Леонид Пантелеев
     
     НОЧКА
     
     
     ХОЗЯЙКА
     
     
     Мне двенадцать лет было. Подружки мои еще в куклы играли да через веревочку прыгали, а уж я хозяйкой была. Сама и белье стирала, и по воду ходила одна, и кухарила, и полы мыла, и хлебы пекла...
     Нелегко было, только я не жаловалась.
     Мама у нас умерла. Папа второй год с белыми воевал. Жили мы вдвоем с братом. Ему уже тогда пятнадцатый год пошел, он в комсомоле состоял. А меня в комсомол не брали. Говорят - маленькая.
     А мне это слушать было очень обидно. Какая же я, помилуйте, маленькая, когда я не только обед сготовить или чго, я даже корову доить не боялась!
     
     
     НОЧКА
     
     
     Корова у нас была хорошая, красивая, во всем городе такой второй не сыскать. Сама вся черная, как ворона, и только на лбу белая звездочка. Зато и кличка у нее была подходящая - Ночка.
     Это еще мама ее так назвала, еще теленочком. Я, может, за это и любила ее так, нашу Ночку, что она мамина воспитанница была.
     Ухаживала я за ней - сил не жалела.
     Бывало встану чуть свет, сама не поем, а Ночке воды согрею, сена натаскаю, - ешь, говорю, Ноченька, поправляйся. Потом доигь сяду.
     А как подою, Васю разбужу - и скорей гоню Ночку в стадо.
     Для меня это самое милое дело - корову в стадо гонять. Бывало, меня соседки просят:
     - Верочка, возьми и нашу заодно.
     - А что ж, - говорю, - давайте!
     Прихвачу штуки три-четыре - мне еще веселее. Иду, кричу:
     - Гоп! Гоп!
     А коровы мычат, стучат, колокольцами брякают.
     Так через весь город и топаем.
     А потом - река. А на реке - мост.
     Мы через мост идем: Туп! Туп! Туп!
     А потом уж луга пошли. А за лугами лес. Ну, тут и прощаемся.
     Я, правда, никогда сразу из леса не уходила. Утром в лесу хорошо. Другой раз возьму с собой шить или починить что-нибудь и сижу себе, ковыряюсь до самого обеда. А рассидишься если, так и уходить не хочется.
     
     
     БАНДИТЫ
     
     
     Правда, меня пугали, будто в лесу бандиты орудуют. Только я сначала не верила. Мало ли что девочки брешут. Но потом и Вася мне однажды сказал:
     - Ходи осторожнее. В заречных, - говорит, - хуторах, действительно, орудуют...
     А потом уж и по всему городу слухи пошли о бандитах.
     Такие о них ужасы рассказывали: будто они и живых в землю закапывают, и маленьких детей режут, и даже кошкам и собакам пощады не дают.
     А у нас в городе в это время никакого войска не было. И некому было его защищать. Одни комсомольцы остались вроде Васи нашего. Им на всякий случай оружие выдали. И Вася мой тоже наган получил.
     Все думали, что вот-вот Красная Армия подойдет.
     Богунская дивизия тогда подступала от Киева.
     Эту дивизию у нас в городе все и ночью и днем ждали. А я больше всех ждала. Потому что в одном из полков этой дивизии служил наш папа.
     А я уж о нем так соскучилась, так соскучилась, что и сказать не могу. Бывало, ночью проснусь, лежу и слушаю: не идут ли, не слышно ли? А потом в подушку забьюсь и плачу тихонько, чтобы Вася не услышал. А то ведь, если услышит, задразнится. Он и так меня плаксой называл. А -ничего не скажу - любила поплакать...
     
     
     ОДНАЖДЫ
     
     
     Дело осенью было. Я уж давно с хозяйством управилась, обед приготовила, на стол накрыла, - сижу, дожидаюсь Васю. А Васи моего чего-то все нет и нет. А мне уж за Ночкой пора - уж доить время.
     Вдруг слышу: за окном где-то - бах! Бах!
     Я думала - это бочки с водой по улице катятся.
     А потом, как еще раз бабахнуло, - нет, думаю, это не бочки... Это, пожалуй, скорее всего, с винтовок стреляют. Ох, думаю, не папина ли это дивизия подходит?
     Только подумала - слышу: в сенях со всего размаху дверь как хлопнет. Вася вбегает.
     Сам бледный, рубаха на шее расстегнута. Козырек набок свернулся.
     Я испугалась даже. На скамеечку даже присела.
     - Что, - говорю, - Васенька? Что такое? Что с тобой?
     А ой на меня дико так посмотрел и говорит:
     - Банда идет!
     - Какая банда?
     - Такая вот... Соколовского атамана банда. С Богуславского хутора хлопчик сейчас прискакал. Богуславку сожгли, сюда идут.
     - Ой, - говорю, - что же это будет?
     - Ничего не будет, - говорит Вася. - Защищаться будем. Я за наганом пришел. У нас в комитете сбор.
     Я не подумала, вскочила. Говорю:
     - Я тоже пойду.
     Рассердился Вася.
     - Ну да! - говорит. - Только тебя там и ждали, Матрена Ивановна!..
     Обиделась я, еле слезы сдержала. Но не сказала ему ничего, отвернулась.
     А Вася наган из-под подушки досгал, почистил, подул на него зачем-то, сунул за пояс и побежал.
     А я посидела, подождала, да и за ним следом.
     
     
     В КОМИТЕТЕ
     
     
     Прибегаю в комитет, а там уж народу - не протолкаться. Там комсомольцам оружие выдают. Кому - наган, кому - винтовку, а кому - только один штык от винтовки.
     Я потолкалась, да и тоже в очередь стала.
     Подошла очередь, я говорю:
     - Дайте и мне.
     Оттолкнули меня. Говорят:
     - Иди, не мешай!
     Я говорю:
     - Дайте, пожалуйста! Я ж тоже хочу город защищать.
     - Иди, - говорят, - не путайся.
     Я говорю:
     - Вы думаете, я маленькая? Я ж не маленькая. Я - сильная. Во, посмотрите, какие мускулы у меня...
     Тогда этот парень, который оружие выдавал, говорит:
     - Ну, на, попробуй.
     И винтовку мне подает.
     Я винтовку взяла - и чуть на пол не села. Действительно, хоть мускулы у меня и крепкие, а тяжело. Я говорю:
     - Вы мне дайте - знаете, бывают такие маленькие... карабинчики, что ли...
     - Эва, - говорят, - чего! Может, тебе еще игрушечный пугач выдать? Иди, не задерживай, некогда...
     
     
     ПОДСЛУШАЛА РАЗГОВОР
     
     
     Я в сторону отошла, слышу: ребята судачат о чем-то.
     - Мост, - говорят, - сейчас взрывать будут.
     Все говорят:
     - Правильно! Пусть через реку сунутся - без моста-то.
     Один говорит:
     - А что толку-то? Мост! Они, если захотят, и по плотине у Стахеевской мельницы переберутся.
     - Ну, это положим. Кто им, интересно, покажет эту плотину! О ней ведь и в городе не каждый знает.
     Я сразу не поняла, о чем они там говорят. Какой мост? Почему взрывать? А потом, как вспомнила, что у нас в городе всего один мост, - и догадалась. Значит, они хотят бандитов от города отрезать. Ведь если моста не будет, им сюда не попасть.
     "Ловко, - думаю, - придумали! Хоть и мальчишки, а, ничего, соображают..."
     Подумала так, и вдруг меня за плечо кто-то как схватит. Оглянулась - Вася.
     - Ты что? - говорит. - Тебе кто позволил?
     Я хоть и не боялась его ни капельки, а все-таки испугалась.
     - Я, - говорю, - не за чем-нибудь пришла. Я - просто так, поглядеть.
     - А ну, домой сию же минуту!
     Рассердился.
     - Мне, - говорит, - перед отцом за тебя отвечать!
     - Да? - говорю. - А за тебя, интересно, кому отвечать?
     - Еще рассусоливать?! Пигалица! Марш!..
     Ну, я спорить не стала больше, поглядела на него как следует и пошла.
     
     
     В3РЫВ
     
     
     До угла не успела дойти - как бахнет. В ушах зазвенело. И даже в глазах темно стало.
     Оглянулась - все небо черное. И сразу на улице дымом запахло.
     Я думаю:
     "Что это? Откуда?"
     А потом вспомнила:
     "Мост!"
     Очень мне хотелось на реку побежать, поглядеть, как этот взорванный мост гореть будет. Но не пошла.
     "Нет, - думаю. - Надо, и правда, домой спешить. А то я даже и дверь на замок не закрыла. Да и поздно уж - Пора уж за Ночкой в стадо бежать..."
     Подумала так и похолодела.
     - Ой, батюшки! Милые мои! Ночка-то! Ночка-то ведь моя -за рекой?!
     "Что же мне делать? - думаю. - Миленькие!.."
     У меня даже слезы из глаз брызнули.
     Закричала я тут, как сумасшедшая:
     - Ноченька моя! Ночка!
     И побежала к реке.
     
     
     МОСТ ГОРИТ
     
     
     Я думала - может, еще проскочить успею.
     Да нет, где уж тут проскочишь. Еще издали, за две улицы, слышно было, как трещали в огне сухие сосновые балки.
     Люди бежали к реке с баграми. Наверно, не знали, в чем дело. Думали, что пожар.
     А на берегу уж весь город собрался. Я еле протискалась.
     Все шумят, кричат - радуются, что бандитов обманули. А я стою как дура и плачу...
     Тут уж и думать нечего было, чтобы на ту сторону пробиться. Из-за дыма да из-за огня даже не видно было, что на той стороне делается.
     Вдруг мне послышалось, будто на том берегу теленочек закричал. А потом колокояьцы будто звякнули.
     Потом слышу: коровы мычат.
     А уж в толпе кто-то кричит:
     - Стадо идет! Стадо идет! Куда они? Гоните их!
     Ведь сгорят! Живые сгорят...
     А я, хоть и на цыпочки встала и шею вытянула, а никакого стада не вижу. Только дым и огонь вижу, и только слышу все ближе и ближе: "Му-у-у-у! М-у-у! М-у-у-у!.."
     Да так это жалобно, так печально, что и не хочешь плакать, а заплачешь.
     
     
     ПЛОТИНА
     
     
     "Ну, - думаю, - пропала моя Ноченька".
     И тут я вспомнила о Стахеевской мельнице.
     "А что? - думаю. - Попробовать разве?"
     Я даже не подумала о том, что Стахеевская мельница далеко, что туда полчаса бежать надо. "Ничего, - думаю, - как-нибудь добегу. Через плотину переберусь, корову найду - и обратно. Бандиты еще и подойти не успеют".
     Но до мельницы мне добежать не пришлось.
     Только я из толпы выбралась, не успела на дорогу выйти, вижу - навстречу Вася идет. И с ним еще человек пять комсомольцев.
     Вася и рта раскрыть не успел, а уж я ему говорю:
     - Не ругайся, Васька! У нас беда.
     - Что такое?
     - Ночка на той стороне осталась.
     Он побледнел весь. Потом говорит:
     - Плевать. Ничего с ней не будет.
     Я говорю:
     - Как это так ничего не будет? А если ее подстрелят?
     - Ну и пусть, - говорит, - подстрелят. Не в этом счастье... Беги домой. Сейчас у нас тут стрельба начнется. Бандиты подходят.
     Тут я не выдержала и говорю:
     - Нет, уж как хочешь, Васька, а я домой не пойду.
     Я лучше к Стахеевской мельнице побегу.
     - Это зачем еще? - говорит.
     А один комсомолец языком прищелкнул и говорит:
     - Опоздала, девочка!
     - Как это опоздала?
     - Да так. Опоздала трошки. Наши ребята только что побежали плотину взрывать.
     
     
     ДЯДЯ ФЕДОР
     
     
     Что же мне делать было? Домой бежать? Нет, не могла я домой бежать - ноги не шли.
     На берегу уже никого не осталось, все куда-то попрятались. Только я, горемычная, сидела у самой воды и смотрела на тот берег. А мост все еще горел. И вода вокруг него была красная, огненная, блестящая. Пар над водой клубился. Что-то шипело, ломалось, трещало... И мне все чудилось, что на той стороне коровы мычат. А может быть, и не чудилось, может быть, они и правда мычали.
     Вдруг где-то близко-близко захлопали по воде весла.
     Я голову подняла - вижу: лодка плывет. А в лодке знакомый старик - дядя Федор, охотник.
     Он меня тоже заметил, положил весла и кричит:
     - Эй! Кто там? На берегу! Тетенька!
     А я и ответить ке могу. Отвернулась и поскорей слезы глотаю.
     Тогда он к берегу пристал, поглядел и узнал меня.
     - О! - говорит. - Тетенька-то знакомая. Ты чего ревешь, тетка?
     Ну, я ему все рассказала - сквозь слезы-то. Он помолчал, веслом поиграл и говорит:
     - Жалко корову.
     Потом еще подумал, в затылке почесал, крякнул и говорит:
     - Э, была не была! Давай садись поскорей в лодку.
     Поедем твою бурепушку спасать...
     У меня сразу и слезы высохли. Я сама лодку от берега отпихнула, на ходу вскочила, дядя Федор ударил по воде веслами, и наша лодочка на всех парах полетела на тот берег.
     
     
     УСПЕЕМ ИЛИ НЕ УСПЕЕМ?
     
     
     Я все думала:
     "Успеем или не успеем?"
     И все на тот берег поглядывала. А там, у самого берега, очень густой кустарник рос. И вот я, помню, думаю:
     "Если мы там, у этих кустов, пристанем, - это хорошо. Там можно и лодку спрятать и самим притаиться, если надо будет..."
     Дядя Федор изо всех сил веслами работал. А мне все казалось - тихо плывем. Я, помню, даже подгоняла его:
     - Дядя Федор! Давай нажмем! Дядя Федор! Поскорей, пожалуйста!..
     Он только покряхтывал да головой кивал: дескать ладно, не торопись, успеем...
     Вот уж до того берега совсем близко осталось. Вот уж травой запахло. Уж листики на кустах видно стало.
     Я на носу сидела. Мне не стерпелось, я встала; думаю- сейчас соскочу на берег. Уж и место себе глазами выбираю посуше.
     Вдруг что-то как хрустнет. Я думала -это днище о песок задело. А потом слышу:
     - Стой! Кто такие?
     Глянула, а в кустах на берегу - люди.
     Дядя Федор лодку с разгону как повернет. Зубами как заскрипит.
     - Садись, - говорит, - девка! Живо! Назад!
     А я не знаю, что со мной сталось, откуда у меня храбрость взтлась. "Нет, - думаю, - уж коли так случилось, назад не поеду".
     Взяла да и прыгнула в воду.
     И - бегом к берегу.
     А уж над головой у меня пули свистят. Одна, другая, третья.
     Оглянулась, вижу: дядя Федор далеко. Саженей двадцать уж огмахал. Лодка у него как моторная бежит. Пена вокруг. А весла над головой так и мелькают, так и мелькают, будто крылышки стрекозиные...
     
     
     ДОПРОС
     
     
     Я когда в воду прыгала, мне не спрашно было. А как увидела этих бандитов - ноги затряслись.
     Их там немного было: человек пять или шесть. По я хоть и раньше о них слыхала, а все-таки не думала, что эти бандиты такие страшенные.
     Все они с ног до головы оружием обвешаны: бомбами, кинжалами, револьверами. Одеты не по-военному.
     а как-то чудно, будто на маскарад вырядились. Кто в офицерской шинели, кто в бушлате, кто в шубе овчинной. У одного на голове фуражка без козырька, у другого- папаха, у третьего - капелюх соломенный. У одного - косынка шелковая в полосочку, а еще у одного- так целая дамская шляпа с пером и вуалькой.
     У меня голова завертелась, когда я на них посмотрела.
     Мне бы бежать надо, пока они там в дядю Федю стреляли. А я - не могу. Ноги не двигаются. Стою по колено в воде и смотрю, как наша лодочка от бандитов удирает.
     Дядя Федор так и ушел от них невредимый.
     Рассердились бандиты. Плюнули. Заругались. И сразу на меня накинулись.
     - Ты кто, - говорят, - такая? Тебе что здесь требуется? А?
     А я забубнила чего-то, заплакала. Потом говорю:
     - Я, дяденьки, за Ночкой приехала.
     - Ты зачем врешь? - говорят. - За какой дочкой?
     Какая у тебя может быть дочка?
     Я говорю:
     - Да не за дочкой, а за Ночкой. Это корова у нас так называется...
     Который в шляпе с пером, приставил к моему носу наган и говорит:
     - А это вот нюхала? А ну, говори правду, а не то зараз дух вышибу...
     И так наганом нажал, что носу больно стало.
     Я еще громче заплакала и говорю:
     - Я вам правду сказала.
     - Нет, ты не правду говоришь! Ты врешь! Отвечай: кто тебя сюда послал?
     Я говорю:
     - Никто меня не послал. Я за коровой приехала.
     Пустите меня, пожалуйста, у меня корова с утра недоенная ходит.
     Они друг на дружку посмотрели, головами покачали и говорят:
     - Ловко придумано. Ничего не скажешь...
     А потом этот, который в шляпе, взял меня за плечо, сдавил его со всей силы и говорит:
     - А ну пошли к атаману. Разберемся.
     
     
     КОРОВЫ
     
     
     Я всю дорогу плакала. Да так еще плакала, так орала, что даже бандиты не выдержали. Один какой-то, с бородой, в капелюхе, остановился и говорит:
     - Тьф}! Не могу. Все уши заложило от се крика.
     Тут и другие остановились. Говорят:
     - А ну ее! Таскаться с ней... Может, она и верно за коровой приехала!
     А тот, который в шляпе, ногой топнул и говорит:
     - Бросьте! Знаем мы, какие тут у них коровы. Никаких тут коров нема! Тут...
     И только сказал "тут" - будто назло ему где-то впереди как загудит: "M-y-y-y-yL"
     Я сразу очухалась и плакать перестала.
     Вижу: паве гречу нам из лесу на лужок выходят коровы. Впереди - белая, за ней - пегая, потом еще какие-то, а потом -кто вы думаете? - -а потом вижу: Ноченька, красавица паша, идет!
     Я как закричу:
     - Вот она! Boт она, моя корова! Видите - черная которая, с беленькой звездочкой!
     И бежать уж хотела. А бандит в шляпе схватил меня за плечо и говорит:
     - Стой!
     Потом говорит:
     - Вот я тебе что скажу. Это твоя корова? Да? Так ты ее позови. Кликни. Если она отзовется, если пойдет - значит, правда. А если не пойдет - значит, неправда, значит, ты брешешь, значит, ты - красный разведчик.
     
     
     ИСПЫТАНИЕ
     
     
     Я обрадовалась. Говорю:
     - Ладно!
     А сама думаю:
     "А вдруг не пойдет Ночка? Вдруг не откликнется?"
     Ведь все-таки, сами понимаете, это корова, а не собака...
     Вздохнула я тихонечко и говорю:
     - Ноченька! Ночка!..
     Она - хоть бы что. Даже головы не повернула. Идет не спешит, травку жует.
     Тогда я погромче говорю:
     - Ночь, Ночь, Ноченька!
     Вижу. Ноченька голову подняла, губами шевелит, будто воздух нюхает. А потом в мою сторону посмотрела - пошла. А я - к ней навстречу.
     За шею схватила - и целовать. И оиять чуть не плачу.
     - Ноченька ты моя, Ноченька, - говорю. - Бедная ты моя, бедная! Вымечко-то у тебя как разбухло. Пить ты, наверное, хочешь, бедняжечка!..
     А Ночка меня узнала, трется об меня и локоть мне своим шеошавым языком лижет.
     Тут, уж, конечно, бандитам пришлось поверить, что я за коровой приехала, а не за чем-нибудь. Даже этот, который в дамской шляпе, и тот поверил.
     - Ну, что ж, - говорит. - Твое счастье. Черт с тобой"
     Забирай свою дочку или бочку - и катись колбаской отсюдова.
     А я думаю:
     "Куда ж мне катиться?"
     Потом думаю:
     "Ясно -куда. К Стахеевской мельнице. Сейчас, как они только уйдут, потихонечку, по кустикам да по залескам и погоню мою Ночку к плотине. Может, успею еще. Может, еще наши ребята, на счастье, не взорвут ее к тому времени..."
     
     
     АТАМАН СОКОЛОВСКИЙ
     
     
     Но и тут мне не повезло.
     Только мы с бандитами разговор кончили, не успели попрощаться, слышу: копыта стучат. Вижу: из лесу на лужайку всадники скачут.
     Мои бандиты, как увидели их, испугались чего-то, побледнели.
     - А ну, - говорят, - ребята, сторонись! Атаман едет!
     А он, атаман этот, к ним подскакал, плеткой взмахнул и кричит:
     - Вы чего тут треплетесь?..
     Сам он усатый, в папахе, седло у него шелком вышито, а на боку целых две сабли - одна с золотой ручкой, а другая с серебряной.
     Бандиты, я вижу, еще больше испугались, потемнели все и говорят:
     - Да ты не ругайся, Соколовский. Чего там. Мы же в разведке тут.
     А он их не слушает. Кричит:
     - Какая разведка? Какие вы, к черту, разведчики?
     Пока вы тут треплетесь, красные черти мост успели спалить!..
     Бандиты ему говорят:
     - Мы же не виноваты.
     А он им:
     - Не виноваты?!
     Раскраснелся весь, зубами зaлязгал.
     - Я вот, - говорит, - вас всех сейчас постреляю за такое дело.
     Потом он меня увидел и говорит:
     - А это кто такая?
     - А это, - говорят, - девочка. За коровой пришла.
     Он еще больше покраснел, даже позеленел весь и говорит:
     - Видели? Красные там оборону готовят, мосты жгут, а они тут, черти, с грудными младенцами прохлаждаются!
     Я не обиделась, правда, что он меня грудным младенцем назвал, но только думаю: надо сматывать удочки. А то, глядишь, и тебе попадет от такого бешеного.
     Их уж там полная лужайка набилась, этих бандитов.
     Кто на коне, кто пеший... Коляска еще какая-то приехала.
     Шумят, орут, ругаются на чем свет стоит.
     Я думаю:
     "Ну, до свиданья. Я пошла".
     Подняла какую-то хворостинку, огляделась и под шумок погнала свою Ночку в кусты.
     
     
     "КИРПИЧОМ ПО ГОЛОВЕ"
     
     
     - До кустов не дошла - слышу за спиной:
     - Эй, дивчина!..
     Оглянулась - вижу: ко мне атаман подъезжает.
     У меня сердце захолонуло. "Что еще? - думаю. - Этак, - я думаю, - с вами и через час до плотины не доберешься".
     А он на меня зверем посмотрел и говорит:
     - Ты тутошняя?
     Я говорю:
     - Да, тутошняя.
     Тогда он пониже ко мне нагнулся, по сторонам посмотрел и говорит:
     - Скажи, далеко отсюда будет Стахеевская мельница?
     У меня сразу и хворостина на землю полетела. Меня будто кирпичом по голове стукнули. Даже губы у меня затряслись. Я говорю:
     - Какая мельница? Не знаю я никакой мельницы.
     Никакой мельницы туг нет.
     А он:
     - Как это нет? Ты зачем брешешь? Нам же хороню известно, что тут где-то есть мельница, и около мельницы - плотина.
     У меня в голове мысли, как колесики в часах, завертелись. Я думаю:
     "Как же это? Откуда они узнали? Ведь если они, раньше чем плотину взорвут, до нее доберутся, это ж - городу крышка. Это же значит, что они у нас всех перережут. Вы посмотрите - их сколько? Вона - у них и пулемет, и второй пулемет из коляски торчит... А у наших мальчишек - только ружья да наганы заржавленные..."
     Я думаю:
     "Нет, нет. Надо что-то такое придумать. Надо их обязательно задержать, обмануть. Давай, - думаю, - покажу им не в ту сторону. Пускай-ка побегают. Пока они там разберутся, пока догадаются, а уж от плотины одни щепочки останутся!"
     Все это я в одну секунду обдумала.
     Атаман говорит:
     - Ну что? Вспомнила?
     А я перед ним дурочкой представилась и говорю:
     - А-а! Это вы про плотину спрашиваете? Так это далеко. Это в ту сторону. Это за мостом...
     Он говорит:
     - А ну, проводи нас.
     
     
     ВЛИПЛА
     
     
     Уж этого я никак не ожидала.
     "Вог, - думаю, - влипла, девочка!"
     Ну, сами подумайте, - что же мне делать было?
     Отказываться? Попробуй откажись - он тебя так плеткой погладит, что от шкуры ничего не останется.
     А если не откажусь - тоже хорошего мало. Куда ж их вести? Не в ту сторону? Так они тебя после в куски разорвут, из пулемета застрелят.
     Да, ничего не скажу, - испугалась я в эту минуту.
     Даже подумала: не сказать ли им правду?
     А потом, как вспомнила, чго в городе одни мальчишки да женщины остались, - стыдно мне стало.
     "Э, - думаю, - ладно! Чэго там! Уж коли назвалась грибом - полезай в кузов".
     Думаю:
     "Так и быть! Поведу их не в ту сторону"
     
     
     НЕ В ТУ СТОРОНУ
     
     
     А уж Соколовский командует:
     - Построиться!..
     Вот они все построились кое-как - конные на колеи полезли, пешие ремни на винтовкав подтянули, - и вся эта банда, вся орава двинулась за мной следом.
     Впереди у нас за самого главного командира Ночка моя выступает. За ней я с хворостиной. Со мной рядом - атаман Соколовский на кауром коне, а за ним следом - его есаулы, помощники и вся шайка.
     Идут они как попало, где у них конные, где пешие - не разберешь. Атаман на них кричит. Сами они ругаются. И на меня тоже все время покрикивают.
     - Эй, - говорят, - босоногая! Чего спишь? Гони свою тварь, а то сейчас ее на говядину пустим...
     А я не спешу, не тороплюсь. Думаю: "Куда мне спешить? Пока я веду вас, голубчики, ничего вы со мной не сделаете. А вот потом что будет -это дело другое".
     "Ох, - думаю, - лучше об этом сейчас и не думать..."
     
     
     ПУГАЮ БАНДИТОВ
     
     
     Я только об одном думаю: скоро ли взрыв-то будет?
     "Что же они, - думаю, - черти, копаются там? Ведь рано ли, поздно ли бандиты очухаются, вернутся. Тогда уж поздно будет плотину взрывать. Неужели они, косолапые, до сих пор до мельницы не могли добраться?"
     А уж мы из лесу вышли. Опять по реке идем.
     Над рекой туман поднялся. Уж темнеть стало. В городе, на той стороне, желтые огоньки замигали. И я как увидела эти огоньки, - мне до того худо стало, до того невесело, так мне домой захотелось, что прямо хоть в воду кидайся...
     Я даже плакать опять потихоньку принялась.
     Мне и себя-то до смерти жалко. И Ночку жалко.
     Бедняжка задень набегалась, нагулялась, - теперь еле бредет, еле ногами переступает...
     Да и бандиты, я вижу, тоже чего-то приуныли маленько. Атаман уж сердиться стал. То и дело спрашивает:
     - Ну, что? Скоро ли?
     Я говорю:
     - Скоро. Скоро.
     Он говорит:
     - Да знаешь ли ты, где плотина-то? Может, ты путаешь чего-нибудь?
     Я говорю:
     - Нет, не путаю.
     - Ты сама-то была на мельнице? Какая она - плотина? Широкая?
     Я говорю:
     - Очень широкая.
     - Тачанка пройдет?
     - Нет, - говорю, - тачанка, пожалуй, не пройдет.
     Это я нарочно сказала. Я думала: может, они испугаются и не поедут дальше, если тачанка-то у них не пройдет. Но вижу - нет, не испугались. Едут.
     Они меня по дороге много о чем расспрашивали.
     И сколько в городе красных, и какие части, и много ли у них при себе оружия. А я хоть и знаю, что мало, а говорю:
     - Ох, до чего много! И винтовки, и пулеметы, и револьверы.
     Они только посмеиваются.
     - Да ну? - говорят. - Неужели не врешь? Неужели даже револьверы?
     Я говорю:
     - А что вы думаете? Даже пушка есть. Я своими глазами видела: у самой плотины стоит. Вот такая пушища - с колесами...
     - Неужели, - говорят, - с колесами?
     Я думала, что они хоть пушки-то испугаются.
     Нет. Опять смеются.
     - Ну, что ж, - говорят. - Пойдем побачим, що це за пушка с колесами...
     Не до смеху им.
     
     
     НАКОНЕЦ ГРОХНУЛО
     
     
     А потом и смеяться перестали.
     Только и слышу:
     - Ну, что? Скоро ли мельница?
     А я им только одно говорю:
     - Скоро. Скоро. Успеете.
     А сама думаю:
     "До коих же пор я им головы морочить буду? Ведь этак, - думаю, - пожалуй, я могу их до самого синего моря довести".
     И только подумала это - слышу: бах! трах! трах!
     Три раза подряд как грохнет.
     "Ну, - думаю, - слава тебе, господи, плотину взорвали..."
     А бандиты остановились, перепугались. Кричат:
     - Що це таке?
     - Что такое?
     Лошади у них все в одну кучу сбились. Зафыркали.
     захрипели. Коляска куда-то в канаву въехала. Такой шум поднялся - хоть уши пальцами затыкай.
     Атаман Соколовский наган из кобуры выхватил.
     Кричит:
     - Эй, вы, барахло собачье! Тихо там! Не наводи панику...
     Потом ко мне повернулся и говорит:
     - А я думал - ты врешь.
     Я думаю:
     "Ну что ж. Правильно. Вру. А в чем дело?"
     А он уж не мне, а своим есаулам говорит:
     - А ведь девчонка-то правду сказала. И верно, оказывается, семидюймовка у них.
     Я думаю:
     "Какая семидюймовка?"
     Посмотрела за реку. А там в эту минуту что-то как вспыхнет, как ухнет.
     И почти сразу же где-то совсем рядом, в кустах за моей спиной, взорвался орудийный снаряд.
     Меня даже воздухом в сторону откинуло.
     
     
     ПОД ОБСТРЕЛОМ
     
     
     Я, помню, еще успела подумать:
     "Что такое? Так, значит, это не плотина была? Значит, это из пушек стреляют? Откуда же, - думаю, - пушки у наших?"
     Но тут меня чуть не задавили. Бандиты от страха прямо с ума спятили. Такой у них поднялся галдеж, такая свалка, что и рассказать не могу.
     Атаман Соколовский кричит:
     - Стой! Стрелять буду!
     А они и не слушают его - гонят куда попало. Коляска у них трещит. Лошади спотыкаются, падают...
     Ночка, моя бедняжка, мычит, мечется между ними.
     А они и внимания не обращают, дуют себе напролом.
     А тут еще как нарочно пулемет затрещал из-за реки.
     Так уж тут и сам Соколовский не выдержал. Стегнул коня, крикнул: "За мной!" - и вперед ходу.
     И мы с моей Ночкой тоже бежать припустились.
     Только мы не вперед, а - в кусты.
     
     
     ДО СВИДАНЬЯ, НОЧКА
     
     
     Я думаю:
     "Откуда же пушки взялись? Ведь не было! Ни одной не было".
     И вдруг мне как будто подсказал кто-то:
     "Так это же папа! Папина дивизия подошла!"
     У меня даже голова закружилась, как только я подумала об этом.
     "Ну конечно же, - думаю, - папина дивизия в город пришла. Потому и плотину, наверно, не взрывали. Теперь их там много, теперь им бояться нечего... Теперь уж небось бандитам не поздоровится..."
     И вдруг я вспомнила, что ведь бандиты уходят, что ведь я сама увела их подальше от города... Меня будто крапивой стегнули...
     "Что же я наделала? Дура! Ведь их потом не найдешь. Ведь они, если в лес уйдут, их полгода потом ловить придется!"
     А уж из города, вижу, и стрелять перестали. Думают, наверно: ушли бандиты...
     "Как же, - думаю, - их задержать? Что бы такое придумать?"
     И придумала все-таки.
     - А ну, - говорю, - Ноченька, до свиданья, беги-ка ты домой одна.
     Подхлестнула ее хворостинкой, а сама повернулась - и бегом, догонять бандитов.
     
     
     БАНДИТЫ ХОТЯТ МЕНЯ ЗАРУБИТЬ
     
     
     Они еще далеко не успели уйти.
     Чего у них там случилось - не знаю, только вижу:
     стоят, окружили атамана своего, кричат, руками размахивают.
     Я еще до них и добежать не успела, а уж атаман как будто ждал меня.
     - Вот! - говорит, - она! Здесь она!
     Потом говорит:
     - Ну! Где ж плотина-то?
     А я задрожала вся, руки перед ним ладошками сложила и говорю:
     - Ой, дяденьки миленькие!.. Вы только не сердитесь, не ругайтесь...
     - Ну что еще, - говорит, - такое?
     - А я, - говорю, - ошиблась маленько. Плотина-то ведь в той стороне.
     - Как, - говорит, - в той стороне?
     - Да так, - говорю, - вы уж давеча больно громко орали на меня. Я с перепугу-то все и перепутала.
     Он свою серебряную саблю выхватил и говорит:
     - Ты что?!
     Потом говорит:
     - На обман взяла? Издеваешься над нами?
     Тут вижу, из толпы этот, в шляпе который, выскочил и говорит:
     - Рубай ее, атаман! А ну, рубай ее, красную гадину!
     Тут и другие, слышу, тоже кричат:
     - Обманщица!
     - Обдурила нас!
     - Застрелить ее надо!
     - Стреляй в нее, атаман!
     Я думаю:
     "Ну, что ж. Сейчас застрелят".
     Зажмурилась даже. Потом говорю:
     - Я не нарочно.
     И заплакала.
     Атаман меня за плечо схватил, в глаза посмотрел и говорит:
     - Так, значит, ты говоришь, плотина - там, в той стороне?
     - Там, - говорю. - Вот честное слово - там.
     Он говорит:
     - А ну, становись на колени.
     Я не подумала - стала.
     - Перекрестись, - говорит.
     Я и перекрестилась.
     Тогда он саблю обратно вложил, по рукоятке ладошкой похлопал и говорит:
     - Если обманешь, сам на месте тебя вот этой саблей зарублю.
     Потом на копя вскочил и кричит:
     - Эй, вы, каиново семя, поворачивай!.. Конные вперед, переменным аллюром - за мной!..
     Гикпул, свистнул и вдруг коня придержал, нагнулся, схватил меня под мышки и - к себе в седло.
     - А ну, - говорит, - показывай нам дорогу.
     Потом еще раз свистнул, лошадь рванула, и я чуть из седла не вылетела.
     
     
     НАЗАД В ГОРОД
     
     
     Я даже кричать не могла. Я будто вся деревянная стала. Лошади в холку вцепилась, зажмурилась и глаз не разжимаю.
     А меня так и кидает, так и подкидывает.
     Соколовский орет:
     - Гей! За мной! Вперед! Не отставай!..
     Сзади свистят, улюлюкают, плетки щелкают, копыта стучат.
     Я глаза приоткрыла - вижу: мы уже лесом несемся.
     Над головой только темные ветки мелькают.
     Я думаю:
     "Куда же мы едем? В город? Ведь там же красные.
     Ведь папина дивизия пришла. А может быть, - думаю, - и не пришла никакая? Может быть, я дурака сваляла?
     Может быть, я в безоружный город бандитов веду?"
     Подумала так, и даже холодно мне стало, будто за шиворот снегу насыпали.
     
     
     ЗОЛОТАЯ САБЛЯ
     
     
     Но до города мы так и не доехали. Не успели.
     Только, я помню, мы с бандитами из лесу выскочили, - у меня над головой что-то как засвистит.
     И не успела я голову наклонить, а уж слышу - Соколовский кричит:
     - Стой!..
     Лошадь под ним на дыбы взвилась. Удилами зазвенела. Задние на него наскочили. Все смешалось.
     А уж где-то впереди слышу:
     - Ура-а! Ура-а-а!
     Я лошадь за шею обхватила, высунулась и вижу: бегут нам навстречу люди. И хоть они и далеко еще, а уж вижу, что это не просто люди, а военные: в шинелях, с винтовками, со штыками... И столько их там бежит, что и сосчитать нельзя. А впереди на коне командир скачет и наганом над головой размахивает...
     Я его и разглядеть не успела, а уж у меня дух захватило и сердце в груди заколотилось.
     Я, как угорь какой-нибудь, из седла выскользнула, на землю спрыгнула - и бегом, навстречу...
     - Папа! - кричу. - Папочка! Папка!
     А за спиной слышу:
     - Стой! Гадина!
     Оглянулась - несется ко мне атаман Соколовский.
     Весь изогнулся, чуть из седла не валится. Лицо у него злое. Глаза горят. Оскалился.
     - Стоп! - кричит.
     И вижу: саблю надо мной подымает.
     Я съежилась. Присела. Потом у меня что-то в ушах затрещало. Что-то грохнуло. Ноги у меня подкосились.
     И я память потеряла.
     
     
     ВСТРЕЧА
     
     
     Очнулась - кто-то мне голову гладит.
     А голове больно. В голове шумит.
     Где-то как будто стреляют. Где-то "ура" кричат.
     А я даже и вспомнить не могу, что со мной, где я...
     Носом поглубже дохнула: папоротником пахнет. Глаза приоткрыла - что такое? Кто это надо мной?
     Я даже головой замотала.
     - Уйди! - говорю.
     Страшно мне стало.
     А потом посмотрела получше и узнала: Ноченька, корова наша... Нагнулась ко мне, сопит и тепленьким своим языком плечо мне вылизывает.
     Я у нее, помню, спрашиваю:
     - Ноченька! Милая! Где это мы с тобой? А?
     А потом голову повыше подняла и вижу: полянка или опушка лесная. Луна светит, елочка растет. Около елочки конь какой-то гуляет, уздечкой звенит. А рядом со мной, вижу, лежит человек. Лежит на спине, руки раскинул. На правой руке кровь. А в руке сабля с золотой рукояткой.
     Я тут и вспомнила все. И Соколовского, атамана, узнала.
     Думаю:
     "Вот оно что. Значит, не убил ты меня? Значит, самого убили!"
     А в голове больно-пребольно. Прямо трещит голова
     Встать хотела - не могу. Все крутится, качается, будто я целый час на одной ножке вертелась.
     Легла я и голову уронила.
     Вдруг, будто сквозь сон, слышу, кричат:
     - Вoт она!
     Я опять голову через силу подняла, вижу: люди ое гут на полянку. Впереди Вася, братишка, бежит. За HHV дядя Федор, охотник. А за ними с конем в поводу - папа!
     Я только "папа миленький" и успела сказать. А уж он меня на руки подхватил, обнимает, целует - и в лоб, и в нос, и в глаза, и куда попало...
     - Живая? - говорит.
     - Живая, - говорю.
     - Ну и молодец. Нам больше ничего и не надо.
     А что дальше было - я уж не помню. Потому что я опять память потеряла. И как меня в город везли - не знаю. Говорят, меня папа сам на своем коне довез.
     
     
     ВЫРОСЛА
     
     
     Ну, а дальше и рассказывать нечего.
     Бандитов, конечно, всех переловили. В тюрьму посадили.
     Мост новый построили.
     А я только три денька всего и провалялась в постели.
     У меня ведь ничего страшного не было. Ведь Соколовский меня зарубить не успел. Папа, когда увидел, что он на меня с саблей летит, выстрелил и пробил ему руку. Сабля только тупым концом и ударила меня по затылку. Зато у меня до сих пор лысинка на этом месте осталась на память.
     А я лежала, не жаловалась. Чего мне жаловаться?
     Со мной ведь папа рядом сидел!
     Правда, нам с папой даже и поговорить как следует не дали. Уж столько народу, столько людей меня навещать в эти дни приходило, что даже неловко было.
     Все на меня глядели, удивлялись: вот, дескать, храбрая какая девочка - бандитов не испугалась!
     А я хоть и молчала, а сама думаю:
     "А вы почем знаете, что не испугалась? Еще как испугалась-то".
     Папа у нас неделю только и погостил, А потом опять воевать уехал.
     А через день или через два меня в комсомол приняли.
     Как-то вечером возвращаюсь с Ночкой из стада - вижу: ребята идут. Комсомольцы. И с ними наш Вася Увидели меня:
     - Здорово, - говорят, - товарищ военный инвалид. - Мы к вам.
     Я говорю:
     - Ну что ж, милости просим.
     Привела, усадила, спрашиваю:
     - В чем дело?
     - Дело, - говорят, - такое. В комсомол хочешь?
     А я хоть и обрадовалась до полусмерти, а сама и виду не подаю. Говорю:
     - Я же маленькая...
     Тут Вася подскочил, кулаком по столу ударил и говорит:
     - Ну-ну! Не фасонь! Ты! Матрена Ивановна! Маленькая, да удаленькая...
     Ребята смеются.
     - Правильно, - говорят. - Об чем тут разговор может быть? Пиши заявление.
     Тогда я подумала и говорю:
     - Ну хорошо, ладно. Вот с коровой управлюсь и сяду писать.
     А сама думаю:
     "Чего мне писать? У меня уж все давно написано и переписано".
     У меня ведь заявление-то месяца три под подушкой лежало. Уж и пожелтело небось... Все дожидалось, пока я вырасту.
     
     
     70302 380302ПЗОО-063 М171 (031-79
     
     Алексей Иванович Пантелеев
     ЗЕЛЕНЫЕ БЕРЕТЫ. Рассказы
     
     Редактор С. МОЛЕВА
     Xудожник Л. СЕЛИЗАРОВ
     Художеотвенный редактор А. ГАСНИКОВ
     Технический редактор Л. НИКИТИНА
     Корректор Л. БЕРЕНДЮКОВА
     
     ИВ № 1045
     
     Сдано в набор 2С.10.7Я- Подписано к печати 12.02.72. Печать высокая. Усл. печ. л. 10,85. Уч.-изд. л. 10.63. Тир.-.ж 200000 экз. Заказ № 834.
     Цена 45 коп.
     
     Ордена Трудового Красного Знамени Лениздат, 191023. Ленинград. Фонтанка.
     59. Ордена Трудового Красного Знамени типография им. Володарского.
     191023, Ленинград, Фонтанка, 57,
     
     
     OCR Pirat