Нодар Владимирович ДУМБАДЗЕ
     
     НЕ БУДИ!
     
     Рассказ
     
     Перевод З. Ахвледиани
     
     ================================================================
     Копии текстов и иллюстраций для некоммерческого использования!!!
     OCR & SpellCheck: Vager (vagertxt@inbox.ru), 03.06.2003
     ================================================================
     А н н о т а ц и я  р е д а к ц и и: В настоящий сборник Нодара
     Думбадзе, грузинского писателя, хорошо известного читателю,
     вошли произведения, снискавшие широкую популярность автору:
     романы "Белые флаги", "Закон вечности", повесть "Кукарача" и
     наиболее значительные рассказы.
     ================================================================
     
     
     Прошлый сентябрь я провел в деревне.
     Однажды воскресным утром ко мне зашел друг детства Митуша Маршания и уговорил сходить на речку - порыбачить. Вспомним, говорит, молодость!.. Через час-другой корзина была полна рыбой - усачи попались один крупнее другого!
     Возвращаясь домой, мы свернули к колхозной конторе. На крохотной круглой площадке было многолюдно и оживленно. Я поздоровался с соседями, перебросился с ними парой-другой слов и попросил табака. Табака, конечно, ни у кого не оказалось, - кто сейчас в деревне станет возиться с табаком?
     - Я принесу табак, дядя, возьму у дедушки! - крикнул полуголый мальчуган и исчез, словно ящерица, в расселине скалы.
     В ожидании мальчика я подошел к стенду с фотографиями не вернувшихся с Великой Отечественной войны сельчан и невольно стал считать их.
     Сто пятьдесят два молодых лица - наивных и удивленных, хмурых и улыбающихся, задумчивых и веселых, гордых и беспечных - глядели на меня со стенда. Одеты ребята были по-разному - одни в штатском, другие в военных гимнастерках. Некоторые фотоснимки были вырезаны из семейных альбомов и затем увеличены.
     Я вглядывался в лица этих людей - ушедших и не вернувшихся, - и в памяти всплывали картины - живые, яркие, словно это было вчера.
     ...Даниел Басилия... Война застигла его за самым что ни на есть мирным занятием: взобравшись на японскую хурму, он собирал "изабеллу". Опорожнив полную корзину, почтальон Бакур пожелал Даниелу благополучного приземления и ушел. В поднятой наверх пустой корзине Даниел нашел повестку. На землю-то он спустился благополучно и на войну ушел с песней, да с войны так и не вернулся...
     ...Важико Центерадзе... На третье-утро после свадьбы его с трудом выволок из дома, от молодой жены, секретарь партячейки колхоза Людвиг Квитаишвили. Ох и парень был Важико - горячий, веселый, неугомонный!
     - Не убирай постель, Тухия! - крикнул он зареванной жене. - Набью морду Гитлеру и через два дня вернусь к тебе!
     Не вернулся...
     ...Тамаз Джабуа... В то лето он перешел в десятый класс. Трижды его гнали из военкомата: "Не так уж плохи наши дела, чтобы забирать на войну неоперившихся птенцов... Катись отсюда!" Он сбежал на фронт. Аттестат зрелости был выдан... покойному Тамазу Джабуа. Теперь тот аттестат вместе с фотографией Тамаза висит в классе, где он учился. А мать его с тех пор не снимает траура...
     ...Цензор Челидзе, Барнаба Магулария, Миша Гогиберидзе, Ладико Антадзе, Бучута Каландадзе, Лео Поцхишвили...
     - А это кто? - спросил я.
     - Не узнаешь? - удивился Митуша.
     - Нет, хоть убей, не могу вспомнить!
     - Да ты что?! Ведь это Кукури, водовоз! - сказал обиженно Митуша и стал рукавом прочищать стекло над фотографией Кукури.
     ...Боже мой, как я мог забыть Кукури, брата Нателы!
     - А где же его лошадь? Почему здесь нет фотографии его лошади?
     Все, кто знал и помнил Кукури, заулыбались. Рассмеялся и я. Потом в памяти моей всплыл и сам Кукури. И щемящая тоска овладела мною...
     Кукури был писаным красавцем. Работал он водовозом - развозил по чайным плантациям воду в огромной бочке. Для девушек каждое появление Кукури было праздником. Окружив бочку, они с веселыми шутками и прибаутками обливались водой сами и обливали Кукури. А он молча стоял и улыбался. Уж кто-кто, а Кукури знал себе цену.
     - Уходи отсюда, видишь, работа стоит! - упрашивала Кукури бригадирша Нина.
     - Дай наглядеться на твоих красавиц, - упрашивал бригадиршу Нину Кукури.
     - А план? Ты, что ли, будешь работать за них? Катись, катись! - подталкивала Нина упиравшегося парня.
     - Нина, прогонишь его - вообще перестанем работать! - кричала одна из девушек.
     - Кукури, чтоб ты ослеп, не видишь, что ли, как пылает мое сердце? Полюби меня! - смеялась другая.
     - И что стоило твоей матери родить дюжину таких, как ты, парней? Хватило бы на всю нашу бригаду!
     - Неужели я не нравлюсь тебе, Кукури? Посмотри на меня как следует!
     - Уймитесь, бесстыдницы! Виданное ли дело, так терять голову из-за парня?! - набрасывалась Нина на девчат.
     Промокший с ног до головы Кукури, посмеиваясь, взбирался на свою повозку и трусил к соседнему участку.
     
     
     Осенью 1941-го Кукури вместе с его лошадью призвали в армию.
     Помню, приехал тогда в наше село Филипп Махарадзе и произнес в переполненном клубе такую речь:
     - Люди, братья и сестры, видите, что творит кровавый Гитлер? Вставайте, люди, ройте окопы, точите топоры, перекрывайте дороги! Не видать врагу нашей родной Грузии!
     Потом он окинул взглядом рассевшихся на полу учеников и сказал:
     - А вы, ребята, помогайте старшим! Страна наша принадлежит вам, так не отдавайте ее на растерзание каннибалу Гитлеру!
     Потом, усомнившись, видимо, в наших филологических познаниях, добавил:
     - Не уступайте ни вершка нашей родной земли людоеду Гитлеру!
     Той же ночью я выполнил наказ Филиппа Махарадзе: вырыл во дворе окоп, отточил топор и разработал детальный план взрыва нашего моста. Однако Митуша отверг мой план.
     - Взрывать висячий мост - лишние хлопоты. Перережем канат, и баста! Погляжу я на Гитлера, как он переберется через Губазоули!*
     _______________
     * Г у б а з о у л и - название речки.
     
     На второй день после выступления Махарадзе на фронт ушла половина Гурии, в том числе Кукури со своей лошадью.
     Думаете, Кукури отправился на сборный пункт верхом? Ничего подобного! С утра он вымыл, почистил лошадь, причесал ей гриву и хвост, потом покрыл красным атласом (атлас этот Кукури получил в виде премии за шелковичные коконы) и, торжественно вышагивая рядом с ней, явился в военный комиссариат.
     Во дворе комиссариата состоялся митинг. Выступали с патриотическими речами, размахивали флажками и лозунгами, читали стихи. Местный поэт прочел от своего имени стихотворение великого Акакия Церетели. Поэт отправился на фронт вместе с Кукури и его лошадью. Никто из них домой не вернулся.
     А за месяц до этого был еще случай...
     Как-то воскресным утром Кукури пригнал на базар свою единственную корову. Пригнал, привязал к чинаре, а сам уселся на валявшийся тут же камень. Рядом присела босоногая сестренка Кукури - Натела.
     Корову никто не торговал, но от любопытных не было отбоя.
     - За сколько продаешь корову, Кукури?
     - Сколько дает молока твоя корова, Кукури?
     - Молоко-то жирное у твоей коровы, Кукури?
     - Как звать твою корову, Кукури?
     Кукури одним отвечал, другим нет.
     Наконец появился Анания Нибладзе - человек, который при желании мог закупить весь базар, не то что корову.
     - Продаешь, парень?
     Кукури встал.
     - Продаю, уважаемый Анания!
     - Сколько просишь?
     - Прошу три тысячи, уважаемый Анания!
     - Многовато!
     - Знаю, уважаемый Анания...
     - Так скинь, коли знаешь!
     - Для вас, уважаемый Анания, деньги - бумажки, а для меня корова - все мое состояние...
     - Зачем же ты ее продаешь? - улыбнулся Анания и самодовольно оглядел собравшихся.
     Кукури промолчал.
     - Тебя спрашиваю!
     - Видишь эту полуголую девочку, уважаемый Анания? - Кукури кивнул в сторону Нателы.
     - Две пятьсот!
     - Уже месяц девочка не ходит в школу, уважаемый Анания. Ей нужны платье и обувь...
     - Отдай, парень, цена хорошая! - посоветовал кто-то.
     - Да? А когда я пойду в армию, кормить мою мать и сестру будешь ты? - спросил Кукури советчика.
     - Две восемьсот! - сказал Анания, извлекая из кармана кипу бумажек. Кукури, словно завороженный, глядел на огромные сторублевки.
     - Забирай!
     Анания быстро отсчитал деньги и передал Кукури. Тот долго и внимательно пересчитывал их, потом аккуратно завернул в газету и опустил в карман. Анания отвязал корову и обратился к стоявшему рядом соседу:
     - Как, по-твоему, Акакий, хватит ее человек на шестьдесят? Дом завтра будем перекрывать.
     - Вряд ли, уважаемый Анания!
     - Так будут еще поросята, индюшки!
     - Ну, тогда - конечно!
     - Как-никак корова! - Анания похлопал животное по спине.
     Кукури удивленно глядел то на Анания, то на соседа. Вдруг у него побледнели губы и раздулись ноздри.
     - Зачем тебе корова, уважаемый Анания?
     Анания рассмеялся.
     - Как это зачем? Зарезать! - ответил за него сосед.
     - Зарезать?!
     - А ты что думал? - удивился Анания.
     Кукури тотчас же достал из кармана сверток.
     - Вот деньги, уважаемый Анания! Возвращаю их обратно!.. Как это можно - зарезать корову!
     - Ты что, с ума сошел?
     - Нет, уважаемый Анания, скорее я дам зарезать себя, чем мою корову! - Кукури осторожно взял из руки Анания конец веревки, всунул ему в карман деньги и обернулся к сестре. - Веди корову домой!
     - Три тысячи рублей! - сказал Анания.
     - Домой, говорю!
     - Три двести!
     - Не надо об этом, уважаемый Анания.
     - Три пятьсот!
     Натела остановилась. Кукури взглянул на босые ноги сестры, потом на деньги, потом на Анания и, наконец, на корову. Он не произнес ни слова. Люди с нетерпением ожидали развязки этого необычного события.
     Вдруг Кукури взорвался.
     - Ты что, не слышишь меня? Марш сейчас же домой! - прикрикнул он на растерявшуюся сестру, потом сильно толкнул корову: - Домой, корова, домой!
     И корова пошла домой. За ней последовал Кукури.
     - Болван! - проговорил Анания.
     - Да он просто дурак! - добавил кто-то.
     
     
     А случай, о котором я расскажу сейчас, произошел в феврале 1943 года, на уроке грузинского языка и литературы.
     Мы - восьмиклассники бондисхидской средней школы - в ожидании учительницы Джоконды Мелимонадзе сидели у тлевшего камина, стараясь хоть немного отогреть окоченевшие руки и ноги.
     Село Бондисхиди* расположено по обоим берегам знаменитой реки Губазоули (ее в народе называют второй артерией Гурии. Первая артерия, как известно, это река Супса). Через реку перекинут висячий мост, давший селу название. До сооружения моста село называлось Джварцма**, но не потому, что здесь был распят Христос, а потому, что именно здесь приняла мученическую смерть от набежавших со стороны Бахмаро татар известная каждому гурийцу монашка Центерадзе. Если не считать святой Шушаник и царицы Кетеван***, Центерадзе первая женщина в мире, погибшая во имя христианской веры. Обо всем этом нам известно из лекций, прочитанных в нашем клубе руководительницей кружка атеистов Агнессой Багатурия. И мы гордимся своим историческим прошлым.
     _______________
     * Б о н д и с х и д и - "висячий мост".
     ** Д ж в а р ц м а - распятие.
     *** К е т е в а н - мать грузинского царя Теймураза I, в 1624 г.
     была замучена иранским шахом Аббасом за отказ принять ислам.
     
     Бондисхиди со всех сторон окружен небольшими деревушками - Мециети, Чачиети, Буксиети, Цкварамети, Укунети, Квирикети, Какабети, Коколети и Ципнагвара. Дети, живущие в этих деревушках, после окончания своих начальных школ продолжают учебу в бондисхидской средней школе. Они ничем не отличаются от бондисхидских детей, разница разве только в том, что от бесконечного хождения по висячему мосту у бондисхидцев немного разболтались мозги, а у ципнагварцев глаза чуть печальней, чем у остальных их сверстников, и лица у них невыспавшиеся. Объясняется это просто: от Ципнагвара до Бондисхиди добрых семь километров, поэтому вставать им приходится на целый час раньше других учеников. Во всем же остальном Бондисхиди с окружающими его деревушками - обычное гурийское село, и его средняя школа - обычная сельская школа, не очень-то напоминающая Икалтойскую академию*.
     _______________
     * И к а л т о й с к а я  а к а д е м и я - высшая школа в
     Грузин, возникшая на рубеже XI - XII вв.
     
     Кукури и его сестра Натела жили в Ципнагвара. Я же, спасаясь от городского голода военных лет, жил у своих родственников в Бондисхиди.
     Итак, было февральское утро. И мы - озябшие восьмиклассники бондисхидской средней школы - толпились у тлевшего камина в ожидании преподавательницы грузинского языка Джоконды Мелимонадзе.
     
     
     Она вошла в класс без обычного "Здравствуйте!" и "Садитесь!", бросила журнал на стол, подтащила к камину стул, села и протянула к огню побелевшие от холода руки.
     - Замерзли вы, да? - спросила она после минутного молчания.
     - Холодно, учительница!
     - Сколько вас сегодня?
     - Восемь из шестнадцати!
     - Маловато!
     - Ничего, начнем, остальные подойдут! - посоветовал Титико Чантурия.
     - Где же они до сих пор?
     - В дороге, наверно...
     - Например?
     - Например, Натела Нижарадзе!
     - Она придет? Не подведет нас?
     - Не думаю, чтобы Натела способна была подвести! - ответил Гури Гогиберидзе.
     - А урок ты знаешь? - спросила вдруг учительница.
     - Я? Конечно, знаю!
     - В таком случае, пожалуйста, начни!
     Скрип дверей спас Гогиберидзе.
     В комнату вошла Натела.
     - О-о-о, зачем ты так спешила! - воскликнула учительница.
     - Мать у меня захворала, учительница! - солгала Натела и, устыдившись собственной лжи, потупила голову.
     - Ладно, ладно, не накаркай здоровому человеку!
     - А что мне делать, учительница? От моего дома до школы семь верст!
     - Надо вставать пораньше!
     - Когда пораньше - ночью?
     - Не болтай глупостей!.. А урок ты выучила? - Натела еще ниже опустила голову. - Тебя спрашиваю, Нижарадзе!
     - Нет, учительница!
     В классе наступило неловкое молчание. Оно длилось довольно долго, и все это время учительница не сводила глаз с Нателы.
     - Зачем же ты шла в школу? Нет, подумать только: вставать чуть свет, идти в такую даль, в снег, метель и мороз, и ради чего? Чтоб заявить учительнице: "Я не знаю урока"? Можно ли так рисковать из-за трех слов? Вдруг по дороге споткнешься, или сорвешься в овраг, или, не дай бог, волк из лесу выскочит! Ведь тогда пропала ты и, что самое главное, пропали все мы! Зачем же поступать так неосторожно?! Не лучше ли сообщить телеграммой - так и так, урока не знаю, сожалею, но в школу сегодня не приду...
     Классная комната ходуном заходила от хохота. Смеялась Натела, смеялась сама учительница...
     - Ладно, иди сюда, погрейся! - Джоконда уступила Нателе свое место у камина, а сама подошла к столу, взяла книгу и начала:
     - "Распоряжение". Рассказ Эгнате Ниношвили...
     Долго рассказывала наша учительница про жалкое, голодное, бесправное существование гурийского крестьянства, про такую же голодную, несчастную жизнь его верного заступника - Эгнате Ниношвили. Она рассказывала так тепло и проникновенно, что мы не могли сдержать слез. Наши переживания достигли кульминации, когда уставший, голодный и холодный Кация Мунджадзе, посланный сельскими властями караулить железнодорожный путь, прилег вздремнуть и, боясь прозевать поезд, положил голову на рельс.
     Дочитав до этого эпизода, учительница закрыла глаза и продолжала шепотом, наизусть:
     "Положив голову на рельс, Кация спал... Сияла полная луна, озаряя небритое лицо Кации. В кустах сладчайшей трелью заливался соловей. Вот вдали показался поезд... Кации снится сон: он почувствовал приближение поезда, вскочил, взял ружье на караул, вытянулся... Подходит поезд - вагоны из чистого золота, и люди в них в золотых мундирах. Они сердито смотрят на Кацию - дескать, как ты посмел спать на посту!.. "Боже мой, - думает Кация, - сошлют, чего доброго, меня в Сибирь! Пропала бедная моя семья!.." Колеса паровоза скользнули по рельсам, где лежал Кация, и продолжили свой бег..."
     Учительница умолкла. Мы плакали навзрыд.
     - А дальше? - спросил, глотая слезы, Сосико Гигинейшвили. Учительница, с трудом уняв дрожь в голосе, докончила рассказ:
     "На рассвете путевой обходчик нашел на рельсах обезглавленный труп. Это был Кация Мунджадзе..."
     Минут пять в классе длилось молчание. Потом учительница подошла к камину, подняла Нателу, села на свой стул и спросила:
     - Есть вопросы, дети?
     Вопросов не было - умер Кация, и все тут. Какие еще вопросы? И вдруг раздался голос Нателы:
     - У меня вопрос, учительница!
     - Говори!
     Натела не спеша подошла к своей парте и спросила:
     - Ежели у Кации оторвало голову, кто же рассказал про его сон?
     Разразись в классе гром и молния и провались все мы в преисподнюю, Джоконда была бы удивлена меньше! И мы заржали так, что в окне зазвенели стекла. Натела села и стала удивленно оглядываться - дескать, что я такого сказала?
     Когда класс унялся, учительница подняла покрасневшее лицо:
     - Нижарадзе, встать!
     Натела встала.
     - Собери книги!
     Натела собрала книги.
     - Вон из класса!
     Натела двинулась к двери.
     - И чтоб глаза мои не видели тебя на моих уроках!
     Натела вышла. Мы сидели притихшие и удивленные. Никто не ждал такого финала.
     - Учительница! - встал я.
     - Чего тебе, Нанадзе?
     Я сам не знал, чего мне хотелось в ту минуту. Но я чувствовал, что, если сейчас не выскажу всего, что накипело в душе, - задохнусь. И я начал скороговоркой:
     - Что же это вы, учительница... Что же это вы с утра отравляете нам настроение!.. Читаете нам про голод, несчастье, смерть, про отрубленную голову, про горе и слезы!.. Мало нам своих забот? Прочли бы этот рассказ сытым, довольным судьбой детям - пусть пожалеют бедняка Мунджадзе... А нам хватит и своего горя - войны, холода и голода!.. Да!.. И потом, если хотите знать, Нателу Нижарадзе вы выгнали совершенно напрасно! Вот так!
     Я сел, еле переводя дыхание. И тотчас же встала учительница.
     - Ты кончил, Нанадзе?
     - Да, учительница!
     - Все сказал?
     - Да, учительница!
     - Значит, Ниношвили тебе не нравится?
     - Нет, не нравится!
     - А кто тут ревел минуту тому назад? Не ты ли, Нанадзе? Или мне показалось?
     - Потому он и не нравится, что заставил меня реветь!
     - Собери свои книги, Нанадзе!
     Я ждал этого, и книги мои были уже собраны.
     - Закрой за собой дверь и догони Нижарадзе, она не могла уйти далеко!
     Я вышел во двор. И вдруг мною овладело такое чувство, словно все это время я сидел в раскаленной пекарне, а потом кто-то вытащил меня оттуда и ткнул головой в снег.
     Натела шла, опустив голову, не спеша. Я окликнул ее. Она оглянулась, остановилась.
     - Выгнала меня! - сказал я с улыбкой.
     - Слушай, Нодар, чего вы взбесились? Что я такого сказала? - спросила Натела грустно.
     - Ну, знаешь... Задавать такие вопросы про писателя нельзя...
     - Почему?
     - Так. Нельзя!
     - А если в рассказе получается неправдоподобно?
     - Ну, может, про сон и вправду получилось не того... Но в общем-то все правдоподобно.
     Натела пожала плечами.
     - А тебя-то почему выгнала?
     - А я сказал, что нечего читать нам рассказы про чужую нужду, когда у нас и своей достаточно! - Я гордо взглянул на Нателу. - Разве я не прав?
     - Не прав, конечно! Наоборот, после этого рассказа у меня как-то легче стало на душе. Значит, были люди, которым жилось хуже нашего!
     Ответ был настолько неожиданным, что я от удивления раскрыл рот...
     
     
     Семь верст молча прошагали мы по снегу. Она не спрашивала, куда и зачем я иду, я не говорил - провожаю, мол, тебя. В этом не было ничего необычного ни для нас, ни для встречавших нас соседок. Про нас знало все село. Про то, что наша дружба - чистая и нежная - начало большой жизни, и больше ничего. Настал было однажды час, когда зловещая тень чуть не затмила свет двух пылающих сердец. Но тогда сам господь встал в нашу защиту.
     Была осень - теплая, солнечная, ядреная.
     Я и Натела лежали навзничь в скошенной траве у берега Губазоули. Я читал ей стихи. И вдруг к нам пришло странное умиротворение. Сияющий солнечный венец озарял нас своим светом. Мы слышали дыхание друг друга и биение собственных сердец. И мир наш стал подобен чудесной сказке, наши веки сомкнулись, и дивный сон унес нас на своих легких крыльях...
     Я раскрыл глаза и увидел над головой хмурое лицо колхозного сторожа Михако Аробелидзе.
     - Что, парень, сгубил сироту? - спросил Михако, и голос у него дрогнул.
     - Вы о чем, дядя Михако?
     - Что здесь происходит?
     - Спали мы, дядя Михако!
     - И больше ничего?
     - А что больше?
     - Гм, так я и поверил!
     - Клянусь мамой, дядя Михако!
     - Поклянись своей совестью!
     - Клянусь совестью!
     - Значит, не будить ее?
     - Не надо, дядя Михако!
     Михако с минуту глядел на спящую Нателу, и лицо у него просветлело.
     - Ангел да и только, сукина дочь! - сказал он тихо.
     - Точно, ангел, - сказал я.
     Михако погладил меня по голове, улыбнулся и ушел.
     
     
     У старой мельницы Натела вдруг остановилась и к чему-то прислушалась. Потом сорвалась с места и помчалась к деревне. Я еле поспевал за ней.
     У развалин церкви царицы Тамар она вновь остановилась.
     - Кукури... - прошептала она и словно подкошенная упала на землю.
     Из деревни доносились душераздирающие вопли и причитания... Натела не плакала, не кричала. Она сидела с окаменевшим лицом и не двигалась. Я побежал в деревню, привел соседей. Не сумев расшевелить девочку, они подхватили ее на руки и понесли домой. Мать Нателы - с окровавленным, ободранным лицом - тупо взглянула на полуживую дочь.
     - Пригляди за дочкой, не то умрет, чего доброго! - сказали соседи.
     - Пусть умирает... Пусть сгинет солнце и обрушится небо... Нет моего Кукури...
     Месяц Натела пролежала в постели. Потом отошла, встала, но в школу так и не вернулась.
     С тех пор я один сидел за нашей партой.
     
     
     - Пойдем, пожалуй, Нодар! Рыба протухнет! - Митуша взял меня за руку, встряхнул.
     Я еще раз взглянул на стенд и зашагал за Митушей.
     Да, не думал я, что воспоминания детства окажутся столь грустными...
     
     
     Утром ко мне в комнату вошла двоюродная сестра.
     - Там тебя спрашивает женщина.
     - Пусть войдет.
     - Я просила, не идет.
     Пришлось спуститься во двор. У калитки стояла миловидная женщина лет сорока пяти с кошелкой в руках.
     - Здравствуйте, уважаемый Нодар! - поздоровалась она.
     - Здравствуйте! - ответил я и добавил ради приличия: - Пожалуйте в дом.
     "Ну вот, - подумал я, - гостинец принесла, значит, теперь начнется: сына куда-то пристроить, кому-то позвонить, чего-то достать..."
     - Нет, я на минуту к вам...
     - Чем могу служить?
     - Вы меня не узнали, уважаемый Нодар... - грустно улыбнулась женщина.
     - Признаться, не узнал...
     - Не думала я, что не узнаете...
     - По-моему, мы не знакомы...
     - Я - Натела, сестра Кукури Нижарадзе...
     - Натела! - У меня разом ослабли колени, руки, голос. - Натела, - повторил я и опустился на бревно, - Натела, ты...
     Она села рядом со мной и извлекла из кошелки банку...
     - Вот. Это майский мед... Из собственных ульев... Чист, как янтарь...
     - Спасибо...
     - Слышала я, с сердцем у вас было неважно? Мед - лучшее лекарство... Про Кукури, говорят, спрашивал... Про его лошадь... Надолго к нам?.. Вы одни или... - Она говорила отрывисто, не поднимая головы, и голос у нее дрожал.
     - Натела... Как ты живешь? - прервал я ее.
     Натела вздохнула и пристально посмотрела на меня.
     - Как видите, уважаемый Нодар... старею... А вы? Как у вас теперь со здоровьем?
     - Я ничего, Натела. Ты расскажи про себя. Как ты, как... - Я запнулся.
     - Да так, как полагается деревенской...
     - Ну, а все же?
     - Собираю чай, дою коров, ухаживаю за детьми, мужем...
     - Ты вышла замуж?
     - Я вышла замуж поздно, уважаемый Нодар... Теперь у меня четверо детей. Учатся они...
     - А...
     - Хороший человек, честный, трудолюбивый...
     - Натела, зайдем же в дом!
     - Нет, не стану вас больше беспокоить... - Она смущенно заерзала.
     - Натела, вижу, что-то тебя беспокоит. Говори!
     - Да. Вот принесла вам... Вы только не подумайте иначе... Вы теперь человек известный... И вам это больше пригодится... - Она протянула мне пожелтевший тетрадный листок.
     - Что это, Натела?
     - Это... Это стихи... Ваши стихи...
     Я быстро схватил листок и... обомлел.
     
     Ципнагварская Натела!
     Меркнет свет с тобою в споре!
     Ты - моя цицинатела*,
     Ты - и радость, ты - и горе!..
     Утонув в мечтаньях дерзких,
     Губ твоих я чую сладость,
     Как мне мил твой окрик резкий,
     Ты - и горе, ты - и радость!
     _______________
     * Ц и ц и н а т е л а - светлячок.
     
     И я вспомнил - вспомнил живо, словно это было вчера, - как я, заимствуя без зазрения совести стихи у Галактиона, питал ими ненасытную нашу любовь...
     - У меня есть и другие ваши стихи, но эти лучше всех...
     - И ты никому их не показывала?
     - Что вы! - удивилась она. - Как это можно - показывать другим написанные о тебе стихи!
     - А детям?
     - Ни детям, ни одной живой душе на свете!
     К моим глазам подступили слезы.
     - Натела, ты чудная женщина! Прости, что не узнал тебя... Теперь-то... Но теперь поздно, Натела!.. Прости меня...
     - Вы ни в чем не виноваты...
     - Натела!
     - Да?
     - Я вспомнил все, Натела! Вспомнил Кукури, его лошадь. Вспомнил тот день, когда вы продавали корову и так и не продали. А помнишь рассказ про Кацию Мунджадзе и его сон? Впрочем, как ты могла забыть, ведь в тот день мы узнали про гибель Кукури... А помнишь, тогда в скошенной траве... Я читал тебе стихи, а потом мы заснули... Помнишь?
     Натела встала. Из глаз ее градом катились слезы.
     - Нодар, все это спит во мне... И не буди, прошу тебя!
     Я взял ее натруженную, огрубевшую руку и прильнул к ней долгим поцелуем. Она осторожно высвободила руку, обняла меня, поцеловала в грудь, там, где сердце, повернулась и ушла...
     - Прост меня, Натела! - сказал я. Она не ответила.
     Долго еще стоял у калитки, надеясь, что Натела обернется хоть раз. Но она не обернулась.
     Она ушла и унесла с собой мое безрадостное детство...
     
     
     ================================================================
     Думбадзе Н. В. Д82. Кукарача. Романы. Повесть. Рассказы.
     Сост. А. Руденко-Десняк. - М.: Известия, 1989. - 608 с., ил. -
     Приложение к журналу "Дружба народов".
     Тираж 270 000 экз. Цена 2 руб. 50 коп. ISBN 5-206-00001-9
     Оформление "Библиотеки" Г. Метченко. Редактор Л. Цуранова.
     Художественный редактор Э. Канаева. Технический редактор
     Е. Медведева. Корректор Е. Пустовойт.
     
     
     ИБ № 1326
     
     ================================================================