же в страхе отпрянул назад, плюхнулся обратно в кресло, оказавшееся на его пути: я целился ему прямо в переносицу.
     - Где? Где вы взяли его? Это ведь револьвер Ларри?
     - Был. Вы хотели следить за мной. Вот вам результат. Идиот! Да, этот кольт принадлежал Ларри - сумасшедшей обезьяне, которая не могла жить без порошка. Успокойтесь и не двигайтесь. Я не хочу прикончить вас здесь. Хватит с меня вашего сына.
     - Что?.. Что?.. Вы... - Виланд хватал ртом воздух.
     - Да, я убил его, я сломал ему шею, - ответил я. - Или он застрелил бы меня.
     Со звериным воем он бросился на меня из своего кресла, но движения его были замедленны, он сделал шаг, другой и - рухнул, сотрясаясь от конвульсий, в трех футах от моих ног.
     - Свяжите его! - приказал я Ройалу.
     На настиле лежала небольшая бухта электрического провода, а Ройал не заставил себя ждать. Быстро и ловко он стянул проводом руки и ноги Виланда и стал завязывать узлы. За это время я успел нажать кнопку перекачки балласта в отсеках и выровнять батискаф. Увидев, что Ройал завязывает последний узел, я перехватил револьвер за ствол и рукояткой ударил его сзади ушной раковины. Он свалился на настил рядом с Виландом. Время игры в джентльменов давно прошло, меня рвала на части боль в ране, и я знал, что не справлюсь одновременно с батискафом и Ройалом. Пусть полежит. Не помню, как я довел корабль до вышки, - это было вне сознания. Остались какие-то проблески: я говорил в микрофон насчет накачки воздуха в резиновый уплотнитель, потом - провал, затем я тряс задрайки входного люка, а они не открывались. И дальше - сплошная темнота. Мне сказали, что все мы лежали вповалку на дне батискафа.
     
     ЭПИЛОГ
     
     Выйдя из зала суда, я спустился по ступенькам на освещенную теплым октябрьским солнцем улицу. Ройала только что приговорили к смертной казни, и все знали, что любая апелляция, любое прошение о помиловании будут отклонены. Как я и предполагал, присяжным для вынесения приговора потребовалось не более пяти минут - решение было единогласное. Судебное следствие продолжалось всего один день, и весь этот день Ройал просидел как изваяние, не шевелясь и не разговаривая ни с кем. Глаза его в течение всего заседания суда были устремлены в одну точку. Этой точкой был я. Черные, горящие каким-то самопожирающим пламенем, они остались неподвижными даже тогда, когда секретарь суда прокрутил магнитофонную запись разговора, в которой Ройал умолял спасти его, ползая на четвереньках по палубе батискафа на дне океана; глаза его не дрогнули и тогда, когда огласили приговор. Это были глаза слепого, который знает, что перед ним лежит книга с начертанной судьбой, книга, которую ему не прочесть. Глаза его говорили только одно: вечность, вечность, Тальбот, вечность навсегда, надеюсь, что мы там встретимся.
     Виланду приговор не выносили: поднимаясь из батискафа в колонну, он на сто семидесятой ступени этой ужасной лестницы просто разжал руки... Падая вниз, он не издал ни звука.
     Генерала и его жену я встретил на крыльце. Впервые я познакомился с миссис Рутвен, когда выписался из госпиталя, то есть вчера. Она оказалась красивой, приятной и на редкость приветливой женщиной. Они предложили мне все, что я захочу: любой пост в правлении компании, которой руководил Рутвен, или сумму, достаточную для того, чтобы двадцать раз удовлетворить любые мои запросы на всю жизнь, - но я улыбнулся, поблагодарил их... и отказался. Ни директорское кресло, ни сокровища - ничто не в состоянии было вернуть мне все, что безвозвратно ушло из моей жизни, и ни за какие деньги мне не купить то, чего желал я всем сердцем сейчас.
     Мэри Рутвен стояла чуть поодаль, рядом с бежевым "Роллс-Ройсом". На ней было простое белое платье, скроенное из одного куска, но стоило оно, наверное, не менее тысячи; вьющиеся золотистые волосы свободно падали на плечи.
     Никогда она не казалась мне такой легкой, изящной, невесомой, у меня даже голова закружилась от радости, что я ее увидел.
     Позади нее стоял Кеннеди, на нем была темно-синяя двубортная пара, как всегда облегавшая его стройную фигуру идеально, без единой морщинки, - было странно представить, что он мог носить что-нибудь другое: его работа шофером закончилась; генерал знал, чем его семья обязана этому человеку, и соответствующим образом отблагодарил его.
     Славный парень, этот Симон Кеннеди, славный и очень надежный. Я от души желал ему всего наилучшего.
     Я остановился рядом с подъездом. Легкий бриз, дувший с Мексиканского залива, шевелил мои волосы и развевал небольшой флаг, висевший над дверью.
     Мэри заметила меня, замешкалась на мгновение и вдруг бросилась ко мне. Темные глаза ее зажглись каким-то удивительным теплым блеском. (А может быть, мне это только показалось?) Она что-то пробормотала - я не разобрал - и вдруг порывисто, не заботясь о моем больном плече, закинула руки мне на шею, наклонила голову и крепко поцеловала. В следующий момент она уже шла обратно к "Роллс-Ройсу", отвернувшись и потупив голову... Кеннеди проводил ее взглядом, потом поднял глаза на меня. Лицо его было, как обычно, бесстрастно и спокойно. Я улыбнулся ему, и он ответил мне тем же.
     Пройдя по улице, ведущей вдоль берега, я вошел в бар. Я не собирался заходить сюда, мне совсем не хотелось выпить, но отсюда два дня назад я звонил в "Ла Контессу" и просил оставить № 14 для молодоженов. Я заказал двойной "скотч", но почему-то он мне по вкусу показался приятным сладким ликером; я расплатился, вышел и направился дальше.
     Час, два, может, больше - я не смотрел на часы - я гулял по берегу. Солнечный диск коснулся воды, океан разлился оранжевым и золотым блеском. Вдали у самой кромки горизонта я разглядел знакомый стальной силуэт Х-13.
     Х-13. Она навсегда останется в моей памяти, во мне. Так же, как и "дакота" с отломанным крылом, лежащая на глубине четыреста восемьдесят футов в пятистах восьмидесяти ярдах к зюйд-весту от вышки. Хорошо это или плохо, но они всегда будут жить в моей памяти, во мне самом, потому что в них осталась частица моего собственного "я". "Наверное, это плохо", - подумал я. Потому что все это было и ушло, но осталось навсегда в памяти, так же как и страшная пустота в душе, которую очень трудно заполнить...
     Солнце наполовину погрузилось в море, и весь закат пылал пурпурным пламенем, пламенем, которое скоро должно пропасть, раствориться, словно его никогда и не было.
     Так было и с моей красной розой, перед тем как она стала белой.
     Солнце наконец зашло, и на море спустилась ночь. Вместе с темнотой пришла прохлада. Я медленно поднялся с прибрежного камня. Настало время возвращаться в отель.